– Князя на его коня, и вперед. Там похороним с честью.
Удивительно, но меня послушали.
От наскока со всех сторон татары опешили, а потому просто пропустили момент, когда можно было за выскочившей конной дружиной прорваться внутрь, ворота снова закрылись, и крепость сдаваться явно не собиралась. Значит, и там есть защитники? Сколько же их, если вокруг одни урусы? Поневоле поверишь, что их мертвые встают и снова идут в бой. Но невозможно же каждому отрубать голову? Эмиру Урману даже отрубили, а он снова жив…
Субедей даже нормального приказа отдавать не стал, просто зло ощерился как псам:
– Взять!
И тумен рванул по мосту в сторону крепости. Наступил тот миг, когда взять могли уже вообще голыми руками, настолько были злы на урусов. По мосту покатили большой таран, чтобы разбить ворота. Побежали рабы с огромными щитами для защиты тех, кто будет управлять тараном. Уже тянули камнеметные машины… Самая большая с трудом прошла по мосту, потом застряла на дороге, ведущей к воротам. И снова монголы костерили хитрость урусов на чем свет стоит, потому что все пространство перед стеной было изрыто огромными канавами, в которые легко проваливались колеса камнеметных машин, ломали ноги лошади. Да и пешим было трудно тащить лестницы, то и дело спотыкаясь и падая.
Но, осознав, что в крепости просто не могло остаться много защитников, татары штурмовали ее особенно рьяно.
Глава 8
Вятич отдал страшный приказ:
– Нам больше незачем защищать Козельск, нужно позволить татарам ворваться в город.
Но удивляться этим словам было некому, в городе действительно, кроме двух десятков защитников, никого не осталось. Все облито черной жижей с противным запахом, подготовлены факелы, Козельск готов для «сдачи». Теперь нужно только позволить татарам прорваться через ворота и, впустив их побольше, поджечь раскиданные по всему городу тряпье и сено.
А очухавшиеся осаждающие уже пошли на штурм. Вятич улыбнулся, это хорошо, отвлечет их от погони за конной дружиной. Со стены он видел, что Насте удалось уйти за лес, что туда же прорвался и Роман со своими. Значит, все в порядке, оставалось только выполнить свою задачу. Но сотник вдруг почувствовал, что ему совсем не хочется умирать, даже после того, как Настя спаслась и теперь рядом с Романом, жизнь все равно оставалась желанной.
Он посмотрел вниз на возившихся с большим тараном татар. Врете, мы еще повоюем! Настя права, пока жив Батый, они умирать не имеют права.
Рядом на стену вскарабкался Илларион.
– Ты чего здесь? Гляди, чтобы стрелой не сшибли.
– Сейчас тараном бить будут?
– Да, похоже.
– Вятич, тебя как звать-то?
Сотник несколько секунд смотрел на священника и вдруг рассмеялся:
– Андреем.
– А по батюшке? Не Воронович же?
– Нет, я Андрей Ильич, а Ворон меня только воспитал. У него своего сына такого же возраста вместе с женой сожгли.
– Храни тебя Господь, Андрей Ильич, – Илларион широко перекрестил Вятича и стал спускаться вниз.
«Вот еще один оберег, – усмехнулся Вятич, – только спасут ли?»
Стена вздрогнула от первого удара тарана в ворота. Татары прекрасно понимали, что много народа в Козельске остаться просто не могло, а потому торопились пробить брешь и хлынуть в город, пока там не начался пожар. Уже сколько городов оставляли их ни с чем, когда после прорыва укреплений все, за чем рвались внутрь крепостных стен, вдруг начинало полыхать пламенем.
Пробив, наконец, большим тараном ворота, ордынцы неожиданно для себя натолкнулись на вал, который пришлось брать наскоком. Ох и крепость! Есть у урусов такая поговорка: маленькая да удаленькая. К воротам стягивались все большие силы штурмующих. Со стен стрелы летели не слишком густо, видно, некому метать, потому можно было бы штурмовать и при помощи лестниц, но у этого Козелле-секе стены поставлены так, что и лестницу не обопрешь. Хитрый урус строил эту крепость.
Но когда ворота оказались пробиты, о лестницах просто забыли, в ворота хлынул поток татар. Вятич даже поморщился, глядя, как он, словно поток грязи, заполняет улицы города.
Увидев разбросанные вещи и солому на улицах, татары сначала даже приостановились, но сзади напирали желающие захватить что-то и себе, потому осторожность была мгновенно забыта. В городе все перепачкано какой-то вонючей гадостью, нападавшие поняли, что это для того, чтобы испортить им праздник. Они ругались, вытирали руки о свою одежду, пытались оттереть грязь с вещей снегом, уже мало обращая внимания на последних защитников Козельска. Город был пуст, со стен стреляли несколько человек, которых даже не стали убивать, не до них. Главное – добраться до корма, до зерна и сена. Каково же было разочарование первых, понявших, что драгоценное сено и даже овес просто раскиданы по улицам и тоже перемазаны этой вонючей гадостью. Лошади такого есть не станут. Злость на урусов росла с каждым мгновением, и каждый норовил добыть хоть что-то, что можно принести старшему, не будучи наказанным за вонь от черной жижи.
Маленькая крепость быстро оказалась набита ордынцами почти битком, а у ворот все напирали и напирали. На мосту толчея, кто-то даже упал в воду, раздавались крики, ругань, каждый стремился прорваться поскорее, чтобы успеть поживиться.
Субедей наблюдал за последним штурмом со стороны. Он оценил разумное поведение урусов, бросивших город, чтобы прорваться самим. Эти защитники умны, видно, оставили в самом городе пару десятков человек, чтобы те отвлекли от уходившей конницы. Полководец уважал мужество оставшихся, ведь они обречены на верную смерть, никто брать в плен людей, доставивших столько хлопот, не будет, слишком долго топтались под стенами маленького города, чтобы теперь жалеть его защитников. Ничего, сейчас не были важны сами горожане, для татар главное – добыча и даже не просто добыча, а еда. В предыдущий вечер за стеной что-то горело, оставалось надеяться, что это не корма, иначе Бату рассвирепеет окончательно.
Злиться было от чего. Они сидели около этого городка пять десятков дней, но взять его не удавалось. Если и поживиться будет нечем…
Черная волна захлестнула Козельск, едва ли не целый тумен уже был внутри. И вдруг… Субедей нутром почувствовал какую-то опасность, что-то такое разлилось в самом воздухе, ощутимо повеяло ужасом за мгновение до самого ужаса. Полководец повернулся к стенам города в тот миг, когда все началось. Никто не понял, что произошло, только окрестности потряс страшный вопль множества глоток, потому что ворота и проход, ведущий к ним, вдруг охватило пламя. Субедей не видел, что творится внутри, но внутренним чутьем понял, что горит и там. Багатур закрыл глаза и замер.
