Мы колонной вошли в город через роскошные южные врата, и я увидел, что, хотя у города нет ни сил для поддержания укреплений, ни рабочих рук для очистки моста от плавучего мусора, у кого-то достало времени обезобразить прекрасную лепную голову римской богини Минервы, что некогда украшала арку врат. Вместо лица осталась лишь бесформенная, во вмятинах и сколах, каменная масса, и на ней — топорно вырезанный христианский крест.
— Это христианский город? — спросила Кайнвин.
— Почти все города ныне христианские, — ответила за меня Гвиневера.
Красивый город, подумал я. Или был красив когда-то: хотя с ходом лет черепичные крыши осыпались и были заменены плотными соломенными кровлями, а целые дома обрушились, превратившись в груды битого кирпича и камня, зато улицы были вымощены, а высокие колонны и богато украшенный резьбою цоколь великолепного храма Минервы по-прежнему гордо вздымались над приземистыми строениями. Мой авангард бесцеремонно продирался через запруженные улицы к храму, что высился на ступенчатом цоколе в священном сердце города. Римляне обнесли центральное святилище внутренней стеной, в пределах которой разместились храм Минервы и термы, принесшие городу славу и процветание. Над купальнями римляне возвели крышу, а питал их волшебный горячий источник, но черепица местами провалилась, и над дырами, словно дым, курились струйки пара. Сам храм, с которого поснимали свинцовые водостоки, весь покрылся пятнами дождевой воды и лишайника, а расписанная штукатурка высокого портика облупилась и потемнела. Но невзирая на распад и разруху, стоя в широком мощеном дворе внутреннего городского святилища, нетрудно было вообразить себе мир, в котором люди умели строить такие хоромы и жили, не страшась копий с варварского востока.
Магистрат города, взбудораженный, суетливый человечек средних лет именем Килдидд, облаченный в римскую тогу — атрибут своей власти, выбежал из храма мне навстречу. Я знал его со времен мятежа, когда, сам будучи христианином, он бежал от обезумевших фанатиков, захвативших святилища Аква Сулис. После того как бунт подавили, его восстановили в должности, но, я так понял, особым авторитетом он не пользовался. Он таскал при себе грифельную доску, испещренную пометками, — верно, подсчитывал ополченцев, собравшихся на территории святилища.
— Ремонтные работы идут вовсю! — объявил мне Килдидд вместо приветствия. — Я послал людей рубить лес для починки стен. Точнее, посылал. Вот с наводнением беда — не повезло, так уж не повезло, но если дождь прекратится?.. — Фраза повисла в воздухе.
— С наводнением? — переспросил я.
— Когда река разливается, господин, засоряется римская клоака, — объяснил он. — Нижняя часть города уже затоплена. И, боюсь, не только водой. Чувствуете запах? — Он деликатно поморщился.
— Беда в том, что между опорами моста набился мусор. А расчистка наносов входила в твои обязанности. Равно как и поддержание стен в должном порядке. — (Килдидд открывал и закрывал рот, словно разом утратив дар речи. Он выставил вперед грифельную доску как свидетельство собственной исполнительности, затем беспомощно заморгал.) — Ну да теперь это уже неважно, — продолжал я. — Оборонять город невозможно.
— Невозможно оборонять? — запротестовал Килдидд. — Как так невозможно? Но ведь придется! Нельзя же просто так взять и сдать город!
— Если саксы придут, — безжалостно отрезал я, — выбора у тебя не будет.
— Но мы должны защитить город, господин, — настаивал Килдидд.
— И как же?
— С помощью твоих людей, господин. — И он жестом указал на моих копейщиков, что укрылись от дождя под высоким портиком храма.
— При самом лучшем раскладе у нас достанет воинов на четверть мили стены или того, что от нее осталось. А кто будет защищать остальное?
— Ополченцы, разумеется. — Килдидд махнул доской в сторону унылого сборища рядом с термами. При оружии были немногие, а уж в доспехах — и того меньше.
— Ты когда-нибудь видел атаку саксов? — спросил я у Килдидда. — Сперва они спускают на врага здоровущих боевых псов, а сами идут следом, с секирами в три фута длиной и с восьмифутовыми копьями. Они пьяны, они одержимы, и им ничего не нужно в твоем городе, кроме женщин и золота. Как долго, по-твоему, выстоит ополчение?
Килдидд заморгал.
— Мы не можем просто так сдаться, — пролепетал он.
— У твоих ополченцев настоящее оружие есть? — спросил я, указывая на угрюмого вида мужчин, мокнущих под дождем. Двое-трое из шестидесяти были при копьях, и я приметил один-единственный старый римский меч. Но большинство вооружилось топорами или мотыгами, а у иных даже этих грубых орудий не было — они запаслись лишь обожженными в огне кольями, заточенными с обгорелого конца.
— Мы обыскиваем город, господин, — заверил Килдидд. — Должны же где-то быть копья.
— Копья там или не копья, — сурово отрезал я, — если вы вступите в бой здесь, все вы почитай что покойники.
У Килдидда отвисла челюсть.
— Тогда что же нам делать? — наконец выговорил он.
— Ступайте в Глевум.
— Но как же город? — побледнел он. — Здесь же торговцы, златокузнецы, церкви, сокровища… — Голос его прервался: он живо вообразил себе весь размах грядущей трагедии. Но падения города, если саксы и впрямь придут, не избежать. Аква Сулис — это не крепость с гарнизоном, просто красивое место в чаше холмов. Килдидд заморгал под дождем.
— Глевум, — убито протянул он. — И ты нас туда проводишь, господин?
Я покачал головой.
— Я иду в Кориниум, — промолвил я, — но ты ступай в Глевум. — Я подумывал, а не отослать ли с ним Арганте, Гвиневеру, Кайнвин и семьи, но Килдидду я не доверял — защитник из него никакой. Лучше доставить женщин и детей на север самому, решил я, а затем с небольшим эскортом отправить их из Кориниума в Глевум.
Но по крайней мере я сбыл с рук Арганте: пока я безжалостно развеивал по ветру слабые надежды Килдидда на оборону Аква Сулис, во двор храма въехал отряд всадников в доспехах. То были Артуровы люди, под знаменем с изображением медведя, а вел их Балин и на чем свет стоит клял толпу беженцев. Завидев меня, он облегченно перевел дух — и тут же потрясенно охнул, узнав Гвиневеру.
— Дерфель, ты что, не ту принцессу привез? — осведомился он, соскользнув наземь с усталого коня.
— Арганте в храме. — Я кивнул в сторону громадного здания, где Арганте загодя укрылась от дождя. За весь день она со мной так ни разу и не заговорила.
— Мне велено отвезти ее к Артуру, — объяснил Балин — грубовато-добродушный бородач с вытатуированным на лбу медведем и рваным белым шрамом на левой щеке. Я спросил его, что нового; он пересказал то немногое, что знал, и ровным счетом ничего хорошего. — Ублюдки прут вниз по Темзе, — сказал он, — по нашим прикидкам, они в трех днях пути от Кориниума, а от Кунегласа или Энгуса по-прежнему ни слуху ни духу. Это ж сущее светопреставление, Дерфель, вот что это такое — светопреставление! — Он внезапно вздрогнул. — Что это еще за вонища?
