— Не ходи. Лупанёт. И всё будет по инструкции. Здесь прокажённые, — добавил он и снова затоптался. Но Колосов был уже у костра.
— Ты понимаешь, тут заключённые — штрафники! — продолжал гневно выкрикивать охранник, щёлкая затвором.
Из леса уже бежал какой-то человек, размахивая красным флажком.
— Заключённые? Ну и что? Только ты меня не пугай! Запуган с малого возраста! — оглянулся Колосов на охранника и спросил парня — Чего вы тут делаете?
— Будем строить вам Среднекан.
— Лёнчик! Попроси гарочку! — кричали парню из леса.
— Закурить, что ли? — переспросил Колосов и вытащил пачку. Передав Лёнчику несколько папирос, сунул её в левый карман шубы.
Подбежал человек с флажком, размахивая наганом.
— А ну назад. Кто такой? — захлебываясь от одышки, кричал он, хватая ртом воздух.
— Моя фамилия Колосов. Только убери наган, а то отберу, — пригрозил он обозлённо, отбрасывая воротник. К костру уже подходили и другие заключённые.
— Колосов? — повторил человек и заискивающе улыбнулся. — А я собирался идти разыскивать вас. Как бы тут провести свет?
— Свет? Пожалуйста. Ставьте столбы, провод найдём. Только что же вы? Пришли в чужой дом и знакомство начинаете со стрельбы, — добавил Юрка обиженно.
— Гражданин начальник, возьмите дырки крутить или чего-нибудь включать, — Лёнчик подошёл к Колосову вплотную и заглянул в глаза. Юрка почувствовал в кармане шубы руку и, схватив её под полой за запястье, стал со всей силой сжимать.
Лёнчик продолжал смотреть и улыбаться.
— Говоришь, на работу взять? Да ты же и воровать не умеешь, — улыбнулся Юрка, стараясь сделать ему больней. Тот, не шевелясь, стоял рядом, но улыбка сменилась болезненной гримасой.
— Руки замёрзли, начальник, — тихо ответил тот извиняющимся тоном и покосился на стоящего человека с наганом. Потом снова посмотрел в глаза Колосову, продолжавшему сжимать его руку, и, скривившись от боли, закусил губу.
— Нечего курить — попроси. Понял? — Юрка отпустил Лёнчика и протянул ему папиросы. — Возьми, разве жалко.
Парень, потирая руку, подошёл к огню и закричал:
— Копчёный! Колюха! Закуривай, пока не растащили!
Колосов повернулся и направился в посёлок.
— Ну и жульё. Не успел подойти, как сразу в карман. Но я его прижал, будет помнить, — рассказывал Юрка приятелям. Они сидели за столом, ужинали, В дверь вползал мороз. Печка потрескивала и гудела. Стены барака слезились от тепла. С реки доносился треск разрываемого морозом льда.
За стеной барака скрипнули шаги.
— К нам? — ахнул Самсонов и стал торопливо натягивать брюки. Краевский убрал со стола ведро с мясом. Николай пригладил непослушные пряди волос. И верно, раскрылась дверь и показалась беличья шапка Краснова.
— Я на огонёк. Целый день на ногах. Думаю, зайду, может, угостят стаканом чая? — улыбнулся он, здороваясь, и сразу сбросил полушубок.
— Не только чай, а даже мясо есть. Хорошо, что Валерка не умял всё, — засмеялся Колосов и поставил чайник.
— Мясо? Совсем хорошо! Это, брат, моя слабость.
— Михаил Степанович, зачем это нам заключённых прислали? — спросил Колосов.
— Будут строить и мыть золото, как и все мы. На стане Среднекана лагерь, тут создаётся отделение. Будем работать с ними. — Краснов задумался и тут же спросил — Ну, как с прибором? Берётесь?
— Факт, Грохота уже делаем. Немного потеплеет, заготовим лес и начнём строить.
— У меня родилась такая мысль. А что если я вам выхлопочу молодёжную бригадку из рецидивистов. Всё равно они не работают.
К дверям подкатили с визгом нарты, послышалась возня, и тут же вошёл каюр Иглин. Все невольно вскочили.
Это был тот самый каюр, с которым выехали утром на Оротукан ребята. Значит, что-то случилось.
Иглин сбросил шапку и, виновато пряча глаза, положил на топчан рукавицы.
— Вот оно дело-то… — еле слышно прошептал он.
— Где ребята? Где? — дрогнувшим голосом спросил Краснов.
— Поморозились все, на нартах привёз.
Колосов бросился к двери. Белоглазов и Лунин лежали на первых нартах, укрытые тулупами. На вторых — Мишка, закрытый брезентом. Он словно продолжал ползти.
— Толька, да что же это такое? — заметался поражённый Колосов.
— Не говори. Заморозили Мишку, — простонал Белоглазов. — Да и мы едва-едва. Я ещё ничего, оттёрся, а у Лунина дело плохо.
