Но Морита-то прекрасно понимал, что культурные различия налицо; что она христианка. Он делал предложение не так, как делал бы его женщине Вавилона — а так, чтобы не пришлось отступать, извиняясь за оскорбление. Значит, для себя он делил клятвы на две разновидности: те, которые нарушать нельзя и те, которые можно хотя бы предложить нарушить. Он проговорился Дику, что полагает христианство зловредным безумием — а значит, клятвы, скрепленные внутри христианства считает клятвами, людей, которые не совсем в здравом уме. А значит, он считает внутренние «клятвы» христиан чем-то принципиально нарушаемым. Наверное, ему можно доверять, пока у него в руках системы жизнеобеспечения корабля, пока от его лояльности зависит его собственная жизнь — но передавать ему штурвал нельзя категорически.
Правда, она не знала, как могла бы это объяснить кому бы то ни было со стороны. Сделать выбор между явной некомпетентностью и предполагаемой на основе зыбких догадок нелояльностью? Констанс могла сказать лишь одно: она плохо разбирается в навигации, но хорошо разбирается в людях.
Моро со своей стороны, казалось, делал все, чтобы испортить с капитаном отношения. Он так же аккуратно выполнял свои обязанности, но при встречах не удерживался от едкого замечания, тем более обидного, что его никак нельзя было назвать прямым оскорблением или попыткой бунта. Он умело дозировал яд, и Констанс очень поздно поняла, что они имеют дело, по сути, с диверсией, направленной на душевное равновесие Дика. Моро вел себя как фехтовальщик, который, не избегая фатального удара, наносит противнику множество мелких порезов, чтобы тот истек кровью. Дик держался очень уверенно и твердо, но Констанс не сомневалась, что это дается ему нелегко. Огромной потери и свалившейся ответственности самой по себе хватило бы, чтобы надломить кого угодно — но Моро еще и бил своими словами в эту слабину.
И это было тем хуже, что Моро защищал себя от гнева юного капитана его же собственным смирением и великодушием. Он и в самом деле не переступал той границы, за которой небезобидные шутки переходят в мятеж. Если бы Дик вздумал его изолировать, ему пришлось бы поступиться справедливостью, а он не мог этого сделать — тем более, что Морита разбудил в нем неприязнь. Дик, крайне щепетильный в вопросах чести, ненавидел манеру рассчитываться со своими личными врагами при помощи служебного положения. Констанс это было знакомо, потому что сама она, будучи доминатрикс, часто сталкивалась с этим искушением и боялась его. Она знала кое-кого, кто, став во главе Доминиона, первым делом рассчитывался со своими вчерашними противниками, уверяя общее мнение в том, что он это делает исключительно для блага домена. Это было настолько отвратительно, что Констанс дала себе зарок не делать так ни при каких обстоятельствах — и в результате ее личные противники и клеветники безопаснее всего чувствовали себя при ее дворе, где она могла защитить их от мести своих сторонников и вассалов. Это помогло ей превратить несколько врагов в друзей, и еще больше ее врагов сделало более упорными врагами. А впрочем, она не собиралась отказываться от этой политики, моля Бога только о том, чтобы Он наградил ее тем же счастливым даром, что и ее мужа: разделять великодушие и попустительство. Где граница между твоим собственным желанием избавиться от неугодного и необходимостью соблюсти закон и обычай? Большинству людей трудно судить друзей. Констанс принадлежала к тем, кому труднее судить врагов, кто до конца сомневается в себе: утоляется ли приговором жажда справедливости или желание причинить боль человеку, который неприятен тебе лично?
Она не сомневалась, что перешагни Моро хоть на йоту границы Устава гражданского флота, как юноша применил бы силу — если не свою, то Рэя — но при этом терзался бы сомнениями в себе. И Моро искусно маневрировал в том пространстве, которое ему предоставляло великодушие юноши, под надежной защитой его неприязни.
* * *
Пространство было чисто — сканеры не фиксировали ни одного близкого и опасного объекта. Рэй выполнял маневр торможения как и было запланировано. Дик выпил еще энерджиста и приказал сантору выдать конфигурационную карту.
Сантор выдал. Дик посмотрел на нее, потом — на обзорный экран, еще раз на карту… и почувствовал холод в животе. Еще раз. Может, карта неправильно ориентирована относительно корабля? Он повертел ее так и этак… И то, что получилось…
Этого не могло быть.
