— Едут уже, — тот выбрался наружу и с любопытством оглядел всех присутствующих, задержав взгляд на Алле. — Вся бригада.
— Зря с места происшествия ушли, теперь восстанавливать там всё, — пожаловался мне старший.
— Там с телефонами плохо, — объяснил я. — Вот и пришлось сюда выбираться.
Милиционер кивнул.
— Что ж… разумно.
Следующие несколько часов мы с Аллой провели очень насыщенно. Сначала мы гурьбой сходили на ту самую полянку, где не нашли буквально ничего интересного, но всё зарисовали и сфотографировали. Нас допросил усталый следователь, оказавшийся капитаном — сначала порознь, а потом вместе. Ничего особенного, его интересовало, как мы оказалась у автовокзала, почему Алла пошла с подозреваемым — так он назвал Чикатило, — как я их догнал, что делали дальше. Меня с Аллой свозили в местный травмопункт, где без очереди провели к не менее уставшему, чем следователь, врачу, который зафиксировал раны на шее девушки — они уже начали синеть. Заодно он посоветовал мазь — я записал название, не надеясь на собственную память.
У нас с Аллой проверили документы, внимательно изучили все бумаги на нашу машину; особенно следователя заинтересовал «вездеход», который я как бы случайно подсунул в общую пачку. Он даже вышел из комнаты — думаю, звонил начальству и получал указания, после чего начал общаться гораздо вежливее. Впрочем, гвоздодёр у меня всё равно изъяли — в качестве вещественного доказательства, а вместо него выдали справку, от которой я собирался избавиться как можно скорее.
В какой-то момент добрые лейтенанты, которых, видимо, определили нам в няньки, сжалились и напоили нас чаем — правда, извинившись, что ничего к нему у них не было. И я уверился, что нас пронесло. Следователь, конечно, строго заявил, что нас обязательно вызовут в случае необходимости, но я ему не поверил. Если мы сейчас уедем из города, потом они будут общаться с нами только через своих московских коллег. Кажется, именно так это работало в это время. Я видел, что следак понимает это, и видел, что он очень хочет оставить нас в своей юрисдикции на всё время расследования. Но «вездеход», видимо, и тут сыграл нужную роль, хотя и не совсем ту, которую закладывал в него Михаил Сергеевич, уважаемый.
[1] «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» вышли в 1980 году, именно в ней Мориарти-Евграфов и Холмс-Ливанов продемонстрировали приемы бартитсу, хотя есть обоснованные сомнения, что они имели что-то общее с этим боевым искусством. Стойка, о которой идет речь — низкая, на согнутых ногах и с расставленными руками, — делала Мориарти немного похожим на паука.
[2] Если я правильно понимаю, всё происходит гораздо сложнее, но будем считать, что героям повезло.
Глава 16. Каждую ночь
«Знаешь, каждую ночь я вижу во сне море…»
Нас выставили за дверь отдела милиции в половине пятого утра — усталых, злых и совершенно сонных. «Двушка» терпеливо ждала нас у самых дверей, рядом с милицейской «копейкой», и я был чертовски рад снова оказаться за её рулем. Я предложил Алле не ждать утра и уехать сразу, а она согласилась, лишь поинтересовавшись, смогу ли я вести машину без отдыха. Я заверил её, что смогу. Мне не хотелось оставаться в Шахтах — даже ради утренних пирожков; их можно купить в любом другом месте, а вот вероятность заполучить неприятности в этом городе гораздо выше, чем в любом другом населенном пункте, который встретится нам по дороге.
Из Шахт я выбирался, впрочем, добрых полчаса. Свернул не туда, куда надо, пришлось возвращаться на нужный маршрут; старался соблюдать все скоростные ограничения, чтобы не спровоцировать каких-нибудь коллег наших лейтенантов, которые могли предупредить их по рации. Я не знал, как далеко распространяется их милицейское братство, но на всякий случай ехал аккуратно ещё с полчаса.
И всё это время у меня в голове на репите крутилась «киношная» песня, которую я знал лет сорок, но вживую услышал первый раз всего пару недель назад. В другой жизни. Уже в новой, но в другой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В той другой жизни я больше всего боялся, что провалю сессию, что меня отчислят из института и заберут в армию. Я лениво размышлял о том, что нужно поменять в стране, чтобы не случились все те пиздецы, свидетелем которых я был в своей первой жизни, но не собирался ничего делать, не составив предварительно подробный и стопроцентный план. Но себе-то я мог признаться — планирование никогда не было моей сильной чертой; по большей части я следовал по жизни благодаря каким-то правилам, которые устанавливали другие люди.