Всё было неожиданно и ужасно. Не верилось. Мишка — болтун, весельчак, и на тебе… Колосов стоял без шапки, не замечая холода, и всхлипывал. Он не слышал гневного голоса Краснова. Не видел у нарт печальной толпы.
Уже занесли ребят, увезли Могилевского, а он всё Ещё продолжал стоять. Волосы его стали белыми от мороза, на ресницах леденели слёзы, а на душе чернела пустота. Как же это так просто… жить, жить — и вдруг сразу? Мысли путались.
— Довольно. Не хватает ещё тебе простудиться. Могилевского не вернёшь, но надо, чтобы этого не повторилось, — услышал он за спиной тихий голос Краснова. — Пойдём! Быть человечным это не значит распускаться и хныкать, — Краснов взял его мягко под руку.
— Такой парень…
— А ты думаешь, мне не жалко? Только сейчас не жалость нужна, а злость…
В бараке уже было полно людей. Игоря Краснов послал за врачом, куда-то рассылал и других парней. Больные лежали на топчанах, с них осторожно снимали обувь. Иглин стоял у печки и рассказывал:
— Случилось, а как, не пойму и сам. Лунин сказал — езжай, нагоним. Ну, я тихонько поехал, останавливался, всё ждал. Оно, конечно, холодно, олени сами бегут. Вижу, нет и нет… Добрался до зимовья, не распрягаю, жду. Выйду послушаю: тихо. И вдруг донёсся крик, я развернул нарты и туда. Смотрю, лежит Лунин, обессилел совсем и замерзает. Не дошёл до зимовья с полверсты. Я его первого в избушку. Сказал, чтобы оттирался сам, да и за остальными. Могилевского нашёл я застывшим на дороге, а Белоглазова нет. Что за диво, не мог же он повернуть обратно. Проехал ещё немного, вижу — на дороге рукавицы, а чуть дальше в сторону берега след. Я туда. Снег глубокий, а Белоглазов ползает и обламывает сучья.
— Да как же так? — снова всхлипнул Колосов.
— Да вот так. Белоглазов долго тащил Могилевского на себе, а потом, когда кончилась наледь, решил развести костёр. Укутал его — и к берегу. А Могилевский, видно, уже бессознательно снова пополз и двигался, пока не окостенел. Разве в такой мороз долго. Белоглазов тоже сильно поморозился, но он молодец. Сел на порог, раскрыл дверь и заставил оттирать ноги. Он сам одну, а я вторую. Когда стали отходить, попросил набрать в ведро с водой снега и ноги туда. Видно, сильно ломило, плачет, а трёт. А с Луниным худо, ему бы сразу заняться ногами, а он к печке греть руки. Худо дело-то…
ГЛАВА 22
Лес начал редеть. Показались бурые пятна травы, оголённые от снега, а скоро и сквозь чахлый пролесок блеснули бирюзовые полосы наледи, покрывающей низину Хетинской долины. Прохоров переключил скорость и прибавил газ. Весело зарокотал мотор, радостно зазвенели гусеницы поношенными за лето башмаками. Вентилятор вместе с обжигающим холодным воздухом погнал и колючие крупинки снега. Прохоров поднял воротник и оглянулся. Задние машины ещё ползли по снежной траншее, покачивая чёрными радиаторами. Он энергично помахал рукой, давая знак, что показалась речка Хета и где-то близко должна быть палатка, а значит, отдых.
Колонна пересекла зону дорожных работ. Сюда только направлялись первые отряды расконвоированных заключённых. Приятное чувство покоя наполнило Прохорова. Боль в пояснице и звон в голове, мучившие его после «тёмной», затихли. Да и ворьё до самого отъезда с Элекчана, как бы сговорившись, по отношению к нему вело себя довольно странно. То косились и поглядывали угрожающе, то неожиданно заискивали и даже прислали несколько передач. Он велел отнести их обратно, а покровительственных и угрожающих взглядов как бы не замечал. Но всё это тревожило. Было понятно: жульё не отступилось, и всё должно привести к новому столкновению, только где, когда и чем оно закончится? Это не могло не беспокоить Прохорова.
Трактор увозил его в глубь тайги. Он чувствовал прилив сил и радовался каждому пройденному километру. Но вот на спуске в долину показались последние деревья. Все они стояли, наклонившись в одну сторону.
— Да тут, видно, постоянно метёт, — огорчился Прохоров, сбавив скорость. Спуск в долину был крутым и скользким. Правее белела лощинка, забитая снегом. Лучшего не нужно было искать. Он потянул на себя правый рычаг и развернул трактор.
В лесу было тихо. Чистое небо, затянутое белёсой морозной мглой, казалось пасмурным. Прохоров плотнее закутался в тулуп и пожалел, что не предупредил бригадира о трещине по левой гусенице. Тот бы, конечно, остановил колонну и заставил перепрессовать на морозе.
Как-нибудь выдержит. Недалеко до палатки дорожников, — успокоил он себя и прислушался. Гусеница при каждом обороте постукивала и издавала подозрительный скрежет. Трактор, накренившись, остановился.
