в кошельке, нашла несколько ирландских монет и, выбрав пятипенсовик, сунула его в прорезь. Повернула ручку регулировки… ура! Электрическая спираль стала неторопливо наливаться красным светом. К тому времени, как я распаковала вещи, комната прогрелась. Моя одежда висела в простом — из нелакированных досок — шкафу, белье и носки лежали в небольшом комоде, а красная пишущая машинка на расшатанном столике выглядела слишком вызывающей и неуместной. Мне вдруг стало грустно. В последний раз, когда я обустраивала жилище, мы были вместе с Бобом. Моим ирландским бойфрендом. В дверь постучала миссис Бреннан — энергично и требовательно, как нагрянувший с обыском полицейский:
— Завтрак на столе. Мне бы не хотелось смотреть, как он остывает.
Выходя, я заметила, что миссис Бреннан подозрительно осматривает комнату.
— Что это за штука на столе? — спросила она.
— Моя пишущая машинка.
— Ну и цвет. Но я должна вас предупредить: щелканье по клавишам по вечерам нежелательно.
— Вы хотите сказать, что мне нельзя здесь печатать?
— Нельзя после восьми часов вечера.
— Но почему?
— Потому что таков порядок. И вот еще что: мои девушки должны быть дома к десяти часам вечера.
— Вы шутите.
— Я говорю совершенно серьезно, мисс Бернс. Таковы правила пребывания.
Чтобы успокоиться, я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Возражать и спорить я не стала. Просто спустилась вниз, где меня ждал завтрак: глазунья из двух яиц, несколько ломтиков ветчины, очень вкусный ирландский темный хлеб, чай, такой крепкий и бодрящий, какого я прежде не пробовала.
— Теперь вы, полагаю, захотите прилечь после долгого перелета, — сказала хозяйка.
— Вообще-то, я хотела съездить в колледж, когда закончу.
Это хозяйке не понравилось.
— Поступайте, как знаете. — Она поджала губы.
— Здесь поблизости есть автобусная остановка?
— Автобус 7-А идет до Стрэнда и довезет вас до площади Колледж-Грин. Там и найдете главный вход в Тринити.
— Спасибо.
— Вот еще что: мисс Скэнлон, вероятно, сказала вам, что комната и завтрак стоят семь фунтов в неделю. Если пожелаете присоединиться к воскресному чаю — а я обыкновенно готовлю котлетки или отбивные, — доплатите пятьдесят пенсов. Вы, вероятно, захотите пойти в воскресенье к мессе, я права?
— Я не хожу к мессе, мэм.
У миссис Бреннан удивленно округлились глаза.
— А ваши родители знают, что вы не ходите в церковь?
— Они и сами не ходят.
— Они неверующие?
— Мой папа неверующий. А мама еврейка.
— Иудейка? — переспросила миссис Бреннан. — Настоящая иудейка?
— Точно так же, как и ее родители. И две ее тетушки, которые чудом остались целы, сбежав от нацистов в Хрустальную ночь. Вы ведь слышали про Хрустальную ночь?
Страдальчески скривив лицо, миссис Бреннан уставилась на чай в своей чашке.
— Раз вы уходите, должны вернуться до десяти, — заговорила она наконец. — В десять я закрою дверь на задвижку, и вам придется ночевать на улице.
Через десять минут я вышла на улицу с единственной мыслью: как найти подходящую комнату в городе, о котором я ничего не знаю?
По Сэндимаунт-стрэнд я вышла к берегу, на который выходили приземистые дома из кирпича и бетона. Дождь к этому времени превратился в тончайшую водяную взвесь. Я дожидалась автобуса не на нужной стороне, совсем забыв о том, что в Ирландии левостороннее движение. Когда подошел автобус с надписью Dun Laoghaire, я поднялась по ступенькам и спросила у водителя, идет ли он до Тринити.
— Вы про колледж?
Я кивнула.
— А вы разве не видели надпись на ветровом стекле? — И он добавил: — Дун Лэаре.
— Извините, я только что прилетела из Штатов. Совсем запуталась.
— Да уж, это точно. Вам на другую сторону дороги. Ждите автобуса с надписью «Ан Лар» — «Центр города» по-ирландски.
Усевшись в правильный автобус, я грустно смотрела в окно, пытаясь различить мир за мокрым стеклом. Много старых кирпичных зданий. Участки запустения. Всюду на улицах разбросан мусор. Я задумчиво мусолила сигарету, говоря себе: доберусь до колледжа, и все сразу станет лучше.
— Колледж-Грин, — выкрикнул, специально для меня кондуктор, и я вышла.
Передо мной возвышались темные стены, почерневшие от многовековой копоти (по крайней мере, так мне тогда показалось), с двумя статуями по обе стороны высоких, полированного дерева дверей. Подойдя ближе, я узнала обоих бронзовых привратников — драматург Оливер Голдсмит и философ Эдмунд Берк. Двери были открыты, у входа — в маленькой камере прямо в стене — стоял швейцар во фраке и строгом белом галстуке. Я собиралась спросить его, как мне найти администратора, занимающегося вопросами размещения, но забыла обо всем. Сразу за сводчатым входом мне во всем великолепии открылся дублинский Тринити-колледж.
При всем том, что я видела его на фотографиях, они не подготовили меня к увиденному, не могли картинки передать строгую элегантность колледжа, торжественное изящество центрального двора, окруженного суровыми, почтенного возраста зданиями. В центре этой площади, названной в честь колледжа, стояла огромная колокольня, известная как кампанила, она высилась там как памятник быстротечному времени (и на самом деле колокол зловеще звонил в начале каждого часа). В зданиях, окружающих площадь, повсюду имелись маленькие дверные проемы, а кроме того, я заметила длинную лестницу, ведущую к строению в романском стиле, которое впоследствии оказалось столовой колледжа. Позади него было укрыто небольшое современное бетонное здание — студенческий союз. Я нырнула внутрь, поскольку дождь разошелся вовсю и хлестал, проверяя мой черный плащ на водонепроницаемость. Оказавшись внутри, я почувствовала запах еды. И запах сигарет. А оглядевшись, поняла, что нахожусь в самом настоящем пабе. Было 11:15 утра, а в пабе уже собралось много студентов и несколько преподавателей. Сутулясь над стаканами с совершенно черной жидкостью и зажженными сигаретами, они увлеченно вели разговоры. Я подошла к бару, за стойкой стояла женщина с копной черных волос и темными кругами под сильно покрасневшими глазами.
— Что могу вам предложить? — спросила она.
— Что вы посоветуете?
— Вы шутите?
— Я просто не знаю, что здесь принято заказывать.
— Ну, раз вы в Дублине, то надо заказывать «Гиннесс».
— Мне нравится эта идея.
— Пинту или стакан?
— А что меньше? — уточнила я.
Женщина напряглась.
— Стакан, конечно, — подозрительно глядя на меня, ответила она.
— Извините, я здесь новичок.
Пока барменша наполняла мой стакан пивом, я с интересом наблюдала за этим непростым действом. Подставив стакан под кран, женщина оттянула рычаг и наполнила стакан бурлящей коричневой жидкостью, резко остановив струю, когда до края оставалась примерно четверть дюйма. Тогда она отставила стакан в сторону и занялась другими делами, а жидкость тем временем перестала бурлить и пениться и из светло-коричневой превратилась в совершенно черную. Одновременно с этим наверху сформировался бежевый воротничок пены. Тут подоспела барменша
