— Гай Лиотта, художник.
— Лиотта, Лиотта… Высокий брюнет, кудри до плеч, печатка с черным гагатом?
— Кажется… — Думать было трудно. — Кажется, там не гагат, а оникс. Гемма. Две касатки по кругу.
— А ты сам?
— Конрад. Конрад Ауэрбах, тоже художник.
— Что-то художники — зачастили, — другой голос, громкий, развязный и масляной, смутно знакомый.
Шнорхель только хмыкнул: как камешками в горсти потряс.
— Чего ж тебе нужно, художник? — снова — второй, но повернуть голову сил пока что не было.
— Сомских бобов.
Оказывается, сказать это было совершенно нетрудно. Ритм в четыре такта с посвистом стрелы в начале и с коротким сдвоенным стуком пораженной мишени — в конце. «Сом-ских-бо-бов».
— Типа всего-то? А Черную Жемчужину из короны Его прибабахнутого Величества — не надо? — второй разошелся.
Конрад с трудом — синий отсвет бил по глазам — разлепил веки, повернул, словно гору ворочал, голову: вторым оказался давешний молодчик с усиками-пиявками, вертлявый и гибкий. Было в нем что-то неправильное, но Конрад никак не мог понять — что.
На столике перед хрипатым веером лежали вытащенные из карманов Конрада вещи: полупустой бумажник, амулет-свистулька в форме дельфиньего хвоста, цанговые карандаши, пообтершиеся газетные вырезки, ключ от комнаты в башне. И семь полновесных золотых десятикроновых монет в аккуратном кожаном мешочке.
Хрипатый ткнул в мешочек пальцем.
— Цену, конечно, ты знаешь. Однако же — есть загвоздка: сомские бобы к продаже запрещены, следят за этим крепко. Здесь хочешь — не хочешь, а первому встречному доверять не станешь. А потому…
Он не договорил еще, а этот, верткий, вдруг оказался за спиной Конрада, быстрым движением ухватился, зажав голову профессиональным нельсоном. Руки его холодили металлом, и Конрад вдруг понял, что казалось странным в вертлявом типчике: в предплечья его были вживлены металлические полосы — как видно, вылетавшие ножами по желанию хозяина.
И это были уже не шутки — если с ним и собирались шутить.
Откуда-то сбоку послышался длинный слаженный шорох, будто от тысячи жучиных лапок. Что-то двигалось там: Конрад пытался взглянуть, однако верткий держал крепко.
Снова накатил ужас: липкий, черный, лишающий возможности думать связно. Да и тело после Янисова пива никак не хотело слушаться.
— Просто проверочка, — сипел между тем в ухо вертлявый. — Ничего сверх меры. Счас быстренько… Главное — не дергайся, чтоб больно не было.
Конрад почувствовал, как волос коснулись аккуратные пальцы. Прошлись по лбу, щекам. Были сухими и шершавыми, словно пергамент.
Кто-то третий, кого Конрад никак не мог увидеть, стоял возле вертлявого и ощупывал его голову и шею. Потом заговорил: голос шуршал, словно эхо тех самых тараканьих лапок:
— Как они делают? А делают так: аккуратный разрез на шее или на затылке. Затем берут тонкую проволоку — лучше платиновую — и сажают на нее маленького такого жучка. Тонкая механика, связь с эфиром… А на том конце остается слухач: что бы ни произошло — все слышит. А чтобы избавиться от него, мы теперь…
Там же, справа и сзади, вне зоны видимости, металлически звякнуло холодным хирургическим звуком. Конрад задергался, судорожно выворачивая шею, однако типчик продолжал держать крепко. А свет между тем стал совсем пронзительным, с яростным фиолетовым отливом. Потом забился частыми вспышками — Конрад почувствовал, как пол выскальзывает из-под ног.
И сразу что-то сдвинулось: словно они оказались под сухой грозой. Или — внутри огромной электрической машины: даже волосы встали дыбом.
Потом, на три вздоха, — все и произошло.
Раз: скрипит дверь, полоса света, падающая снаружи, на фоне фиолетового сияния здесь, в комнате, кажется ослепительно белой. И что-то происходит там, в этой белизне, какое-то тягучее, но слитное, не разделенное на сегменты движение. Потом как бы проявляется тот самый мужик в вязаной кофте и матросских штанах: он пятится на подгибающихся ногах, а потом валится спиной из белого света в свет фиолетовый, не сумев переступить порог. Голова с глухим стуком врезается в доски пола.
Два: в полосе белого света — промельки черного: раз, два, три. Три невысоких быстрых фигурки влетают в комнату и рассыпаются по углам. Хрипатый выбрасывает от пояса руку — в ней длинноствольный старый кольт с граненым стволом. Рука движется вправо-влево, пытаясь выцелить темные фигурки. Короткий промельк — и кольт выпадает, а из предплечья хрипатого торчит полуметровый бамбуковый колышек. Типчик с руками-ножами с хрипом втягивает в себя воздух, но не успевает ничего: короткий сухой стук, и Конрад валится вперед под тяжестью навалившегося на него тела — сделавшегося мягким, словно тесто. Еще один короткий мокрый всхлип за спиною, уже знакомый слитный шорох жучиных лапок. Ослепительная фиолетовая вспышка, выжигающая на сетчатке негатив комнаты, а потом остается только свет, падающий из таверны.
Три: Конрада вздергивают на ноги, подталкивают к двери. Сквозь полосу света мелькают еще несколько теней, за спиной Конрада от резкого удара ломается дерево и — выстрел, словно гром. Узнаваемые уже посвисты коротких дротиков, «тум-тум-тум» — сухой стук где-то позади, затем звук другой, словно попали в мешок с отрубями. Не то всхлип, не то стон за спиной. Конрад шагает к столу, смахивает свои вещи, что все так же лежат перед хрипатым. У того голова откинута назад, монеты в волосах мелко звякают.
Потом хрипатый начинает кричать от боли, а время снова начинает течь размеренно и без дурацких прыжков. Конрада тянут вперед и вверх, по короткой, в две ступени, лестнице, а он все пытается разглядеть, что происходит там, за спиной.
«Быстрее, быстрее, — шепот слева, справа, впереди — не понять. — Быстрее. Белая Хильда ждет».
* * *
При взгляде на сети у Конрада снова начинала кружиться голова — даже если смотреть сквозь стекло отсюда, из комнаты.
На сети вообще невозможно глядеть без головокружения — это мог бы рассказать любой охочий до слухов городской житель. Об этом даже в романах говорилось: кажется, у Хьюсворта был один такой. «Северная Звезда», если не изменяет память. Бирманские колдуны, решившие вызвать Чудовище-из-Бездны, и красавица-плетельщица, им противостоящая. Был там и отчаянный морской пехотинец, и довольно смелые сцены между дикарками и захваченным в плен героем. Помнится, Хьюсворт вовсю пользовался графическими находками уже возникших к тому времени «розовых» серий и даже некоторыми из достижений серий «красных». Имел, разумеется, короткий, но оглушительный совершенно успех. Вот как раз сети Хьюсворт рисовал мастерски, удивительным образом добиваясь расплывчатости в изображении скрытого по ту сторону крупных ячеек. Конрад помнил один из фрагментов: расплывчатое пятно и отчетливый демонический глаз в квадрате переплетенных нитей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
