Она вскрикнула, обхватила меня руками за шею и сказала:
— Боже мой, Ной. Что ты делаешь?
— Успокойся. Мы почти на месте, — сказал я.
— Не говори мне, чтобы я успокоилась, — огрызнулась она. — Ты надорвешься, я тяжелая.
— Я знаю свои силы, милая. Не волнуйся за меня. — Я пересек стоянку, остановившись у пассажирской двери своего грузовика. — Все еще чувствуешь головокружение?
— Меня не мутит, — ответила она, возмущенная до глубины души. — Это все мои туфли.
— Ты часто используешь это оправдание. Я все еще не могу в это поверить. — Я нагнулся, поставив ее на ноги, чтобы открыть дверь. — Ты ела что-нибудь сегодня вечером или только дешевый алкоголь?
Я держал ее за руку, пока она забиралась внутрь.
— Я не буду отвечать на этот вопрос.
— Фантастика, — пробормотал я, закрывая ее дверь. Я действительно хотел понять ход мыслей этой женщины. Что-нибудь, чтобы объяснить, почему она оказалась здесь, в самом захудалом баре во всем штате, с — как там его? — тренером по лакроссу.
Я устроился в грузовике, включил подогрев сидений, потому что ее короткое платье не подходило для сегодняшней сырой и прохладной погоды.
— Все забывают обо мне, — сказала она грустным тоненьким голоском.
Я выехал с парковки и направился к главной дороге.
— Это неправда.
— Если бы я так легко не забывалась, то люди не смогли бы так просто расставаться со мной и продолжать жить своей жизнью, как ни в чем не бывало. И это происходит постоянно. Вот откуда я знаю, что это правда.
Здесь я был беспомощен. Я все еще хотел свернуть ей шею. Хотел, чтобы она извинилась за то, что вычеркнула меня из своей жизни. И хотел обнять ее и дать ей выплакаться, потому что она не заслужила этого. Шей не заслужила ничего из этого.
— Я не думаю, что тебя можно забыть, — сказал я. — Поверь мне. Я знаю. Я очень старался, но не смог.
Она шмыгнула носом. Я потянулся к заднему сиденью и вслепую протянул ей коробку с салфетками, которую держал там. Бумажные носовые платки, влажные детские салфетки и перекусы на скорую руку были необходимы для моего выживания в эти дни.
— Почему ты хотел забыть меня?
— Я хотел забыть все, что связано с этим городом. — Это была не вся правда, но у меня не было сил формулировать что-либо из этого после того, как получил сообщения от своей потерянной, пьяной жены и выскочил из дома в десять часов. — И правда в том, что я забыл почти все. Кроме тебя. Ты совершенно незабываема.
— Тогда ты единственный, — сказала она, протягивая мне коробку салфеток.
Мое сердце сжалось и заколотилось в груди.
— Кто забыл тебя, милая?
— Кроме всех? — воскликнула она. — Потому что это все, Ной. Все уходят. Возьми мою мать. Даже когда она не была на задании, я жила с нянями и никогда ее не видела. После нянь был интернат. Когда меня выгнали из интерната, Лолли была последним средством, и она была первым и единственным настоящим родителем, который у меня когда-либо был. Зачем моя мать родила меня, если не хотела ребенка? Я задавалась этим вопросом всю свою жизнь и до сих пор не знаю ответа.
— Я знаю, — сказал я, и я действительно это знал.
В последний раз я слышал версию этой истории за несколько дней до нашего школьного выпускного. Тогда ее мать объявила, что рано уезжает на задание и не будет присутствовать на мероприятии. Если мне не изменяет память, Шей не видела свою мать ни разу за те два года, что жила в Френдшипе.
— И, конечно, бывший жених. Он просто порвал со мной и ушел. Все было кончено, и я даже не знаю почему. Я думала, если буду идеальной, он останется. Если я все сделаю правильно, то все не развалится на части. Меня не бросят снова. Но все закончилось, и все, что у нас было, рухнуло. Это было похоже на взрыв. Как будто бомба взорвалась в середине моей жизни, и я не могла узнать оставшиеся куски. Я не могла узнать себя. До сих пор не узнаю и не знаю, что сделала не так.
— Ты не сделала ничего плохого, — сказал я. Я не знал, кто этот парень и чем он занимается, но был готов сделать делом своей жизни его уничтожение.
— Должно было что-то быть, — всхлипнула она. — Никто не уходит от людей, которых они хотят видеть в своей жизни. Никто не уходит от счастливых и полноценных отношений.
— А ты не думала о том, что он может быть жалким ублюдком, неспособным испытывать счастье и удовлетворение? Потому что такое бывает. Я знаю много адвокатов с такой проблемой. И банкиров тоже.
— Тогда почему меня бросают, Ной? Почему я? Если проблема у всех остальных, почему меня за нее наказывают?
— Милая. — Я вздохнул. — Что случилось сегодня вечером? Как ты вообще там оказалась?
— Сегодня тренер по лакроссу вел урок физкультуры, и пригласил меня на свидание с несколькими учителями и тренерами, — начала она, слезы мешали ей говорить, — я не хотела идти, потому что он казался мне спортивным братаном, а я не знаю, как разговаривать с такими людьми. Но я пошла, потому что мне нравились «счастливые часы» с моими друзьями из прошлой школы, и в последнее время я не делала веселых вещей. И все было хорошо, они были милы, но потом я пошла в туалет, а они все ушли.
Самое худшее в любви к Шей в старших классах, было наблюдать, как она встречается с никчемными парнями, которые в итоге разбивали ей сердце. Даже если это было просто развлечение, и она не воспринимала отношения серьезно, ее чувства были разбиты, когда эти парни показывали себя малолетними болванами.
Переживая это снова — будучи женатым на ней — у меня в животе разгорелся огонь. Мне снова захотелось обвить руками ее шею и потребовать от нее извинений, желательно на коленях, за пытки этого вечера.
Напряжение в моих плечах поднималось по шее и превращалось в головную боль.
— Кто, черт возьми, этот парень из лакросса?
Она подняла руки, в каждой ладони были зажаты салфетки.
— Я не знаю. Как-то там Ганье.
— Я собираюсь, блядь, выяснить, кто он такой, — пробормотал я. «Маленькие Звезды» не будет спонсировать эту команду в этом сезоне. Я повернул к торговой площади и направился к автокафе быстрого обслуживания. — Мы купим тебе что-нибудь поесть.
— Я не голодна.
— Просто картофель фри, — ответил я. — Что ты хочешь выпить?
— Что угодно, только не «Спрайт», — сказала
