Воевода нахмурился, вспомнив убитого кузнеца. Это ж какой убыток принесла удаль молодецкая? За немца, по весу – четыре пуда серебра, не менее.
Громкие крики на улице отвлекли воеводу от тяжелых дум. Лука Фомич вышел на крыльцо, недовольно оглядывая нарушителей спокойствия. Сыр-бор разгорелся между татарами Булата и слугами Шателена. Бывшие нукеры татарского хана предлагали сначала попользовать баб, а потом их прирезать, а слуги Шателена настаивали, что после того как женщин используют по прямому назначению – резать их не нужно – не по-хозяйски это. Назавтра женщины опять пригодятся.
– Убить! – кричали татары, потрясая обнаженными саблями.
– Оставить! – возражали галантные европейцы, надеявшиеся за спасение их жизней получить у женщин определенной профессии получить льготу на обслуживание. Татары совсем не понимали, что именно кричали немцы, а те не понимали речь татар, но в целом воины хорошо понимали намерения противной стороны.
Пока дело не дошло до крови, Лука постарался быстро разобраться в сути вопроса. Все оказалось просто. Бабы – обыкновенные бляди, последовавшие за наемниками из самой солнечной Франции. Среди этих страшилищ затесались несколько миловидных полячек и литвинок, совсем юного возраста, не иначе взятых в замке неосторожного боярина, предоставившего ночлег наемникам. С этими все понятно – ясырь, у них выбора не было. Но немки, по мнению Луки – природные бляди. Еще дурных болезней не хватало им на Руси. Судьба женщин совершенно не волновала воеводу.
– Зарезать, – коротко отдал приказ Лука Фомич, наконец разобравшись в сути спора.
– И этих? – Булат покосился на литвинок.
– Этих, пожалуй, оставь, – неожиданно пожалел воевода несчастных девушек.
Булат выкрикнул короткую команду, и татары, повинуясь своему новому господину, опустили острые сабли на головы обреченных женщин, безропотно принявших смерть. Стоило выпроводить со двора слуг Шателена, донельзя возмущенных жестокостью воеводы, как Луке вновь пришлось вмешиваться в разгоревшийся конфликт между немцами и дворней.
Немцы активно выражали протест новыми для них правилами дележа добычи. Шателен не успел вмешаться в разгоравшийся конфликт, баннерет был занят – устраивал своих раненых башелье в большой палатке, отданной воеводой под лазарет.
Когда Жоржа предупредили о начавшейся перепалке, рыцарь даже не мог себе представить, что дело зайдет так далеко. Резанские вой, отряженные воеводой переписать всю добычу, взятую в лагере наемников, видя, что немцы схватились за оружие, не собираясь отдавать награбленное, – крикнули подмогу.
Дежурный десяток татар в прения с немцами вступать не стал, степняки просто накинули на горлопанов арканы и прокатили тех вокруг лагеря. Смертей, к счастью, не случилось, но бока немцам намяли – будь здоров.
Воеводе вновь пришлось усмирять крикунов. Уставший Шателен был вынужден поддержать старого приятеля, хотя ему самому также не нравились принципы дележа добычи.
У нормальных людей – все по-честному делится. Каждый воин выделяет третью часть награбленного – своему государю, другую треть – капитану. Капитаны в свою очередь отдают третью часть своей добычи – государю. Все честно и понятно.
Тут же все не так. Вся добыча принадлежит государю, нельзя утаить даже мелкой монеты. За такой проступок виновного ждет только одно наказание – смерть. А уж потом государь одаривает своих воинов. Большей глупости баннерет не встречал, но свое мнение рыцарь держал при себе.
Немцы высказывали несогласие новыми для них порядками, забыв, что они уже не свободные наемные воины, а княжьи холопы. Лука без церемоний втолковал им эту разницу, а чтобы лучше дошло – приказал парочку упрямцев повесить, что и было сноровисто исполнено теми же татарами. В назидание другим горлопанов повесили на суку дерева, у подножья которого стояла большая палатка людей Шателена. Трупы, раскачиваясь на ветру, у самого входа в палатку, должны были служить напоминанием слугам баннерета, кто тут прав, а кто виноват.
Методы Луки носили международный характер, потому все недовольные дележом добычи быстро смекнули, что лучше молчать, будучи живыми, чем красноречиво молчать, болтаясь на пеньковом галстуке. Аргумент воевода привел железный.
