неизменно оставался доброжелательным. Натужные стоны раненых, звяканье металлических инструментов, эти возгласы, время…
Казалось, он вошел в некий транс, где перед глазами танцевали руки женщины, а в ушах звучал её мягкий голос. А очнулся от всего этого только к утру, когда полковника рядом с ним уже не оказалось, а врачи снимали с себя испачканную кровью верхнюю одежду. Потом он встал, чтобы уйти в свою очередь и тут увидел, что женщина прилегла на топчан, стоявший у стены, и устало прикрыла глаза. Дешам укрывал её чем-то из одежды.
— Домой, де Фиенн, и распорядитесь, чтобы в лазарет поставили новые одеяла, — велел маркиз.
Ближе к обеду он вернулся, чтобы узнать о состоянии больных и вот тут напоролся на тот самый неприязненный взгляд, который баронесса сразу же отвела. Все это порядком уже надоело — загадки, недосказанности… и он не выспался толком! И, наверное, поэтому спросил, как-то вдруг оказавшись рядом:
— Чем вы недовольны, мадам? Я отчетливо вижу в вашем взгляде недовольство — лично мною.
— Один из них умер, — помолчав, открыто взглянула она ему в глаза: — В этом есть и ваша вина — львиная её доля.
— И в чем же она заключается? — раздалось из-за спины маркиза. Но ни он, ни баронесса на полковника не оглянулись.
— Ничего не сделано, чтобы предотвратить! — будто яд, выплевывала женщина слова, — в этом вся суть отношения к расходному материалу, «пушечному мясу», которым являются простые солдаты. Только больной на голову командир рисует мишени на груди подчиненных! Только ненормальный… — задохнулась она эмоциями, — погонит полки в наступление сомкнутым строем по заранее пристрелянной местности. На убой!
— Поведет их за собой, мадам, — сухо заметил маркиз.
— Мало чести — гибнуть в том числе… и во главе! Цель должна быть иной — победа малой кровью. Может быть хитростью, обходным манёвром, сохранив по возможности доверенные вам жизни, — доказывала она.
— Я уловил основное в ваших рассуждениях: для вас главное — цена победы, а не сама победа. Хорошо, мадам. Но как створятся эти ваши претензии со вчерашним происшествием? — начал закипать маркиз.
— Напрямую створятся, — отрезала женщина и он нечаянно залюбовался горевшими негодованием глазами.
— А чего вы ожидали? — продолжала она, — из Безансона убыл один хлыщ…
— Мадам! — последовал резкий окрик Дешама.
— Не мешайте! — мотнул головой маркиз.
— … и прибыл второй такой же — вот что думает население. Ничего не изменилось — те же балы и увеселения!
— Все изменилось! — так же жестко отрезал маркиз, — уже выделены деньги на ремонт ратуши — это будет видным и явным показателем…
— Бред же! — почти со стоном перебила его баронесса: — Когда это будет? Вы должны были сразу же сделать заявление о намерениях, порицая методы прежнего руководства. И указать меры, которые собираетесь предпринять для исправления им содеянного! Нужен манифест! Или устная речь, выступление перед народом. Обещание, которое вы собираетесь выполнить! Они должны знать, что вы — не он. А они не знают! И вот! — дернулась она и что-то заклокотало в груди… рыдание?
Женщина резко отвернулась, пряча слезы. И вдруг, бросив короткий взгляд на полковника — отчаянный, больной, зажала рукой рот и бросилась куда-то внутрь лазарета. Послышались мучительные звуки рвоты… и маркиз выдохнул. Услышал судорожный вздох полковника за спиной и голос Дешама:
— Прошу прощения… мы не смогли помочь и один из драгун скончался сегодня утром. Женские нервы, бессонная ночь, а еще мадам голодна. В связи со всем этим… согласитесь — трудно мыслить здраво. Но я уже послал за едой…
— Да нет, доктор, некоторые из мыслей мадам здравы, даже если они… нервны. Работайте. Сейчас доставят еду из дворца — на всех, — развернулся Де Роган и пошел на выход. За ним — полковник.
Вскоре мужчины сидели в дворцовом кабинете и маркиз пачкал чернилами бумаги, составляя для населения провинции Франш-Конте манифест о намерениях. Советовались, подбирали фразы… обсуждали словесные обороты. Когда было готово, адъютант умчался с готовым текстом в церковную типографию. А мужчины перешли в кресла и задумались. Первым заговорил маркиз:
— Я затрудняюсь, Алекс… Вы должны знать её лучше. Что можете сказать?
— Мало. Она раздражает… заставляет нервничать одним своим присутствием. Но это моё восприятие — вина… Вместе с тем она признана Дешамом, как хирург, добра к солдатам, и они любят её… не просит ничего для себя и обожает кофе.
— Кофе…? — растерялся маркиз, — вы ухаживали за ней с кофе?
— Приглашал их с доктором для разговора… я не оказывал баронессе знаков внимания сверх необходимого, — отрезал полковник.
— Она слаба здоровьем? — допытывался маркиз, — или это обычная женская слабость — слёзы, нервы, обмороки… а позывы на рвоту от голода возможны?
— Это не голод, а отвращение к моим духам, маркиз… и ко мне, соответственно. У меня нет другого объяснения, — сухо и безэмоционально отозвался полковник: — Я виноват, произошло недоразумение, но баронесса всей подоплеки не знает. И не узнает — заводить речь об этом не стоит, чтобы не усугублять. Здесь нет правых и виноватых тоже нет — случай. Прискорбный для меня — это всё, что вам следует знать.
— Оскорбления с вашей стороны не было? — уточнил маркиз.
— Намерений оскорбить женщину в моей жизни не было никогда, — подтвердил полковник, — но недоразумение могло быть понято именно так. А уточнения и извинения тем более неуместны… лучше уж промолчать. Ей трудно меня видеть, — ровно заключил он, — постараюсь не мозолить ей глаза.
— Почему я не верю в ваше спокойствие, Алекс? — полюбопытствовал друг.
— Потому что мне неспокойно, но не настолько, чтобы делать из этого трагедию.
— Как Генриетта-Луиза?
— Прелестно, — поморщился полковник, — я с трудом признал её на балу.
— Я тянул с женитьбой до последнего, но сейчас попрошу отца поторопиться, — медленно кивнул маркиз, — почудилось было… настоящий дом, куда спешишь не просто зачать наследника, но и утолить потребность души… Где ждет интересная женщина, разгадывать которую предстоит всю жизнь. Но я не всё знал… Вернее — знал в своей жизни трех умнейших дам. Одна из них — Жанна-Антуанетта Пуассон… не спешите, Алекс! Вы не знаете её. Это сильная опора для слабого правителя, остальное — мишура, скрывающая неприглядный фасад королевства. Я восхищаюсь ею, но делать это лучше издали. Есть еще две — такой же вывод. И теперь вот — четвертая.
— Вы предполагали брак со вдовой? — удивился полковник.
— Скорее, предавался мечтам. А может и… она-то как раз не из третьего сословия! И занимала мои мысли еще с тех пор. Вчера, увидев её на балу и перекинувшись парой слов, я уже знал, что это невозможно и думал об
