— Шесть дочек, Фрэнсис? А сынок, что ли, сбежал?
Пропустив реплику мимо ушей, Пауэрскорт продолжал читать:
— «Я не отважусь на основании абсурдных обвинений беспокоить досточтимых деятелей церкви, на которых взираю исключительно снизу вверх…»
— Ясно дает понять, что сыщик-то рангом пониже лорда главного окружного судьи. Может, ты просто кратенько мне перескажешь, что там дальше?
— Нет-нет, здесь надо строго по тексту, — сказал Пауэрскорт, осторожно, словно слегка брезгливо, держа письмо кончиками пальцев. — Сейчас последует главное.
— Ага. Судейский разум усомнится в твоем здравом рассудке. О, скорбь земного бытия!
— Слушай: «Позвольте откровенно выразить…»
— У-у, — протянул Джонни, — после таких слов обязательно жди выволочки.
— И правда, Джонни. Мне самому, слыша подобное вступление, всегда кажется, что я провинившийся школяр. Итак: «Позвольте откровенно выразить, как меня огорчило и возмутило, что человек со столь достойной репутацией на своем поприще вместо истинных следственных выводов дал волю неким своим совершенно диким фантазиям. Поверьте, Пауэрскорт, моему опыту. За время долголетней службы в Индии мне не однажды приходилось наблюдать несчастных, чей мозг был поврежден свирепым солнцем Ассама или Пенджаба. Печальный факт, но многих превосходных офицеров постигло это бедствие…»
— Чванливая старая свинья, — обронил Джонни. — И где только берут таких идиотов?
— Мистер Фицджеральд! — сурово молвил Пауэрскорт. — Вам, разумеется, известно, что лорд главный судья графства является полномочным представителем самого Его Королевского Величества? Вот так-то.
— Надеюсь, облеченный высочайшим доверием представитель не оставил тебя, Фрэнсис, без мудрого совета? Подозреваю, тебе рекомендовано попить минеральной водички на германских курортах.
Пауэрскорт усмехнулся и продолжил:
— «Чувствую своим непременным долгом дать вам один совет…»
— Ну я же говорил, чертов курорт! — победно вскричал Джонни.
— Угомонись, — махнул рукой Пауэрскорт, — дай дочитать. «К югу от Комптона на побережье расположен курорт, великолепно исцеляющий болезни и духа и тела. Морской воздух рассеет помрачившую ваш разум трагикомическую подозрительность. Кроме того, упомяну о пользе длительных пеших прогулок, а также рекомендую обратиться к практикующему в ваших местах прекрасному специалисту, доктору Блэкстафу, который вам поможет вернуться в наилучшую форму…»
— Что ж, Фрэнсис, хоть холодные ванны не грозят. Уже неплохо. И к немцам в их лечебницы ехать не надо.
Пауэрскорт перевернул листок.
— Прощальный привет, Джонни. Полагаю, тебе понравится. «В заключение позвольте повторить, Пауэрскорт, какую грусть навеяло ваше письмо, продиктованное очевидным нездоровьем. Уповаю на ваше скорейшее выздоровление. Остаюсь… и т. д.».
— Кошмар! Кошмар! — расхохотался Джонни. — Как думаешь, ответы на два других твоих письма будут столь же прелестны? Знаешь, я не теряю надежды насчет германских клиник. Шанс явно есть.
Пауэрскорт сложил листок и аккуратно заправил в конверт.
— Станет моей ценнейшей реликвией. Надо подумать, Джонни, кому завещать. То ли Британскому музею, то ли родной библиотеке в Кембридже? Посмотрим. Что касается двух других ответов, я полагаю, они будут не столь жестоки. Секретарь архиепископа человек деликатный, с манерой нежной и куртуазной, а потому вряд ли посоветует мне воды Мариенбада. Да и Шонберг Макдоннел наверняка будет более любезен.
— Так что? Нам просто сидеть тут и ждать чертовой юбилейной мессы? Нет, Фрэнсис, мы должны что-нибудь сделать.
— Сделаем, Джонни. Завтра я собираюсь съездить в Лондон, увидеться с Уильямом. Возможно, кстати, раздобуду ему сносной пищи. Вернусь во вторник вечером. Пока меня не будет, выполнишь пару поручений?
— Все что угодно, кроме личной встречи с этим идиотом судьей.
— Попросишь Патрика Батлера выяснить у будущего тестя, начальника станции, ожидаются ли специальные поезда в день юбилея и если да, то когда прибывают.
— Нет проблем, — весело ответил Джонни. — А еще что?
— Второе дело потрудней будет, — сказал Пауэрскорт, пристально глядя в глубь сада. — Могут быть взрывы, Джонни. Постарайся с этим справиться.
