Наллар улыбнулся, удивленный столь внезапным пожеланием.
— Тогда и тебе успешной торговли, Ойлегер. И это… не попадись.
— Аналогично.
Они остановились невдалеке от харчевни. Ойлегер приятельски похлопал Наллара по спине и негромко добавил:
— Уж постарайся там не убивать никого без лишней необходимости, ладно? Не хотелось бы, если приспичит заглянуть на ярмарку в столицу, обнаружить на ее месте обуглившееся пепелище и тебя, сидящего на руинах и причитающего, что у тебя не было выбора.
— Это уж какую аркану вытащу, — отшутился Наллар и пожал плечами. — Сам понимаешь, обещать ничего не буду.
«Слишком уж часто мне доводилось вытаскивать арканы, что ведут к неизбежному кровопролитию», — с горечью подумалось ему, когда в памяти всплыли образы сельвидийских пожаров, унесших тысячи жизней, и кровавой резни в Тар-Толтогге, распространившейся на весь Гергельяр.
— Это… разумная позиция, — задумчиво произнес Ойлегер. — Слишком уж часто я видел, как люди дают обещания, которые потом нарушают.
— Да, — кивнул Наллар. — Я тоже.
Перед тем, как окончательно покинуть озеро, Наллар нашел на земле плосковатый камушек и метнул его по воде. Тот пропрыгал шесть раз, прежде чем утонуть.
«На один больше», — с легким злорадством подумал гальтиец.
Когда они расстались и направились каждый своей дорогой, по краю небосвода пролегла радуга.
Наллар-то знал, что появляется она тогда, когда Всематерь сменяет негодование и гнев на милость, но внезапно ему стало интересно, как это явление объясняют триамнийские язычники. Что-нибудь вроде того, что Боги Рассвета по ней отправляются на прогулку на землю? Вполне возможно. Увы, тот, кто мог бы дать объяснение, отправился на запад. Его же путь лежал теперь строго на юг, все по тому же Северному Столичному Тракту.
Наллар почувствовал внутри себя легкую пустоту, оставшуюся после расставания с Ойлегером. Это казалось ему странным. Он ведь раньше никогда особо не привязывался к людям. Ну, не считая, само собой, ту, что впоследствии стала его женой. Милая Кельта…
Наллар прикрыл глаза. Воображение тотчас же нарисовало ему красивейшую из земных женщин, а рядом с ней — двух прекраснейших малюток.
«Чем ты сейчас занимаешься, Кельта? Справляешься ли одновременно с детьми и хозяйством? Вспоминаешь ли обо мне?..»
Наллар открыл глаза и тяжело вздохнул. Кельта далеко. Теперь и Ойлегер оставил его.
Почему же вместо облегчения оттого, что больше не придется терпеть этот едкий и пряничный запах, его обуяла грусть и тоска?.. Не из-за того же, что он больше не поиграет с Ойлегером в арканы? Не-ет, точно не из-за этого. Наллар резко взмотнул головой. Довольно раскисать. Последнее время он словно сам не свой. Возможно, все дело в резкой смене климата. Или еще в чем-нибудь таком, на первый взгляд незначительном… Неважно. У него есть цель, и ее нужно достичь. Именно ради этого он в Триамне.
«Милостивая Всематерь, — Наллар поднял взгляд на радугу, — прошу, сделай так, чтобы больше мне не пришлось никого убивать. И, желательно, даже калечить. Хотя насчет последнего — как сама решишь».
После этого Наллар крепко сжал поводья и направил лошадь по дороге легкой рысью. Впереди лежал последний отрезок пути.
Еще несколько суток, и перед ним приветливо распахнутся врата Исхирона.
Иначе и быть не может.
Глава 22
Опоздав по меньшей мере на час — что, кстати, было вполне в его духе — наставник Доэлин пинком распахнул дверь аудитории и пьяным ураганом пронесся к кафедре на невысоком помосте.
Смех и разговоры стихли, как будто их и вовсе не было. Все до единого школяры Университета Священного Исхирона знали, что наставник Доэлин не лишен странностей и что выводить его из себя — затея рискованная. Даже крайне рискованная. Альдан, сидевший в дальней части аудитории, не являлся исключением, а потому, отложив в сторону биографический томик Эльсевия Кирикийского, приготовился слушать наставника. Благо, тот частенько рассказывал интересные и поучительные вещи. Для университетских наставников это было большой редкостью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Увы.