Сектор Ворона, куда они должны были прыгнуть, был Дику знаком. Они прыгали туда не из сектора Ласточки, а с другой стороны, от Парадизо, но капитан и Майлз знакомили Дика с конфигурационной картой и показывали ему сектор на экранах, заставляя запоминать ориентиры. Это был один из тех секторов, где ориентир можно было запомнить визуально: группа из девяти ярких звезд чуть к востоку от зенита, ее называли Диадемой.
…Россыпь желтоватых звездочек с одной затесавшейся между ними белой еще как-то сошла бы за «диадему». Но вот этой туманности в надире не было. Ну, не было ее, хоть ты тресни. Если бы она была, капитан бы обратил на нее внимание ученика.
Но сантор нагло врал, что они в секторе Ворона, потому что навигационные приборы и конфигурационная карта говорят именно это. Дик краем глаза посмотрел на Рэя, который сидел себе, прилежно вперившись в экран, потом перевел взгляд на Бет, отходящую после прыжка. Сейчас нужно им что-то сказать…
— Рэй, — сказал он. — Начинай маневр торможения.
— Есть, сэнтио-сама, — морлок очень уверенно проделал серию операций, переводящих корабль в режим плавного торможения. Теперь у Дика было часа полтора, прежде, чем к нему пристанут с вопросами.
— Ты иди отдыхай, — сказал он Бет.
— А что случилось?
— Ничего страшного. Отдыхай.
Она как-то странно усмехнулась и вышла, а Дик надел обруч сантора, опустил на глаза визор и под его прикрытием сомкнул веки.
Сначала следовало справиться с паникой — и Дик помолился Богу, а потом — Марии и Брайану Навигатору. Сердце успокоилось, а тот маленький и жалкий, который колотился внутри, в ужасе визжа: «Все, все пропало!», умолк и притаился где-то в уголке души, но совсем не ушел.
Итак, случилось самое страшное. Во-первых, он прыгнул не туда. Но к этому-то он был почти готов: даже у опытных пилотов прыжки вслепую заканчиваются удачами далеко не каждый раз — и у Майлза случалась проруха. Если корабль не получал повреждений, выскочив в незнакомом секторе и с маху врубившись в пояс астероидов или попав под сверхжесткое излучение, его просто клали на обратный курс, выводили в предыдущий сектор и делали вторую попытку. Худо было другое: навигационное оборудование явно вышло из строя, и он, убей Бог, не знает, как его починить. А починить его необходимо, хотя бы для того, чтобы понять, куда он выскочил и куда теперь двигаться.
Дик был убежден, что выбрал неверный ход в хрустальной пещере потому, что следовал неверным огням. И сделал он неверный выбор в момент последнего прыжка, потому что в секторе Кентавра и Ласточки все было правильно. Нужно лечь на обратный курс, вернуться в дискретную зону и сделать правильный прыжок. Но это будет возможно только тогда, когда он определит, куда же его занесло.
Дик поднял визор и посмотрел на экран, на эту туманность в надире, похожую по форме на песочные часы. Хороший ориентир, который легко будет найти в базе данных.
Правда, есть и второй вариант. Почти год назад он видел эту Диадему. А вдруг она запомнилась ему более яркой, чем есть на самом деле? А вдруг он просто проглядел туманность, похожую на песочные часы, а капитан не обратил на это внимания? Вдруг это он свихнулся, а не сантор и не навигационные приборы? Вдруг все, что нужно делать — это продолжать путь?
Дик привык доверять приборам больше, чем себе — неопытному юнцу. Если бы несовпадение реальности с конхидзу было не столь вопиющим — кто знает, может, он продолжал бы вести корабль по приборам, полностью отказав в доверии себе. Но не могло же так быть, чтобы меньше чем за год возникла туманность там, где ее не было! Или могло? Господи, да он же имеет под рукой человека, который может объяснить ему, что и как. Не нужно мучить голову, нужно просто посоветоваться с лордом Гусом!
От этой мысли сделалось намного легче. Всегда легче, когда есть кто-то, с кем можно разделить заботы. Дик положил корабль в дрейф, объявил команде отдых и сам немного поспал, зная, что с лордом Гусом лучше беседовать на свежую голову.
* * *
Что почувствовал бы… эээ, скажем, Галилео Галилей, если бы ему довелось оказаться на борту корабля эээ, скажем, Магеллана, затерянного в дальних морях, где весь офицерский состав умер от чумы, и единственный более-менее компетентный в навигации человек, корабельный юнга, обратился к нему с просьбой помочь с навигацией? «Вы же ученый, дом Галилео, вы же наверняка умеете обращаться с астролябией?».
