мелочна. Но на Рауле не следует вымещать своей досады. Она ищет в зеркале его взгляд. Лукавая же у него физиономия, он хорошо знает, что она с удовольствием намылила бы ему голову, но не сделает этого. У Эриха в подобных случаях такое же лицо, как сейчас у Рауля.
– Чуть-чуть побольше краски, моя дорогая, – советует ей Рауль своим глубоким вкрадчивым голосом, – ты делаешь это слишком скромно, но ты восхитительна. Как жаль, что мы в таком близком родстве. Я бы в тебя по уши влюбился.
– Благодарю, мальчик, – отвечает Леа. – Нет, больше краски я все же не положу. Мадам Жаклин, – это ее косметичка, – конечно, не согласилась бы с тобой. Ну, рассказывай, что ты делал после обеда? Плавал?
– Да, но такая досада, – сказал Рауль, – Федерсена не было, а без Клауса Федерсена скучно. Умнее было бы пообедать с тобой и лишний раз лицезреть мсье Визенера. «Охотно старика я вижу иногда», – процитировал он по-немецки.
Он ждал, когда она наконец скажет ему что-нибудь по поводу фрака; даже если бы она пожурила его, ему было бы приятнее, чем такое молчание. Он с удовольствием спросил бы сам: «Как тебе нравится мой фрак?» Но нет, не годится, он уронит свое достоинство. Леа чувствовала, что в нем происходит, и была рада, что нашла верный тон; молчание было самым чувствительным наказанием за его своевольный поступок. «Точь-в-точь Эрих, – подумала она, – не желает заговорить первым».
Да, так оно и есть, Рауль взрослеет не по дням, а по часам.
– В последнее время я много читаю Селина, – рассказывает он. – Это совет господина Визенера. Неплохой совет. Селин – смесь нигилизма и грубейшей эротики, очень интересно. Тебе, дорогая, он бы не понравился. Чтобы оценить такую смесь, надо немножко глубже познать грязь жизни, чем это возможно для дамы твоего общественного положения. – «Ну, уж теперь-то она могла бы снизойти и заметить его фрак. Три раза он ездил на примерку, и отцу пришлось-таки раскошелиться». Но она не снизошла. Она ограничилась тем, что улыбнулась ему в зеркале и проронила:
– Продолжай, мальчик, я слушаю. – Рауль ответил улыбкой, но ничего не сказал. Он был обижен. Она недостаточно серьезно отнеслась к нему, к нему и к его фраку.
Как ни странно, но он рассердился на Визенера. Визенер отказал ему в ничтожной услуге, помочь клубу «Жанна д’Арк» в организации юношеского слета, и решил отделаться фраком. Разве это компенсация? Ведь фрак он так или иначе получил бы, вот мама даже не замечает его, до того он показался ей естественным. Нет, мсье Визенер, вы слишком дешево отделались. Так легко мы не сдадимся. Насчет «Жанны д’Арк» вам все-таки придется побеспокоиться. А пока мы вам по крайней мере напомним о себе.
Рауль полагал, что имеет некоторое влияние на мать и что от него зависит, какой прием встретит Визенер на улице Ферм. Во всяком случае, не вредно показать матери, что он относится к господину Визенеру довольно критически.
– В последнее время, дорогая, – сказал он по-немецки, чтобы Одетта не поняла, – когда я вижу тебя с нашим нацистом, у меня такое впечатление, будто ты дочь патриция времен упадка Рима, соединившая свою судьбу с предводителем варваров. Мне и грустно, и смешно.
Он посмотрел в зеркало, улыбается ли она. Она не улыбалась. Как ни молод Рауль, но он уже самостоятельный, самовлюбленный человек, на его многочисленные недостатки, мелкие и не очень мелкие, приходится смотреть сквозь пальцы, если хочешь сохранить с ним хорошие отношения. Леа смотрела сквозь пальцы. Она баловала его, порицание выражала лишь в мягкой форме, не скрывала своего чуть-чуть иронического восхищения и с интересом ждала, чем еще он удивит ее. Она задумалась над его словами и сделала вывод, что он видит в ней человека отжившей эпохи, что он сдает ее в архив. И разве он не прав? Ее лицо в зеркале выглядело свежим, это так, и все же она принадлежала к довоенному поколению, ее жизнь уже позади; у него перед ней то преимущество, что ему еще нет и девятнадцати и он в десять раз восприимчивее ее ко всему тому ошеломляюще новому, что надвигается со всех сторон. Он прав, разговаривая с ней тоном дерзкой галантности и лишь иногда великодушно разрешая заглянуть в свой внутренний мир. Вот и сейчас следовало бы выслушать его, как слушает старший друг, иначе он тотчас же замкнется в себе.
Но она сегодня плохо настроена. Эрих показал себя не с лучшей стороны. Что бы он ни говорил, а говорить он мастер, от дела Беньямина все же скверно попахивает. Пока Эрих был здесь, она верила ему, его обаятельное легкомыслие еще раз одержало над ней победу; но спокойствия все же не было, она совсем не уверена, как в дальнейшем поведет себя Эрих в деле Беньямина и «Парижских новостей». И если с его слабостями приходится мириться, то вдвойне досадно, что мальчик, по-видимому, идет по стопам отца. Точь-в-точь как отец, он воображает, что стоит ему сказать несколько легкомысленно-любезных слов, и, что бы он ни натворил, все сойдет ему с рук. Да, у мальчика широкий, упрямый лоб отца и его дерзкие, жадные серые глаза. Он эгоистичен и безответствен, как Эрих. Она не ответила на улыбку Рауля в зеркале, она сидела грустная, раздосадованная и задумчиво смотрела куда-то в пространство.
Рауль не понял ее молчания; он полагал, что она серьезно обдумывает его слова.
– Я часто спрашиваю себя, – продолжал он развивать свою мысль, – долго ли еще мы будем терпеть этого человека? – Его глубокий приятный голос звучал нежно и насмешливо.
Но тут Леа рассердилась не на шутку.
– Этот человек все-таки заказал тебе фрак, – сказала она прямо, – и очень дорогой, как я вижу. То, что ты сговариваешься с ним за моей спиной – это, мальчик, еще куда ни шло. Но что ты после этого настраиваешь меня против него – это, на мой взгляд, недостойно твоего фрака.
Удивленный Рауль с минуту подумал, но не нашел меткого возражения.
– Боже мой, мама, – отпарировал он, но не так бойко, как ему бы хотелось, – у нас с ним свои мужские счеты. Но я хотел только проститься с тобой, мне пора в «Грильон».
Он подошел к ней и благонравно, по-детски наклонил голову, подставляя лоб для поцелуя.
* * *
Два дня спустя, явившись в клуб плавания, Рауль застал там Клауса Федерсена, чемпиона. Все были рады Федерсену, он несколько дней отсутствовал. Широкая, коренастая фигура Клауса, его жесткие белесые волосы, его лицо с маленькими глазками
