Слова ее, тон, выражение лица — все говорит мне, что Иззи жаждет затеять ссору.
— Бежать я не собираюсь, — спокойно отвечаю я. — Но судя по всему, если я не уйду, от нашего брака мало что останется.
Она набирает воздуху в грудь, словно хочет заговорить, но прикусывает губу и молчит. Я понимаю, что с ней происходит. Гнев ее испарился: теперь Иззи чувствует тоже, что и я — страх. Одним расставанием делу не поможешь: сколько бы мы ни прожили раздельно, наша проблема никуда не денется. Никола по-прежнему останется моей дочерью от другой женщины. И если Иззи не сможет с этим смириться — что же нас ждет?
Я пытаюсь представить, что мы расходимся навсегда. Три года семейной жизни, шесть лет, проведенных вместе, — все летит к черту. Мы клялись быть вместе, пока смерть не разлучит нас, а теперь остаемся вместе, пока хватает сил притворяться друг перед другом и перед самими собой.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — говорит она наконец.
— Знаю, — отвечаю я. — Я тоже не хочу. Но придется.
— Куда?
— Что «куда»?
— Куда ты пойдешь? Я не смогу жить спокойно, если не буду знать, где ты.
— Не знаю. Можно пожить немного у родителей, — предполагаю я.
— Не надо! — умоляет она. — Пожалуйста, не надо! Не стоит им знать, что с нами творится… во что мы превратили свою жизнь.
— Послушай, волноваться тебе не о чем. Поживу у кого-нибудь из друзей. Хотя бы у Фила Кларка. Фил Кларк — специалист по связям с общественностью, мой друг времен работы в «Громком звуке». Из тех друзей, с которыми можно несколько месяцев не общаться, а потом позвонить и спросить: «Старик, можно я сегодня у тебя переночую?» А он ответит: «О чем разговор!»
— Не выйдет, — слабо улыбнувшись, отвечает она. — Ты что, забыл? Он живет в Нью-Кроссе, а Нью-Кросс — район чертовски опасный.
Я улыбаюсь. В самом деле, чтобы успокоить Иззи, надо придумать что-нибудь получше.
— Может быть, тебе пожить у Дженни? — предлагает она. — Я позвоню ей и все улажу.
— А ей это будет удобно? Я хочу сказать… думаешь, она уже оправилась после разрыва с Тревором?
Иззи молчит. Я понимаю: она потрясена напоминанием о том, как легко рушатся семьи наших друзей, и тем, что наша может стать следующей.
— Есть еще Фрэн в Брикстоне, — говорю я. — Сейчас ей позвоню.
Иззи кивает: решено. Опасный риф пройден: мы вновь стали обычной любящей парой. Если не вспоминать о том, что я ухожу из дому, а жена мне помогает. Я звоню Фрэн, и она говорит, что для друзей ее дом всегда открыт. Я собираю сумку: шмотки на несколько дней, десяток компакт-дисков, — забрасываю ее на заднее сиденье машины, и тут Иззи начинает плакать.
— Это к лучшему, — говорю я ей.
— Знаю, — отвечает она. — Знаю, просто… Это так тяжело. Вот и все.
— Тебе нужно время.
— Оно нам обоим нужно. Но что, если ты решишь не возвращаться?
— Такого быть не может.
— Но все-таки…
— Не может и все, — твердо отвечаю я.
— И сколько тебя не будет?
— Не знаю.
— Я буду скучать, — говорит она.
— Послушай, — говорю я ей, — ведь есть телефон.
— Но мне нужно тебя видеть. Нам обоим нужно видеть друг друга… Вот так люди и расходятся, Дейв, вот так и становятся друг другу чужими. Все начинается с расставания. Пожалуйста, Дейв, я не хочу, чтобы это случилось с нами!
— Мы и встречаться будем. Например, вместе ужинать… или еще что-нибудь. И еще будем разговаривать. О том, что с нами происходит и как нам выбраться из этой ямы. Но ты же сама понимаешь: если мы и дальше будем жить вот так, то еще немного — и нас уже ничто не спасет.
— Значит, мы все-таки расходимся? — спрашивает она.
— Нет, — отвечаю я.
— А что же мы делаем? — спрашивает она.
— Не знаю, — отвечаю я. — Наверное, то единственное, что нам остается.
Ужины
В следующие несколько недель я встречаюсь с Николой каждую неделю, а порой и чаще. Мы с ней снова обходим все наши любимые рестораны — от «Макдональдса» и «Бургер Кинга» до «Пицца-Хат» и «Белла Паста». Порой ходим в кино, порой смотрим телевизор у нее дома. Но по-прежнему Никола больше всего любит сидеть на пассажирском сиденье моего «Мерседеса» с поднятым верхом и слушать музыку. С Иззи я тоже встречаюсь раз в неделю: мы ужинаем вместе и пытаемся решить, что же нам теперь делать.
Худо
Неделя первая: вторник, вечер, ресторан «Спига» на Уордор-стрит
Закуска
Восемь часов: Иззи приехала в ресторан прямо с работы. На ней широкие серые брюки, белая блузка с тремя расстегнутыми пуговками и джинсовый пиджак. Волосы зачесаны назад. Если в двух словах — выглядит потрясающе.
— Как ты? — осторожно спрашивает она.
— Нормально, — отвечаю я. — А ты?
— Бывало и получше.
— А выглядишь замечательно, — говорю я.
— Мне тебя не хватает, — говорит она.
— Мне тебя тоже.
Долгое молчание.
— Как ты устроился у Фрэн? — спрашивает она.
— Сплю на диване. Вполне удобный… для дивана, конечно.
— А как твоя «Музыкальная афиша»?
— Нормально, — отвечаю я, — но не думаю, что задержусь там надолго. У меня хорошая новость.
— Какая?
— Помнишь старину Ника, редактора «Громкого звука»? Так вот, он позвонил вчера и сказал, что снова работает в «БДП», разрабатывает концепцию нового журнала. Хочет со мной пообщаться на эту тему.
— Я несколько раз видела его в здании, но ничего не слышала об этом новом проекте. Поздравляю. И что это будет — опять музыкальный журнал?
— Не знаю, — пожимаю плечами я.
Горячее блюдо
Восемь тридцать три, а мы так и не сказали ни слова ни о своей разлуке, ни о Николе, ни о том, как же теперь быть. Оба мы боимся поднимать больные вопросы и потому болтаем обо всем на свете, только не о том, что разбросало нас по разным концам города.
— Завтра решится вопрос о моем назначении, — сообщает Иззи.
— И как ты оцениваешь свои шансы?
— Нормально, — тихо отвечает она. — Думаю, лучше меня им не найти. Единственное — недостаток опыта: но, с другой стороны, я уже пять номеров подготовила своими руками.
— Из тебя получится изумительный редактор. По крайней мере, мне так кажется.
— Спасибо, — улыбается она.
— Не сомневаюсь, ты получишь эту работу.
— Мне бы твою уверенность! Особенно когда вокруг постоянно слышишь шушуканья на эту тему. Последний слух — что на должность редактора пригласят кого-нибудь из дочерних компаний в США или в Австралии. Что ж, очень может быть. Как говорится, нет пророка в своем отечестве. Может быть, они считают, что я слишком погрязла в рутине, что человеку с другого конца света легче будет увидеть дело в перспективе? Дура я, дура: надо было сделать два-три номера, а потом уйти в отпуск — и посмотреть, как бы они без меня справились!