Облаченный во все черное, наставник Доэлин зловеще возвысился над кафедрой и, положив руки поверх нее, сплел пальцы в замок.
— Вы можете, — возгласил он, — как подобает благочестивым триамнийцам, петь псалмы и возносить молитвы двадцати четырем Богам Рассвета. — Начало лекции, без лишних предисловий и с морем пафоса, оказалось достаточно традиционным. — Можете, подобно гальтийцам и кирикийцам, поклоняться Всематери. Можете почитать Высших Духов, если вы без ума от даньязских ритуальных церемоний. Можете верить в пророческое всеведение Судьбоплетов, если в ваших жилах течет кровь древних шаугримцев. Можете даже быть в глубине души сельвидийцем и однажды отправиться в хадж далеко на северо-восток, за Мертвые Равнины и Дальневосточные горы, чтобы воздать поклонение султану, истинному сыну Бога Земли и Неба. — Окончание предложения Доэлин произнес, пародируя сельвидийский акцент, чем вызвал несколько смешков, впрочем, почти сразу же утихших. — Можете даже не верить ни во что сверхъестественное и дрожать от осознания того, что со смертью нас всех ждет лишь Безликое Ничто. — Доэлин выдержал длинную паузу, словно призывая юных вольнодумцев всерьез поразмыслить над этой фразой. — Однако, каких бы религиозных взглядов кто не придерживался, как бы иначе не смотрел на мир и все, что в нем происходит — это никак не повлияет на то, что всем нам, за крайне редким исключением, снятся сны. И вряд ли кто-то из вас станет отрицать, что сон и, в частности, сновидения — одна из самых странных и интересных загадок в нашей жизни.
Доэлин медленно спустился с кафедры и, активно жестикулируя руками, принялся вышагивать кругами по помосту.
— Загадку эту пытались разгадать многие поколения наших предков. И, судя по тому, что сегодня мы знаем о мире сновидений не так уж и много, то разгадывали они ее довольно безуспешно. Тем не менее, представление об истоках и смысле сновидений развивалось вместе с нашей людской расой. По сохранившимся сведениям, древнейшие племена, некоторые из которых все еще обитают в Диких Землях между Гальтией и Верхним Даньязом, верили сновидениям безоговорочно: они считали, что во время сна человеческий дух путешествует по невидимым областям мира, познавая его различные проявления. Схожее отношение к сновидения мы можем наблюдать и в Аккао…
При упоминании Аккао почти все присутствующие на лекции школяры (не меньше двух дюжин третьекурсников) повернулись в сторону Рибана, сидевшего справа от Альдана и слева от Синта. Рибан страдальчески вздохнул и пробурчал что-то насчет «той еще, блин, заморской диковинки». Подобное не укрылось от внимания Доэлина.
— Ах да, наш дорогой Рибан. — Доэлин остановился и устремил свой пронзающий взгляд на аккаовца. — Позволь поинтересоваться, ты ведь проходил у себя на родине обряд Первого Посвящения?
Рибан явно нехотя кивнул. Доэлин выглядел довольным.
— Этот обряд так называемого Первого Посвящения, — пояснил он остальным, — мальчики из племен Аккао проходят в двенадцать лет. Этот обряд… что-то вроде первого перехода во взрослую жизнь. Он включает в себя много интересного и необычного, но одной из основных его особенностей, которую некоторые скорее назовут странностью, является то, что посвящаемый юноша три ночи подряд пьет специальные травяные зелья, а потом старается в мельчайших подробностях запомнить свои сны, чтобы затем пересказать их местной ведьме… прошу прощения, провидице, которая по этим снам рассказывает, чего юноша должен опасаться. Я достаточно точно передал суть, Рибан?
Рибан замялся, прежде чем ответить.
— Как бы да, но… — Альдан с интересом наблюдал за Рибаном: обыкновенно уверенный в себе, сейчас его будто подменили. — Те толкования не совсем точны. То есть… Провидицы уверены, что те сновидения показывают то, чего проходящий Посвящение должен опасаться. Но это необоснованный подход…
