или же позволила бы вырастить без этого бремени? В какие секции записала бы, как стала бы воспитывать, особенно если будет сын и дочь? А кого бы мне больше хотелось: дочку или сына? И как бы они выглядели, на кого больше были бы похожи: на меня или на… Джозефа?
Сильный прилив смятения – и вот уже отлив из слёз. Чётко, ярко и внезапно – никогда не будет у меня детей. Смерть дышала мне в спину: даже сейчас после зимнего мороза я ощущала высокую температуру своего тела, головную боль и жжение в грудной клетке. Отчаяние желало выпустить пламя на волю, но я сопротивлялась этому почти инстинктивно, потому что привыкла подавлять свои эмоции. Но такая простая мысль о том, что меня ничего не ждало в будущем, что я могла скоро покинуть этот мир, оставив своих дорогих людей на растерзание боли, чуть ли не подкосило меня полностью. Но с другой стороны… зачем нужны дети, если скоро не будет мира? Только для продолжения человеческого рода, который когда-нибудь всё равно рано или поздно погибнет: из-за мусора, из-за природы или из-за самого себя.
Но факт оставался фактом – если Джозефу и Филис суждено будет жить, то уже без меня.
Без меня.
– Твоя мама была хорошим человеком.
Ласково поцеловав меня в макушку, Джозеф крепко прижал меня к себе, прежде чем отстраниться и заглянуть в мои заплаканные зелёные глаза. Пожалуй, он впервые за долгое время видел меня такой… слабой. А так хотелось стать сильнее… специально для Джозефа.
– Как и ты, – тихо прошептала я, вдыхая родной запах: только что высушенная светлая футболка, хвоя, шоколад и кофе. – Прости, что я тогда сказала тебе…
– Не извиняйся, – он со свойственным ему спокойствием и заботой коснулся моей щеки и вытер слезу. – Я никогда не держу на тебя зла. Никогда. Ты не тот человек, на которого стоит обижаться.
– А какой же я тогда человек? – спросила я, ощущая внутренний покой, что вселял в меня любимый.
Тот кинул взгляд на кухню, где готовила чай Филис, ведь мы находились в её квартире, а затем посмотрел на меня, и мы встретились глазами – точно сама гладь озера омывала зелёную траву.
– Знаешь, ты тот человек, с которым хочется проводить всё время, что у меня есть. За все почти восемнадцать лет ты стала первым человеком, которого я полюбил всем сердцем и с огромной силой. Такой любви у меня не было никогда и ни к кому, даже к семье. Всё в тебе: твой характер, голос, смех, взгляд – абсолютно всё! – кажется мне идеальным. Разве можно настолько сильно полюбить? Как собака своего хозяина – даже после всего плохого, что он мог ей сделать, она радуется ему, бежит облизывать ему лицо, хочет проводить с ним целые дни. Так и у меня с тобой. Я не могу на тебя злиться и обижаться, потому что каждый раз, когда тебя вижу, внутри меня что-то разгорается, пробуждается безумная радость, – он приложил тёплый палец к моим губам, чтобы я его не прервала, взгляд прошёлся по моему лицу, точно оценивал моё паршивое состояние. Тяжёлый вздох вырвался из мужской груди. – Несколько дней мы не виделись и не общались вовсе, и это заставляло меня чувствовать себя ужасно, хотя только я виноват в том, что мы не виделись. Но я всё равно себя накручивал, потому что никогда не мог выйти из собственного круговорота вины – накручивать себя каждый раз, когда это возможно. Зачем? Не знаю. Из-за ужасных комплексов и ненависти к себе? Возможно. Но… Я очень хочу сделать тебя счастливой, Делора. Каждый раз, когда ты грустишь, я чувствую, что обязан что-то сделать, потому что отчаянно хочу, чтобы ты улыбалась, чтобы ты была счастлива. Я очень люблю тебя, моя печаль.
Он поцеловал меня в губы прежде, чем я опомнилась от его нежных и искренних слов, сказанных от чистого сердца. Моё собственное сердце было наполнено кипятком – так волнение нагревало кровь, так любовь рвалась наружу, так сильно я ощущала себя счастливой. На несколько секунд я забыла о боли, о проблемах, об Элрое – всё растворилось в чужих горячих губах, обкусанных по бокам, в душевных ласковых прикосновениях, в любимых пальцах, что осторожно перебрали мои сегодня вымытые чёрные волосы, пахнущие шишками и цветочным мылом. Я скучала по объятьям Джозефа, скучала по его улыбке, иногда касающейся его розоватых губ, скучала по его спокойному выражению лица и пятнам Витилиго, скучала по его самому доброму взгляду, словно сам ангел смотрел на меня с небес. Я и не знала, как отчаянно нуждалась в нём последние несколько дней: как я могла покинуть его? Как могла его не любить? Как могла сомневаться в своих чувствах к нему?
– Господи, как же сильно я люблю тебя, Джози, – горячо прошептала я, прижимаясь к его груди.
Сокращение имени – знак чего-то важного, искреннего, от самого сердца; знак признания чего-то тайного, личного, связывающего; знак помощи, любви и родства. Почему-то с давних пор все называли его именно полным именем: «Джозеф» подходило для его умного лица и собранного вида больше, чем просто «Джо» или «Джози». Сокращение его имени показывало не только доверие к нему, но и раскрывало его самого: словно ты прижимал к груди маленького, всеми брошенного мальчика, а не сильного молодого человека. Но силён ли он внутри?..
– Я приготовила чай.
Филис появилась в проёме двери с весёлой улыбкой на губах и блеском в фиолетовых глазах, будто она что-то знала, чего не знала я.
– А я – пирог.
Мягко улыбнувшись, Джозеф достал из духовки небольшой красивый пирог с клюквой и малиной, и в животе тут же заурчало от голода – я ничего не завтракала и тем более не обедала. О, как же давно я ничего не ела из приготовленного Джозефом! Я смотрела на то, как он умело нарезал пирог и раскладывал по тарелкам, и украдкой следила за Филис: какие между ними отличия? Почему я вдруг полюбила Филис, тогда как вполне была счастлива с Джозефом? Может, потому, что как раз её не хватало в наших отношениях? Может, нам просто не хватало для идеального пазла ещё один элемент? Потому что сейчас, когда мы вновь собрались втроём, я ощутила себя внезапно полноценной, полностью во всём удовлетворённой, точно стала частью чего-то важного, системного, где без какой-либо частички ничего не будет работать. Но единственная проблема… как относился ко всему этому Джозеф?..
– Кстати, а
