занята с ребенком, и буду помогать некоторым другим учителям, пока их нет в школе. Я не уверена, кому буду нужна в следующем году. Придется подождать и выяснить.
Она наклонила голову в сторону, ее губы искривились, как будто ей не понравился мой ответ. Затем:
— Хорошо. Можно мне перекусить, когда мы вернемся домой?
Я хихикнула.
— Мы определенно можем это сделать.
— Кто будет держать двери? — спросила я у заднего выхода на площадку. Один из учеников, размахивая руками, бросился вперед. — Спасибо, Эммануэль. Хорошо, давайте вспомним что мы передвигаемся только шагом, когда выйдем на улицу.
Пока класс проходил мимо меня, к нам направился учитель физкультуры. Он был молодым парнем, вероятно, около двадцати лет, и подменял обычного учителя физкультуры, который восстанавливался после аварии на гидроцикле. Учителя физкультуры всегда попадали в аварии со своими игрушками. Вы никогда не увидите учительницу рисования с рукой в перевязи после того, как она безумствовала со своими масляными красками.
— Привет, мисс Зи, — сказал он, свисток на веревке его шее подпрыгивал, когда он приближался. — Как у нас дела сегодня?
— У нас было замечательное утро, мистер Ганье, — сказала я, повышая голос так, как это делают все учителя, когда мягко предупреждают своих учеников держать себя в руках. — Мы практиковались по очереди с материалами и оставались внутри наших телесных пузырей. Уверена, что мы будем продолжать делать это во время урока физкультуры.
— Даже не сомневаюсь, что будем. Давай, становитесь на свои квадраты. — Он расположился рядом со мной, расставив ноги и скрестив руки на груди, наблюдая за детьми, бродящими по пронумерованной сетке, нарисованной на асфальте. Обращаясь ко мне, он сказал: — Ты ведь пойдешь с нами на «счастливый час», верно?
Я не помнила имени мистера Ганье, но знала, что он тренирует лакросс и несколько других видов спорта в средней школе и при необходимости подменяет учителей физкультуры по всему школьному округу. Он также был похож на человека, который считает всех своих знакомых близкими друзьями.
— Не думала о том, что будет после, — сказала я со смехом. Это была чистая правда. Все шло хорошо, но первые недели в школе были настоящим спринтом. В большинстве случаев я приходила домой, падала лицом на ближайшую мягкую поверхность, которую могла найти, и спала по десять часов.
— Мы собираемся, чтобы выпить, — сказал он. — Ты с нами?
Я никогда не встречала «счастливого часа», который бы мне не нравился, и однажды было время, когда я была учителем, собирающим всех на пятничные посиделки, но в этот раз я смогла проявить лишь легкий энтузиазм. В основном потому, что мне хотелось плюхнуться на свою кровать и пролежать там следующие двадцать четыре часа, но также и потому, что мистер Ганье казался парнем, который в обычном разговоре употребляет слова «пивасик» и «бро», а я знала, что не смогу долго общаться с такой толпой. Особенно если замешен еще и спорт. Мы из разных компаний. Это шло вразрез с моей натурой.
— …и пара учителей иностранных языков тоже приедут, — сказал он. — Хорошие люди. Они тебе понравятся. Я запишу тебя в свой список, хорошо? Ты можешь поехать со мной и Валдостой. Она тренирует девочек по волейболу.
— Куда здесь все ходят на «счастливый час»? — спросила я, пытаясь вспомнить бар в этом районе и терпя неудачу. В городе был полу-знаменитый устричный бар, но это не был бар в смысле «счастливого часа». И он был слишком шикарным для учительских посиделок. — В городе есть бары? Я не знаю ни одного.
Он засмеялся.
— Нет, мы ездим в другой город. Так лучше. Меньше шансов столкнуться с родителями. — Он свистнул в свисток и велел ученикам сделать десять прыжков. — Давай, — поддразнил он. — Мы не кусаемся. Обещаю.
Несмотря на то, что я составила список причин, почему это не лучший выбор для меня, и чувствовала вкус сожаления на своем языке, но заставила себя сказать:
— Хорошо. Когда вы отправляетесь?
Если кому-то интересно, сожаление имело вкус дешевого джина и «Спрайта», маскирующегося под тоник.
Сначала сожаление было сладким, но неприятным, и джин обжигал горло. А потом сожаление стало горьким, когда я попыталась скрыть эту сладость водкой и клюквенным соком, но сахарин остался.
Хуже, чем этот неудачный коктейль, было мое окружение. Низкие потолки, темные стены и постоянное облако влажности с запахом пива делали этот бар похожим на подмышку преисподней. Еще хуже было то, что Ганье, Валдоста и все остальные люди, которых я встретила сегодня вечером, ушли, пока я была в туалете.
Я дважды обошла бар по кругу, проходя мимо пустого стола, за которым последние несколько часов собралось около дюжины учителей, и останавливаясь у каждой затемненной кабинки и дорожки для метания топоров. Я заглянула в оба туалета и проверила парковку. «Хонды» Ганье нигде не было.
Все ушли и забыли обо мне.
Я отказывалась рассматривать возможность того, что они намеренно оставили меня одну. Не сейчас, когда джин и водка делали мои мысли медленными и неповоротливыми.
Я опустилась за барную стойку, положив руки на поверхность, и только через секунду заметила, что она липкая. Бармен подошел и поставил передо мной подставку. Он был симпатичным худым парнем с длинной бородой.
— Что будете?
Указав на стол, заставленный пустыми пивными кувшинами, стаканами и тарелками с куриными крылышками, я спросила:
— Вы не знаете, куда отправилась та группа?
Он бросил быстрый взгляд через мое плечо и покачал головой.
— Я пришел сюда всего несколько минут назад.
— Не беспокойтесь, — ответила я, хотя у меня было много забот. — Можно мне клюквенной водки?
Мне не нужна была еще выпивка. Я не нуждалась в двух последних, но беседа текла своим чередом, и было достаточно легко заказать еще одну порцию, а затем еще одну. Хотя группа была не совсем в моем вкусе — как я и предполагала, в ней было много «пивасика», «бро» и спорта, — было весело быть с людьми и разделять трудности, связанные с возвращением в школу.
Слезы навернулись на глаза, когда я подумала о том, что весь вечер разговаривала и смеялась с группой людей, а потом они оплатили счет и ушли, пока меня не было за столом. Из всех нелепых вещей, которые случались со мной в туалетах за последний месяц, начиная с женщины, слушающей, как я писаю и заканчивая Ноем, изучающим рельеф моей задницы, эта поразила сильнее всего. Я не хотела плакать из-за случайных знакомых, но знала, что никогда не