К утру опись всего имущества была составлена. Лука надеялся, что князь останется довольным. Воевода специально отложил в сторону несколько комплектов доспехов и наиболее ценные образцы вооружения. У его князя была мания собирать образцы збруи[65]. Еще князь собирал перстни, цепи, брошки и другие безделушки. Этого добра у наемников нашлось немало, по дороге сюда наемники Мешена занимались грабежами, у каждого мечника колец и перстней набралось по не одному десятку. Все больше медных да железных, но серебра и золота тоже хватало. Напялили на персты по два, а то и по три кольца. Железные, бронзовые и медные кольца Лука отбросил в сторону, а вот серебро и золото аккуратно сложил в сундук, кстати, сам по себе сундук стоил немалых денег – гривны на две, а то и на две с полтиной тянул. Всякими цацками и слитками серебра, монетой разной наполнялся вместительный сундук, а у воеводы сердце радовалось. Среди этого богатства была и его доля, и немалая.
Сухорукий уплатил наемникам аванс, пропитый ими сразу же при получении серебра на руки. По дороге на Русь никто за припасы не платил. Где это видано, чтобы до зубов вооруженные наемники платили?
При случае они грабили купцов и легковерных владельцев замков. Крестьян не грабили – просто брали у них все, что нужно.
По осени Сухорукий заплатил наемникам во второй раз, однако в глухом лесу тратить серебро негде, блядей и тех, от скуки, наемники заставили обслуживать их безвозмездно. Те, в отместку, задрали цены для слуг почти втрое. В конечном итоге все серебро перемещалось только внутри лагеря. Теперь оно все до последней монеты лежало перед воеводой.
Серебро серебром, но тканям воевода больше радовался. Нашлось то самое сукно, которое пронский боярин отобрал у княжеских торговцев. Ткани выдали наемникам на ремонт: бумазеи пятьсот локтей на обшивку жаков и двести локтей на их подкладку. Подкладка для жака требовалась и снаружи и изнутри. На это дело уходило по восемь и четыре локтя соответственно. Часть ткани арбалетчики и лучники уже использовали по назначению, но половина сукна еще осталась не тронутой, разве что разрезали ее на куски.
Лука Фомич тяжело вздохнул, всю ткань не вернуть – это уже ясно. Даст бог, и с разрешения князя, воевода надеялся возместить убытки за счет грабежа стольного пронского града. Лука Фомич собирался выступать из лагеря, как только будет готов обоз, но судьба сыграла с воеводой злую шутку. Кошка превратилась в мышку, или, иными словами, сторожа сообщила, что сюда идут татары. Много. Сотни две, не меньше.
Дело кислое. Булат настаивает бросить все и бежать. Шателен отмалчивался, рыцаря тоже пригласили на совещание, но опыт Жоржа тут без надобности.
Рыцарь хорошо знал силу лучников, но у них там, в немцах, лучники сражались пешими, за крепкими кольями, и победа в сражении зависела от количества лучников. Чем их больше, тем больше шансов на победу. Но один татарский лучник стоил сотни немецких стрелков. Шателен уже успел в этом убедиться.
Баннерет предпочел бы сделать ноги, но уйти незаметно из лагеря не представлялось возможным. Бежать от сильного врага – в том нет бесчестья. Эту истину знает любой благородный человек. Жорж на месте воеводы бросил бы обоз и бежал бы в ближайший укрепленный замок. Если враг так силен, то бегство – лучший вариант. Сидеть в осаде, в лагере наемников – страшно. Воюют в этой Руси не по правилам. Пленникам рубят головы. Это неправильно. Тут все не так, и воины воеводы внушали рыцарю ужас. Давным давно Шателен видел воинов с далекой Татарии, бились они не жалея себя, и там, где рыцари толпами сдавались в плен, эти витязи сражались до последнего, и бывало – побеждали. В одной битве войско французов бросилось наутек, и только сын татарского герцога бился храбро, англичане обошли стороной смельчаков, предложив им беспрепятственный уход с поля боя. Именно тогда Шателен познакомился с Лукой. Молодой рыцарь прибился к диким татарам и потому выжил.
Воевода принял решение остаться в лагере. Атаковать укрепленный лагерь татарам не с руки, разве что попытаются закидать лагерь горящими стрелами. Это худо. Нужно ударить первыми, и так ударить, чтобы татары пошли на переговоры. Заплатить им, и они уйдут восвояси. Сразу платить – глупо, они еще больше запросят, и все равно нападут. Сначала надо им надрать задницу, чтобы мозги у их князя заработали. Сторожа сообщила воеводе, что пожаловал сам Усейн, сын Сарая.
Мозаика сложилась. Воеводе все стало понятно. Встреча татарского князя в царской ставке, мобилизация воинов в Орде, измена пронских князей. Дьяк говорил, что татары должны подойти. Двести отборных воинов Усейна могут такого натворить, да и факт их присутствия в войске пронских княжат – говорит сам за себя. Старина вернулась, отныне вновь царь ярлыки на столы княжеские жалует.
