Татьяна озабоченно наморщила лоб: Григорий готовился к такому разговору или он вызван ее норовистостью? Хорошо, разберемся. И она облегченно засмеялась.
— Чем же ты нерешительный? Наговариваешь на себя! Ты нормальный парень. Не скажу, что твои слова оказались неожиданными для меня. Но я должна подумать. Давай, знаешь что? Давай посмотрим твой домашний фотоальбом, я хочу увидеть тебя маленьким, посмотреть, которыми были твои родители.
Григорий подошел к книжному шкафу и из нижней ее тумбы достал альбом довольно большого формата.
— Здесь не все приклеено и прикреплено, много фотографий хранятся в рассыпанном состоянии, — он осторожно подал Татьяне альбом, не наклоняя его, чтобы не высыпалось содержимое. — Ты смотри, а я пойду покурю, можно?
Татьяна только молча кивнула.
Детских фотографий оказалось не много, да и те были только из раннего детства. Создавалось впечатление, что в зрелом возрасте родители Григория уже болели и не имели ни возможности, ни желания любоваться сыном, заниматься чем-то кроме своих основных обязанностей. Мальчишка был очень хорошеньким, смуглым карапузиком, и оставался таким где-то лет до двенадцати. А потом враз вытянулся, окреп и его глаза приобрели волшебный цвет осенних бархатцев, были такие же мохнатые от длинных ресниц и покрытые тонкой паволокой, как туманцем.
Зато было много снимков из взрослой жизни Григория, в частности свадебных. Татьяна взяла один-два общих снимка, рассмотрела их и отложила. Затем достала несколько с крупными планами, раскрыла веером на ладони, и вдруг ее глаза высохли и заострились, будто она увидела нечто неожиданное и настолько неприемлемое, что должна была немедленно принимать какое-то важное решение, возможно, о кардинальных изменениях уже со следующего мгновения. Она отложила фото и с участившимся пульсом закрыла глаза. Судьба! Это судьба ведет ее такими зигзагообразными тропами. А от судьбы, как известно, не спрячешься. «Вот мы и подошли к открытому поединку, — подумала Татьяна. — Судьба не просто немилостива ко мне в последнее время, не просто посылает мне неприятные стечения обстоятельств, она бросает мне вызов, от которого я не могу уклониться. Так вот, хватит уклоняться, избегать поединка с ней, надо повернуться лицом к очередной опасности и воскликнуть: “Иду на вы”».
Зашел Григорий.
— Как ты здесь, не скучала? — Татьяна показалась ему еще более задумчивой и твердой, чем была тогда, когда он выходил во двор на перекур, и это его обеспокоило.
— Все хорошо. Приготовь кофе, — жестко попросила — нет, приказала — она в ответ на его вопрос.
Готовить кофе Григорий любил больше, чем пить. И его приготовление стало у Григория любимым ритуалом потчевания гостей, для которого все и всегда держалось наготове. Он быстро включил электрический чайник, достал с полки кофеварку, высыпал туда перетертые зерна, прибавил сахара и приготовил две изысканных чашки с блюдцами. Пока готовился, подоспел кипяток. В гостиную Григорий вернулся с небольшим блюдом, где стояли кофе, конфеты и небольшие вазочки с парниковыми клубниками со сметаной. Но Татьяна даже не улыбнулась на его старания.
— Ты жаловался, что твоя жизнь бесцельна, — сказала она. — А мне она показалась раем. В самом деле, ты хозяин в собственном доме; ты избавлен от любых семейных пут, обязанностей; весь мир к твоим услугам, если придумается развлечься. Да и сам Славгород — прекрасное место для приличной жизни. Здесь ты всегда свободен, никто не принуждает тебя к чему бы то ни было. Чего тебе не хватает, что тебе еще надо?
Мгновение было весьма серьезным для того, чтобы отреагировать легко, просто вежливо, ведь четко улавливалось то, что лежало в подтексте сказанного. Григорий сел, сложил руки на коленях и посмотрел на Татьяну.
— Что тебя беспокоит? — встревоженно спросил он. — Я понял, что без тебя этот мир мне не нужен, а с тобой он станет в тысячу раз привлекательнее. Это любовь. Не импульсивная, не горячечная, не слепая, а взвешенная и проверенная. Я думал о тебе, еще как только узнал от Дарки, что ты… Словом, ты тогда еще в Киеве была. Правильно, твой поступок сделал меня смелее и взыскательнее к себе, так как я ощутил, что небезразличен кому-то, кому-то нужен. Причем тому, кто в отношении меня не заблуждается, кто хорошо меня знает. А и к тому же, когда я узнал тебя ближе, ты оказалась такой… Ты настоящая, справедливая, надежная, решительная. Пусть я не нахожу слов, но же ты меня понимаешь. Да?
— Кажется, понимаю.
— Я благодарен Дарке, что она меня отругала за тебя и тем открыла глаза. Признателен Клавке, Ирине, которые держали меня под своей защитой и не допускали ко мне легкомысленных женщин. Я признателен тебе, что в тяжелую минуту ты меня позвала и дала возможность доказать свое отношение к тебе. А также помогла проверить, почему мое сердце начинало биться при упоминании твоего имени. Я люблю тебя. Будь со мной. Давай поженимся прямо завтра, сегодня, немедленно.
— Прямо сейчас? — улыбнулась Татьяна.
— Да!
— Ну что же, — сказала девушка, — теперь настала очередь исповедоваться мне.
На миг показалось, что сейчас она готова вывернуть перед Григорием всю душу, наговорить о своих тяжелых испытаниях, о минутах отчаяния и о мгновениях побед. Но вот в ее глазах появилась нерешительность, раздумье, возникло новое убеждение, и все снова исчезло. Она снисходительно улыбнулась, слабо пожала плечами.
— Я уже говорила тебе, — продолжила Татьяна равным тоном, овладев собой, — что последние испытания, которые свалились на меня, очень изменили мое мировоззрение и даже характер. Мне яснее стали цель и настоящая цена жизни. И все мои убеждения подверглись большим изменениям, а это обозначится и на поступках. Не может не обозначиться. Пока что я только привыкаю к себе новой, размышляю над своими прозрениями. Но вот вернусь к активной деятельности и, уверенна, многих приведу в удивление и новой энергией, и новыми начинаниями. Для чего я это говорю? Может, ты полюбил меня бывшую, раннюю? Может я, такая, как теперь, тебе не понравлюсь? А той Тани, которую ты знал раньше, уже нет, Гриша. Нигде нет.
— Нет, — Григорий не мог скрыть дрожания губ, — той Тани я фактически не знал, я только видел ее иногда и все. А по-настоящему я узнал тебя теперешнюю. Таня, ты согласна на мое предложение? — не отступал он от своей мысли.
— Да, Гриша. Давай попробуем.
Она прислушалась к себе, словно изучала, ушло ли уже от нее то скверное настроение, который вдруг напало при просмотре чужого домашнего альбома. Оно и понятно — у нее никогда не было дома, семьи. Значит, и альбома не могло быть. И фотографий нет.
