8 ноября 1975
Постепенно, мало-помалу пришли холода, листья пожелтели, а некоторые стали почти пурпурными.
Сидя в кресле и наблюдая за садом, я установил феномен, которого в прошлом году не замечал; во всяком случае, не помню такого. С начала осени число наших птиц так возросло, что, когда они разом прилетают в наш садик, кажется, будто он весь скрылся под ними.
Эти налеты шумных стай происходят почти всегда одинаково. Незадолго до того времени, когда Тереза обыкновенно выходит бросать им зернышки (а это бывает утром и сразу после полудня), птицы собираются — одни на ветвях нашего старого кедра, другие на очень высоком дереве, стоящем метрах в ста от нашего домика, с которого они, должно быть, видят, что у нас происходит.
Едва Тереза с ведерком птичьего корма показывается в дверях, ветви обоих деревьев начинают шелестеть и раздается щебетанье.
Это птицы с дальнего дерева перелетают на кедр, а некоторые устраиваются на кустах сирени, находящихся метрах в пяти от стеклянной двери нашего домика. Спускаются они не сразу. Тереза уходит, закрывает дверь. Они сидят. Ждут, и, наблюдая за ними, я в конце концов понял, чего они ждут. Одна из птиц, обычно из тех, что устроились на сирени, первая слетает на траву. Может быть, она вожак? Или, напротив, выслана разведчиком, чтобы убедиться, что в кустах не прячется кошка, как это неоднократно бывало? Не знаю.
Не знаю, какой сигнал она подает другим, но внезапно все птицы без различия пород в плавном полете спускаются на газон.
Еще этим летом мы прикинули, что у нас бывает две с половиной — три сотни птиц.
Не скажу, что с начала осени количество их удвоилось, но тем не менее их столько, что они, подобно ковру, покрывают большую часть газона.
Я сделал еще одно наблюдение. Между ними нет никаких, если можно так выразиться, расовых раздоров, хотя несколько дней назад я заметил птиц другого вида, который мне не знаком. Я сказал бы, что борьбы между ними нет. Во всяком случае, межвидовой. Летом они мирно клевали корм, как куры в курятнике. Сейчас, когда их стало такое множество, я замечаю, как они иногда с вызовом поглядывают друг на друга. Сильный удар крыльев, одна птица взлетает над другой, но не трогает ее, не клюет, и та, что оказалась ниже, уступает место.
Несколько последних дней вполне доказательно продемонстрировали, что, когда определенному количеству особей не хватает места, между ними начинает зарождаться враждебность, во всяком случае, соперничество.
Но я ни разу не видел, чтобы две птицы по-настоящему дрались у нас в саду.
Как я только что рассказывал, борьба сводится к стремительному взмаху крыльями и бреющему полету, видимо, означающему утверждение своего превосходства.
Минуту назад я говорил о породах птиц. Сказал, что все они независимо от вида вместе клюют корм. Так оно и есть, хотя похоже, что среди них существует не то чтобы социальная рознь, но разные отношения друг к другу.
Например, малиновка, которая только что отправилась искупаться, держится ближе всех к окнам дома, но на определенном расстоянии от остальных птиц, и, когда все насытятся, она, словно для своего удовольствия, в одиночестве прогуливается по саду.
А черноголовые синицы, кажется, просто-напросто поселились у нас в саду. Их можно увидеть в любое время дня; они не задиристы, но держатся с достоинством. И когда птиц чересчур много, синицы отлетают с семечками подсолнуха на ближайшие кусты, очищают их там, съедают и незаметно возвращаются за новыми.
Дрозды — большие любители купания; когда в саду воцаряется покой, они прилетают снова, шумно резвятся и забрызгивают водой всю траву вокруг.
Малиновки кокетливей всех; купаются они, хотя вода стала очень холодной, каждый день, а потом перебирают клювом перышки.
Другие прилетают только покормиться. Думаю, мы их не интересуем. Они редко заглядывают к нам в окна в отличие от малиновки, которой обязательно надо знать, чем мы занимаемся и что у нас происходит.
16 ноября 1975
Во французском языке есть слово, которое редко употребляется в одиночку: в восьмидесяти случаях из ста ему сопутствует какое-нибудь прилагательное. Это слово — пьяница.
Чаще всего можно услышать «старый пьяница».
Конечно, пьют все, от мала до велика. В юности — с шестнадцати до двадцати лет — пьют из бравады или чтобы доказать, что ты настоящий мужчина.
Потом наступает очень долгий период, когда пьешь по любому поводу. Встречаешь приятеля — как не пропустить с ним по рюмочке. Заходишь в гости — тебе непременно предложат выпить. Даже на собраниях в верхах, как сейчас называют политические собрания, на нижних ступеньках иерархии рекой льется вино, на верхних — шампанское.
Но в представлении публики настоящий законченный пьяница — это старый пьяница, которого постоянно можно встретить в баре: глядя в одну точку, он сидит в уголке либо стоит, опершись о стойку.
Можно утверждать, что в любом бистро, будь то во Франции, Швейцарии или Соединенных Штатах, есть свой пьяница-завсегдатай. Каждый день он появляется в баре в одно и то же время, в одно и то же время уходит, чтобы, вне всякого сомнения, чуть позже зайти еще в один бар, потом еще в один и так далее.
В большинстве такие пьяницы — люди одинокие; во время этого своего турне они делают небольшие покупки, чтобы, вернувшись к себе в пустую комнату, приготовить еду.
Среди них много вдовцов или мужей, от которых ушли жены. Тепла от жизни они уже не ждут. Бистро стало для них той гаванью, где они ржавеют, полные равнодушия к презрительным взглядам иных посетителей.
Им известно, каково быть предоставленным самому себе, влачить дни без привязанностей, не ощущая ничьей любви.
Я знал одного такого. Когда-то он был владельцем процветающего парикмахерского салона. Жена его умерла. От какой-то болезни, подкосившей его, он прямо-таки согнулся. У этого человека была огромная собака, и, когда он сидел в одном из своих излюбленных бистро, она усаживалась у его ног, словно охраняя хозяина.
Говорил он мало. Иногда, но очень редко, кто-нибудь подсаживался за его столик. Этот человек с ухоженной, почти совсем седой бородой держался с достоинством, и только глаза у него слезились.
Это был единственный признак, позволявший на глазок определять, сколько стаканчиков он пропустил. А вообще он вел себя спокойно. Когда я впервые обратил на него внимание, мне и в голову не пришло, что он пьяница и одинок. Это официант мне сказал:
— Сейчас он выйдет от нас и направится в другой бар, где он тоже завсегдатай, а потом в следующий, и так до ночи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