Если у твоей подруги наступает беременность, то на ней нужно жениться; разводиться плохо, но иногда необходимо; если тебе нужно остаться в столице, а ты приезжий в первом поколении, то после института иди в аспирантуру; «бомбить» это легко, любой может этим заниматься и преуспеть. Какие-то постулаты, вбитые в мои мозги за много лет, проявляли себя самым неожиданным образом, и я иногда им следовал безропотно, иногда пытался протестовать и действовать наперекор, но результат был одинаковым и от моего поведения не зависел. И от моих желаний тоже не зависел. Меня это раздражало; наверное, с этим можно было справиться, но отношение к психологам как к паразитам и врагам рода человеческого очень крепко сидело в моей подкорке. В общем, я не мог решить свои проблемы без помощи профессионалов и не мог пойти к профессионалам, потому что не доверял им. Это был крепко замкнутый и очень порочный круг.
Даже мои потуги доехать своим ходом до Шахт и разобраться с много в чем повинным Чикатилой были далеки от воплощения в реальность. На этом пути у меня было много возможностей сдаться и отложить воплощение своей затеи на когда-нибудь потом. Например, я мог забить на этот план, если бы не собрал нужную сумму — очень вероятный исход в моих обстоятельствах; мог посмотреть на дикую очередь у железнодорожных касс, развернуться и уйти ни с чем. Мог даже доехать до этих грёбанных Шахт, помыкаться там с денек — и вернуться в Москву, не найдя Чикатило ни дома, ни в его мазанке в Межевом переулке.
Последний вариант вполне мог реализоваться и сейчас, хотя на меня пролился дождь из всяких подарков, включающих и наличные деньги, и средство передвижения, с которым я умел обращаться очень хорошо. Что я собирался делать, оказавшись в Шахтах? Все мои планы рухнули после разговора с ментами, и мне оставалось тихо-спокойно подремать в машине с Аллой под боком, а утром поехать дальше. И если бы не Чикатило, который сделал всё, чтобы наши дороги пересеклись, то на этом всё и закончилось бы. Он продолжил бы свою грешную жизнь, а я — свою. Меня с Аллой ждала Анапа, море, наверное, солнце и продолжение наших странных брачных игр.
У меня мелькнула мысль, что я и против присутствия Аллы в «двушке» не протестовал, чтобы у меня было меньше возможностей для поиска маньяка. Я не хотел его искать, как не хотел искать пути спасения СССР и его жителей. Одно дело спорить о вариантах истории на форумах, и совсем другое оказаться перед возможностью — даже не необходимостью — самому проверить некоторые теории на практике. Всё-таки таксист это диагноз. Мы всегда знаем, как нужно, но в реальности только говорим об этом. Нам хватает осознания собственной правоты.
«Знаешь, каждую ночь я слышу во сне песню…», — продолжал напоминать мне Цой.
Я завидовал ему. Мои сны и в старой жизни не были чем-то выдающимся. В новой жизни мои сновидения вообще превратились в калейдоскоп непонятных картинок, событий и смутно знакомых людей с редким вкраплением тех, кого я знал хорошо. Но зачем мне сны про Дёму? Его мне и наяву хватало с избытком. Я был бы счастлив, если бы видел в своих снах море или слышал какие-нибудь песни. Но для этого, наверное, мне надо было родиться Цоем.
Я не был Цоем и не знал, кто я такой. В старой жизни я, наверное, мог сделать научную карьеру в заборостроительной отрасли — ну или просто продвинуться достаточно далеко по служебной линии на соответствующем заводе. Так бы всё и было, если бы не события перестройки, либерализации и развала Советского Союза; почти любой советский студент мог спрогнозировать всю свою дальнейшую жизнь с достаточно высокой точностью. Разумеется, в эти прогнозы безжалостно вмешивалась жизнь; кто-то делал крутой зигзаг и мог, например, стать учителем в школе, а не технологом на производстве, а кто-то внезапно — на самом деле нет — спивался и в какой-то момент умирал или оказывался в местах не столь отдаленных. Но распределение Гаусса безжалостно и неопровержимо — то, что происходит на концах графика, можно смело отбросить и предсказывать события с высокой точностью.