22
После Комптона, где десять человек — уже толпа. Лондон показался Пауэрскорту невероятно шумным и многолюдным. По мостовым тесное, непрестанное движение, на тротуарах и на станциях подземки торопливая, суетливая толчея. И хотя лондонцы народ довольно сдержанный, пассажиры транспорта, еле ползущего по запруженной Кингз-роуд к Слоун-сквер, кидали столь нервозно-гневливые взгляды, будто промедление грозило роковыми бедами. Даже лондонские птицы носились как-то беспокойно.
В ожидании Уильяма Маккензи Пауэрскорт пообедал дома один. Путь итальянских визитеров, несомненно, будет тщательно отслежен неотступным Маккензи до конечного пункта, то бишь до самых дверей пансиона иезуитов в Челси. Лишь в половине двенадцатого на Маркем-сквер, 25 появился усталый шотландец.
— Очень рад видеть вас, Уильям, — приветствовал его Пауэрскорт. — С заданием вы справились отлично.
— Можно б, наверно, и получше, лорд, — сказал Маккензи, усаживаясь в кресло в углу гостиной и вынимая свою книжечку. — Разрешите доложить результаты наблюдения.
Маккензи перелистал страницы, сплошь исписанные его удивительным — микроскопическим, но четким — почерком.
— Объект проследовал в Рим. Рейс без происшествий. Гид меня ждал. Болтливый джентльмен, лорд. Постоянно осложнял слежку: ни за что не хотел идти на расстоянии, все норовил висеть у меня сбоку. А двое-то очень заметны. Объект остановился на пьяцца Ди-Спанья, в том корпусе Коллегии пропаганды, откуда кардиналы управляют делами католической церкви в Англии и Ирландии. Выходил объект только один раз: ужинал в дорогом ресторане с епископом и другими «князьями церкви», как сказал мой гид.
— Уильям, бедняга, неужели вам пришлось целых двое суток следить за домом, чтобы увидеть единственный выход синьора Барбери?
— Так точно, лорд. Я там, пока ходил вокруг, много чего узнал. Кое-что записал для памяти; может, вам пригодится. — Маккензи, сдвинув брови, прочел по записям: — «Коллегию пропаганды еще в 1627 году основал папа Урбан VIII — готовить миссионеров. То есть бесплатно учить юных иностранцев из еретических краев, чтобы они потом распространяли католичество на своей родине».
— Налаженное дело, эта контора почти три сотни лет работает, — заметил Пауэрскорт, представив, сколько строилось козней, подобных заговору в Комптоне, и как близки сейчас организаторы из Рима к своей редкостной по масштабу победе.
— Обратно в Лондон вместе с объектом поехали римский епископ и еще двое в рясах, гладкие, пухлые такие. На вид из настоящих «монастырских обжор», лорд. В Италии им оказывали самый большой почет. После Дувра уже поменьше. Эти трое сейчас на Фарм-сквер, у здешних иезуитов. Завтра, как я подслушал у билетных касс, они собираются ехать в Комптон.
— И вы, Уильям, что же, все время находились на дозоре возле папской коллегии? Даже не посмотрели Рим?
— Так точно, лорд. Хотел было сходить взглянуть на Колизей, где в старые времена губили христиан. Думал матушке потом рассказать. Но уж не вышло. Должен ли я продолжать слежку до Комптона, лорд?
Воображение Пауэрскорта мигом нарисовало арену Колизея и комптонского убийцу, вволю крушащего ненавистных англиканцев мечом, копьем и трезубцем, наслаждаясь муками умирающих и потоками обагряющей песок крови.
— Простите, Уильям, задумался. Я полагаю, действительно нужно сопроводить римских джентльменов до Комптона, ни на минуту не теряя их из вида. — Мелькнуло, что троица прелатов, будто Отец, Сын и Святой Дух, хотя с распределением ролей тут было бы довольно сложно.
Пауэрскорт объяснил Маккензи план намеченного на Пасху возвращения Комптона в католичество, разгадку секретных поездок на мессы и то, что страшные убийства, по всей видимости, были связаны с несогласием некоторых лиц, посвященных в заговор.
Маккензи внимательно все выслушал. Затем, подняв лицо, тихо проговорил: «Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят»[58].
На обратном пути в Комптон Пауэрскорт почти все время смотрел в окно, ведя дискуссию с самим собой. Когда, при каких чрезвычайных обстоятельствах позволительно нарушить закон? Не есть ли это сейчас его прямой долг ввиду непосредственной угрозы порядку и собственности, да и самой жизни людей? Можно ли преступить некие юридические нормы Британии ради защиты юридически столь же твердо определенных гражданских прав многих и многих британцев? Поезд свернул на юго-запад. Пауэрскорт мысленно перебирал моменты, когда перед лицом непоправимой беды приходится действовать вопреки параграфу. Небеса знают, что в Индии им с Джонни Фицджеральдом неоднократно случалось идти на подобные нарушения. И как всегда, столкнувшись с изначально неразрешимой философской или юридической проблемой, мысли сами собой изменили направление.
