в засаленном халате, плохо сходившемся на выпиравшем животе, стояла — руки уперты в бока, красные пятна на щеках поблескивают — и смотрела на неё с вызовом.
— Это он с твоим пиво лакал. Я видела, как притащили почти пак. Так что тебе и убирать.
— Иди отсюда! — ответила Люба хоть и громко, но довольно беззлобно.
Напряжение спало — она боялась худшего, и сил не осталось на эмоции. Когда только поняла, что за лужа, а соседка ещё и слова не сказала, Любе уже было понятно, что убирать соседка точно не станет. А значит, кто бы ни принёс пиво в дом, убирать ей, Любе.
— Ты на меня ещё покричи! — снова повысила голос Людка.
— Давай отсюда! Пошла быстро! — повернулась всем корпусом Любовь и резко шагнула на неё.
Соседка качнулась назад и чуть нахмурилась — не ожидала.
— Глухая? Закройся в комнате и не выходи. Поняла?!
Любе не хотелось быть клоуном, ползая на карачках по коридору и собирая вонючую лужу, значит, нужно убрать зрителей. А грубость — единственный язык, который понимала Людка, да и всё её семейство тоже.
Соседка прищурилась и скривила рожу, став похожей на толстого космического пирата из мультика, засопела грозно, казалось — ещё мгновенье и начнёт бить копытом, то есть тапкой, землю. Но смолчала, задрала толстый подбородок и зашла в свою комнату. Только на прощанье хлопнула дверью.
А Люба выдохнула, привалилась к стене и обозрела фронт работ. Отчаянно хотелось плакать и ругаться, но она только скривилась и тяжело, устало выпрямилась. Давненько она таким не занималась, примерно с тех пор, как перешла с должности няни в ясельной группе на должность воспитателя.
***
К тому моменту, когда Семёныч был водворён на свой продавленный диван, а его пострадавшие вещи плавали в его же тазу в ванной («Стирает за собой пусть сам!» — решила Люба, задыхаясь от вони и отчаяния, и залила водой смердящий ком), пол вымыт с хлоркой, Тефик прокапан, а лоток вычищен и засыпан новым наполнителем, она дрожала уже вся — от усталости, от голода, от желания расплакаться и исчезнуть отсюда, от жажды взять спицы и окунуться в прекрасный «шальной» мир и не видеть.
Не слышать.
Не жить.
На прогулку с собакой сил не осталось, но ужин не отложишь, а ещё — приготовить что-то на завтра и помыться, пока толстая Людка со своим семейством не влипла в ванную, пока туда не прошмыгнул кто-то из этой семейки. Потом что если вечером упустить момент, то общие удобства станут их собственностью пока не помоется последний из них.
Бросив взгляд на аккуратно сложенное вязание, в котором мешались тоска и просьба чуточку потерпеть, Люба перекинула через плечо полотенце, взяла сумочку с принадлежностями для душа и, вытащив кастрюлю из холодильника, в последний раз за вечер вышла из комнаты.
Глава 25. Там
После таких потрясений Альбина два дня сидела в комнате, боясь высунуть нос за порог. Встревоженной матушке сказала, что плохо себя чувствует. Фёкла Фроловна не на шутку встревожилась и даже пригласила доктора.
Доктор, мужчина средних лет, осмотрел больную, прослушал трубкой сердце и дыхание, посчитал пульс, просил показать язык, растянул веки, рассматривая белки глаз, расспросил не было ли каких событий накануне: несвежей пищи, падения с лошади, нервных потрясений.
— Были, — тихо ответила Альбина.
— Да? И что же? — спросил доктор, с видимым удовольствием усаживаясь в кресло и вытягивая ноги.
— Потрясения.
— И насколько сильные? — на твердой дощечке под рукой доктора белел листочек бумаги, приготовленный для рецепта.
— Разочарование в людях.
— А, ну раз так… — он кивнул с глубокомысленным видом, будто ему стало абсолютно все понятно, и прописал успокоительное и прогулки на свежем воздухе.
Пожалуй, успокоительное было сейчас совершенно не лишним, и Альбина трижды в день безропотно пила горькую, сильно пахнущую жидкость, которую принес от аптекаря Кито. И уже к концу второго дня могла выйти из комнаты, не испытывая приступов паники.
— Алечка, доктор велел гулять, — хлопотала вокруг неё мама и норовила накормить побольше, повкуснее и посытнее. — Ты бледненькая совсем.
Кито, по привычке висевший на окне, кивал подтверждая.
— Мама, я не хочу. Мне ещё нехорошо, — отворачивалась Альбина.
— От того и нехорошо, Алечка, что мало воздуха, — убеждала Фекла Фроловна. — Давай выйдем погулять. Хоть по нашей улице пройтись, а?
Альбина представляла, что мальчишка, которого Фернон подослал следить, тут же донесет ему, ей становилось плохо, и она отказывалась.
— Давай в Вышечки. Как там хорошо! — сжимала ладони у груди мама.
Альбина бросала на неё сердитый взгляд:
— Разве доктор разрешал?
Фекла Фроловна вздыхала и тут же придумывала новый вариант:
— Давай сходим в Центральный парк, там можно просто ножками походить. Мне про него рассказывали мои знакомые. — Матушка преисполнялась такой важности, что Альбина мимо воли улыбнулась. — Там лошадей нет, зато много цветов, дорожки песочком посыпаны, птички поют, все гуляют, а на скамейках кованных посидеть можно.
— Идти далеко, — отрицательно качала головой Альбина.
И когда этот диалог повторился в третий раз, матушка нашла, как обойти и эт препятствие:
— А мы на извозчике поедем!
Альбина задумалась. Если кто-то за ними и следит, за извозчиком гнаться не станет, а они недолго прогуляются, снова на извозчика и — домой. Ну что ж, это не так страшно, почти безопасно. И Альбина согласилась.
Обрадованная матушка собралась быстро, настолько, что Альбина только платье успела сменить, а извозчик уже поджидал у калитки.
Парк в самом деле был прекрасен. И даже больше — он был удивительно красив. Скамейки под арками цветущих растений манили присесть и наслаждаться цветами и запахами, ровные светлые дорожки сами ложились под ноги, будто предлагали проверить такие ли они ровные, какими кажутся. Тишина, в которой самым громким звуком был птичий щебет, солнце и умиротворение наполняли парк, и Альбина наконец расслабилась, смогла выбросить из головы все, что её тревожило и волновало, и просто наслаждаться каждой минутой.
Изредка на дорожках встречались знакомые. И да, в основном матушкины. Наверное, этот пак любили дамы старшего возраста, которые на верховые прогулки уже не замахивались. Забавно: есть парк для молодежных прогулок, а есть для людей солидного возраста. Альбина улыбнулась этим мыслям и раскланялась с очередной матроной, сидевшей в тени очередной арки из цветов.
Наверное, поэтому хоть и вздрогнула от неожиданности, но все же не испугалась сильно, когда услышала:
— Мадмуазель Альбина!
Обернувшись, увидела Виктора. Он спешил к ним от другой дорожки. Фёкла Фроловна тоже узнала молодого человека, чуть скосила взгляд на дочь и заулыбалась.
