Есть еще биоревитализация. Это, собственно, разновидность мезотерапии. Во время этой процедуры происходит увлажнение кожи гиалуроновой кислотой, насыщающей влагой и тонизирующей кожу.
— Приставка «ре» говорит о восстановлении, насколько я могу понять?
— Совершенно верно, — улыбнулся Эдмонд Германович, — эта процедура дает визуальный эффект омоложения. Мы ее не применяем до операции. А вот после, да еще для проблемной кожи…Тогда уж вам будет раздолье: биоревитализация, ультразвуковая терапия, лифтинг, отбеливание — выбирайте по своему усмотрению. Но, повторяю, все это будет потом, причем для проблемной кожи. Но к вам понятие «проблемная кожа» не относится. Так что не стоит делать лишние движения. Скажу по секрету, — Эдмонд Германович сделал таинственную мину, — иногда женщины просто от скуки забавляются этими вещами, без всякой надобности. Вам я не советовал бы их. Здоровье — не игрушка.
— А такие традиционные методы лечения, как физиопроцедуры? Там… допустим… электрофорезы… — замялась Татьяна, ощущая недостаток знаний для беседы с этим врачом. — С этим как?
— Физиопроцедуры пока что вам не показаны. А в ноябре, пожалуйста, мы вас ждем.
— Хорошо. А вот после лечения у вас мне можно будет поехать на море?
— Даже нужно, только не злоупотребляйте солнцем, — сказал врач, продолжая обследовать швы на Татьянином лице. — Ограничьтесь купаниями и насыщайтесь йодом посредством дыхания. Женщине после восемнадцати лет вообще находиться на солнце не обязательно.
— А как же модный загар в течение всего года?
— Э, не всех, — тяжело вздохнул Ситник, из чего Татьяна заключила, что ему надоели банальные разговоры, — далеко не всех это касается. Это актуально для тех, кто использует лицо для специфических целей — зарабатывания денег. Но вы ведь не стриптизерша и не проститутка, не гламурна дива, я думаю?
— Нет, конечно. Я библиотекарь.
— Вот и славно, — по инерции поддакнул Эдмонд Германович, заканчивая изучение лица. Затем подозрительно вздрогнул, положил какой-то чудной прибор, похожий на лупу, на стол и уставился Татьяне в глаза. — Наши услуги не из дешевых для обычной библиотекарши, — наконец ответил он на то, что его насторожило. — Если для вас это имеет значение, то скажу, что двухнедельного терапевтического лечения у нас, — он подчеркнул слово «терапевтического», — вам хватит на то, чтобы значительно улучшить общее состояние здоровья и внешний вид. А если еще и на море поехать, то вы и подавно сможете обойтись без операции.
— Иначе говоря, операция не решает мои проблемы, вы это хотите сказать? — поинтересовалась Татьяна.
— Как сказать… Без операции швы, увы, останутся, — уточнил Ситник, — пусть не красные рубцы, но их все равно будет видно. Это счастье, что они у вас сверху прикрыты прической, а внизу лица находятся под подбородком и на боковых областях шеи, под челюстью. Хотя здесь, — он прикоснулся к Татьяниному подбородку, — вам изрядно содрало кожу, от самой нижней точки лица и до яремной впадины. Я вообще не понимаю, как вам кадык не перерезало. Это для вас какое-то предупреждение свыше, а не авария.
— Предупреждение? — переспросила Татьяна и вдруг призадумалась, насупила брови, будто что-то припоминая. — Свыше, говорите?
— Ну да. Возможно, вы что-то не так делали. Или может, должны выполнить какую-то миссию? А?
— Возможно…
— Тем не менее не обращайте внимания, это просто праздные россказни. Хотя… Вы не думали об этом?
— Теперь подумаю, — уклонилась Татьяна от искреннего ответа, но было видно, что сказанные врачом слова произвели на нее серьезное впечатление и скоро оно ее не отпустит. — Значит, подправить мое лицо скальпелем в любом случае не помешает?
— Скажем так: работа для хирурга найдется, как бы вы ни лечились консервативными методами и когда бы сюда ни обратились. Рубцы-то надо убрать! И можно убрать.
— Тогда наше соглашение остается в силе: в ноябре я к вам приеду.
— Хорошо, — врач собрал свои инструменты, посерьезнел. — Сейчас пройдите с Ритой Марковной, нашей старшей медсестрой, по палатам, посмотрите, познакомьтесь с условиями и на ноябрь закажите себе ту, какую облюбуете. Пока есть такая возможность.
Две недели, пролетевшие незаметно, Татьяна использовала не только на оздоровительные цели. Она напряженно взвешивала все шансы и обдумывала свои будущие жизненные шаги. Кажется, она достигла-таки всего, к чему стремилась, и теперь может выбирать, где и как жить, к чему приложить руки, умение и опыт.
Были минуты, когда ей казалось, что в Славгород она больше не вернется, а славгородцы нигде и никогда не найдут человека по имени Татьяна Ивановна Проталина. У нее ведь есть еще один паспорт — на имя Улиты Геннадиевны Омахиной!
В самом деле, разве не из-за господствующего в Славгороде бесхитростного, замкнутого на примитивных хлопотах образа жизни она драпанула в Москву? Из-за этого. Разве не из его маленького, тесного, не всегда порядочного мирка она убежала? Из его. Тогда стоит ли возвращаться? К кому? Зачем?
Но, вспоминая свое прошлое, девушка понимала, что в дальнейшем именно в Славгороде найдет наилучшее, самое полное приложение своих сил. Что-то звало ее туда, притягивало, манило, что-то, с чем она должна была считаться. Слова Эдмонда Германовича о новой миссии, сколь бы они ни были вежливой болтовней с пациенткой, лишь подтвердили ее подсознательные предчувствия, что в ее жизни настал какой-то ответственный, мистически значимый момент. И все случившееся с ней в последнее время: знакомство с погибшей девушкой, авария, выздоровление, — произошло недаром. Ох, недаром! И Григорий, если уж вспоминать о нем, был лишь проводником к тому, что влекло и призывало ее назад, а не целью.
До последнего дня сомнения не оставляли Татьяну, не отступали от нее, не давали ей покоя. Тяжелое это было время, как является тяжелым любой важный выбор из равноценных вариантов. А что и из чего она выбирала? Неизвестно, это были только ощущения. Но она точно знала, что найдет там и что потеряет здесь, в Москве. Терять не хотелось. И она, когда поняла, что именно это ее и страшит, соблазняя остаться в Москве, начала раздумывать, как сделать, чтобы потерянное здесь оказалось находкой там, в Славгороде.
Поэтому после выписки из клиники она утрясла свои московские дела, заказала билет и в урочный день, мужественно распрощавшись со столицей, поехала на Курский вокзал.
Уже в поезде, при этих звуках шумящего за окном ветра, перестука колес на рельсах, в вагонной суете и гомоне, в этой тряске и качаниях на неровностях колеи, ей вспомнилась поездка из Киева в Днепропетровск, задушевные разговоры с подругой и какой-то невероятный душевный накал, владевший тогда ими обеими. Только у каждой из них этот накал был свой, вызван своими причинами. Безусловно, оживающая память воспользовалась тем, что она снова ехала в спальном вагоне, как и тогда, вот и подняла голову.
