Когда мы подплывали к Дарданеллам, он подошел ко мне. Была чудесная погода. Солнце уже садилось.
– Камарада! Я очень полюбил русских людей, ваш народ, который мог создать такие хорошие самолеты, иметь таких храбрых воинов, как ваши летчики, танкисты, пулеметчики, и очень хотел бы плавать на ваших судах вместе с вашими отважными моряками.
Но не было у него возможности перейти в советский морской флот, а я ему не могла в этом помочь.
Не заметили, как проплыли Дарданеллы, но Босфор миновали днем.
Под теплыми солнечными лучами по берегам Босфора раскинулся большой город с высокими минаретами, церквами и красивыми зданиями.
Очень узкий пролив был заполнен большим количеством судов и еще большим – лодок.
Но рассматривать природу и красивый город нам не пришлось: мы скрывались за ящиками, чтобы нас никто не заметил ни с берега, ни с судов и лодок. По сигналу судно наше остановилось, и к нему направился катер. Все пассажиры, в том числе и Серебрянников, по команде устремились в трюм и спрятались там за ящиками с апельсинами.
Тем временем на судно с катера поднялись контролеры. Не знаю, о чем они беседовали с капитаном, как проверяли документы, но хорошо слышала, как турки спустились в трюм и как капитан говорил, что везет апельсины. «Ну, – думаю, – если начнут детально осматривать трюм, найдут нас, и тогда будут большие неприятности, а рядом море и Родина». К счастью, контролеры стали подниматься.
Через несколько минут судно тронулось.
– Выходите! – громко и радостно позвал Серебрянников, – мы дома.
Наконец мы оказались в своем родном Черном море, показавшемся тогда отнюдь не черным – вода его отливала приятным голубоватым цветом.
– Итак, Луиза, мы дома! – сказал Николай Николаевич. На его лице расплылась ласковая, довольная улыбка, и он пошел отдыхать после девяти суток тревог и волнений.
Изменилось поведение наших пассажиров. Послышался громкий русский говор. Я узнала, что многие из них были первыми добровольцами, которых уже сменили другие.
На советскую землю сошли в теплый весенний день в Феодосии.
Трудно передать нашу радость. Возвратились домой, на Родину!
Вспомнила, но не решилась выполнить наказ Николая Николаевича Воронова и Норы Чегодаевой поцеловать первого попавшегося милиционера, когда увидела в порту стройного сержанта в форме блюстителя порядка. Он находился при исполнении служебных обязанностей.
Дома я застала сестру. Дочери не было, но по тому, как выглядела комната и как обрадовалась моему приезду Шура, поняла, что дома все в порядке.
Дочь вошла раскрасневшаяся, видно, много бегала. Она уже знала, что я была в Испании, и, когда успокоилась от неожиданной встречи, сказала:
– Мама! Расскажи, что там делается в Испании, чем ты занималась?
Но тогда я о своей работе не имела права ничего рассказывать.
В Наркомпросе
Поздней осенью 1937 года я возвращалась домой после санаторного лечения. День был пасмурный, холодный. Вот и Гоголевский бульвар. Деревья уже сбросили листву, скамейки на бульваре пусты. Прохожие, зябко кутаясь, как всегда куда-то спешат.
При входе в подъезд нашего дома неожиданно встретила ректора Международной ленинской школы К.И. Кирсанову.
– Здравствуйте, Клавдия Ивановна. Что с вами? – не удержалась я. Передо мной стояла осунувшаяся, бледная женщина, которую я обожала, восторгаясь ее тактом, простотой.
Вместо ответа на глазах Клавдии Ивановны заблестели слезы.
– Не спрашивайте! Вам расскажут другие! – тихо проговорила она и заплакала.
Никогда ничего подобного я не могла предполагать, чтобы жизнерадостная, чуткая к нуждам других, бессменный с 1920 года (с момента создания школы) ректор Международной ленинской школы была так подавлена.
Еще не понимая всего, что случилось, я обратилась к взволнованной большим горем женщине:
– Клавдия Ивановна! Может быть, чем смогу помочь?
– Спасибо, товарищ Обручева, пока ничем вы не поможете. Только верьте, что была, есть и до конца своих дней буду большевичкой. – Клавдия Ивановна вытерла платком слезы и добавила: – Вы, наверное, знаете, что нашу школу закрыли?
От подруг, работавших в Международной ленинской школе, я уже знала об этом, но никто не понимал, чем вызвана эта ликвидация, не спросила об этом и я у бывшего ректора и только подтвердила:
– Да, знаю!
– Ликвидировали не только школу! Но вы не беспокойтесь, работы для всех хватит. Одни пошли в Профинтерн, другие в ЦК ВКП(б), – ответила Кирсанова.
Подошли еще знакомые мне по Ленинской школе, разговор закончился, и мы распрощались.
В доме жили в основном работники нашей школы. Я узнала, что Клавдию Ивановну исключили из партии за связи с «врагами народа»[39].
Прошло еще около недели, и я подала заявление в Наркомпрос с просьбой направить меня на работу в один из испанских детских домов.
– Работники нам очень нужны, – сказали мне в отделе кадров Наркомпроса. Есть вакансия переводчиц в детском доме в Обнинском. Если вас устроит – заполняйте анкету, доложим руководству.
Долго я заполняла анкету, приложила к заявлению характеристику и записала номер телефона отдела кадров, но звонить не пришлось. Скоро меня вызвали в Наркомпрос.
– Сегодня вас примет нарком, – сказали мне в отделе кадров.
Неужели, подумала я, сам нарком беседует с работниками детских домов?
Через несколько минут я с заведующим отделом кадров уже была в приемной. До этого никогда с наркомами не разговаривала и очень волновалась.
Раздался звонок, секретарь зашел к наркому и, вскоре выйдя от него, сказал:
– Петр Андреевич приглашает вас к себе.
Вслед за заведующим вошла в кабинет, все еще сильно волнуясь.
Нарком просвещения Петр Андреевич Тюркин[40] поздоровался, предложил нам сесть, сел сам и, глядя в анкету, начал:
– Прочитал я, Анна Корниловна, ваше заявление и анкету и решил с вами побеседовать. – Нарком сделал паузу и, глядя на меня, продолжал: – Вы проситесь на работу в испанский детский дом?
– Да! Я знаю испанский, знаю страну и народ и поэтому, думаю, справлюсь в качестве переводчицы или воспитательницы в испанском детском доме.
Нарком загадочно улыбнулся.
– Переводчицы для нас не проблема. Нам нужны кадры на большую работу, – произнес он задумчиво.
– Мы посоветовались и решили предложить вам должность начальника управления детскими домами и спецшколами, – сказал нарком.
Показалось невероятным, чтобы мне, переводчице, предложили должность начальника целого управления, о работе которого не имела и представления, поэтому я сразу не могла ответить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
