Вывод о неуловимости «этничности» С. Чешко подкрепляет словами о том, что явление этничности «… отчасти находится вне досягаемости научного анализа. Какие бы объективные корни не имела этничность, она в конечном счете представляет собой продукт человеческого (массового) сознания, спонтанную форму идеологического отражения и освоения социальной среды. Этничность, вне всякого сомнения, имеет иррациональную природу, наука же, оперирующая сугубо рациональными методами познания (чем она отличается, например, от религии или искусства), ограничена в возможностях исследования иррационального».
Тем не менее С. Чешко, казалось бы, взялся за объяснение феномена «этничности». «Этничность, с одной стороны, – пишет он, – это представление о наследуемой групповой солидарности, основанное на представлениях об общих (не всегда реально общих) происхождении, исторических судьбах, интересах и культуре[251]. Ну, наконец-то, нашел хоть что-то общее в этносах, этнонациях.
В 1997 году был опубликован сборник статей В. Тишкова, под названием «Очерки теории и политики этничности в России», где «теория этничности» сводится, как и у С. Чешко, главным образом к ее неопределенности, а «политика этничности» – это сведение на нет этнонациональных факторов в многонациональной России. Еще раз вопрос: надо ли заниматься этносами, нациями и этничностью, чтобы доказывать их отсутствие? Этнология – это не поиск черной кошки в темной комнате, а изучение радуги многообразия этнонационального в реальной жизни при единстве человеческого общества, и не надо писать о народах России черными чернилами на черной бумаге. Кроме того, тут плохой советчик опыт США, где этничность и этносы являются мифом, воспоминанием, ибо здесь люди оторваны от этнической почвы. У нас другая ситуация. Видимо, оторвались от России в такой же степени. Кроме того, справедливо отмечено, что «именно неуважение, игнорирование этнокультурных особенностей «духа» народа есть важнейший питательный источник самых различных форм экстремизма, а не какое бы то ни было этническое возрождение»[252].
Этнические, этнонациональные процессы часто преподносятся через призму завоевания, колонизации других этносов, их ассимиляции в той или иной степени. Здесь можно условно подчеркивать ассимилятивную способность той или иной этнонации. Нередко говорят об ассимилятивной способности русского этноса. Ассимиляция – процесс объективный, хотя и она бывает насильственная и интеграционная. При социализме это называлось «продолжающейся консолидацией и развитием социалистических наций и народностей, а также общим процессом все большего сближения социалистических наций и народностей…»[253]. Попытки же охватить термином «консолидация» все основные виды этнических процессов СССР, в том числе и процессы ассимиляции, продолжались и в последующие годы[254]. Это явление было закономерное, но многообразное, которое как раз-таки и упускалось при анализе.
Использовались в литературе различные термины, обозначающие различные стадии ассимиляционных процессов: для начальных контактов иммигрантов с новой средой обитания – термины «адаптация» или «аккомодация», для изменения элементов культуры – термин «аккультурация» (для азиатских и африканских этносов – «европеизация» или «вестернизация»), для физического смешения этнорасовых групп – «амальгамация», для широкого социально-экономического единения – «интеграция» и другие[255]. Особенно важен этап адаптации, от которой зависят представления об иноэтнической среде, а также интеграционные установки на перспективу. На уровне индивидов, их общностей. Повторяю, это процесс всемирно-исторический, где самобытность и общность, самостоятельность и интеграция диалектически сочетаются.
Этносы, а затем и этнонации – это вовсе не кентавры, не русалки, не крылатые кони, а социально-исторические реалии, для которых характерна общность самосознания, культуры, психологии или, как говорили, психического склада, который складывается объективно в ходе длительного исторического процесса формирования этнонациональных общностей. Еще Страбон давал характеристику тем или иным народам-общностям: одни казались более трудолюбивыми, другие – более воинственными. Но эти характеристики исторически меняются и вряд ли их можно так сильно обобщать. Как говорится, в XX в. горцы стали торговать, а евреи воевать – у кого как судьба сложится. Но исторически под влиянием среды обитания, в том числе социальной и природной, конечно же, формируется определенный духовно-психический склад народа с определенными чертами характера. Но говорить, что «негры – ленивые», «китайцы – трудяги» невозможно, потому что внутри каждого народа могут быть самые различные характеристики индивидуальных черт человека, его характера и т. д.
Идеи, предрассудки, идеалы и заблуждения по-разному правят жизнью этносов, этнонаций. Удивителен феномен, когда большая этнонация или даже меньшие массы могут заразиться идеями, ведущими их к войнам и трагедиям. Особенно этнонациональная сфера чувствительна и легко мирится с идеями собственного превосходства, богоизбранности, неповторимости. Самосознание – это созерцание, оценка представителями данной этнонациональной общности своего мира, места и роли среди других этнонациональных общностей. Этнонациональное самосознание – это коллективные, общностные представления, «рефлексия» (по Р. Декарту), рефлективной направленности – «апперцепция» (Г. Лейбниц), «чисто рефлексирующее Я» (И. Кант) как осознание собственного состояния, мышления, осознание этнонации как коллективного субъекта социально-исторических процессов коллективом, общностью (человеком как представителем общности). Это сознание есть результат сотрудничества с представителями своей этнонациональной общности.
Более того, Г.В.Ф. Гегель в начале XIX в. развивал целое учение о «духе народа»[256]. Ш. Монтескье в книге «О духе законов» отмечал определяющее влияние климата на быт и нравы народов. Примерно тогда же В. Гумбольдт говорил о «духе народа» с позиции этнопсихологии. Н. Чернышевский в свое время написал интересную работу о различиях между народами по национальному характеру, при этом достаточно резко выступал против утвердившихся стереотипов, которые характеризовали целые народы по каким-то признакам. В своей работе «Психология народов» В. Вундт описывает элементы духовной культуры тех или иных народов, признает определенную самостоятельность индивидуальной психологии от психологии народа. М. Лоцарус и X. Штейнталь заявили об этнической психологии, где народ характеризуется как «субъективное усмотрение членов народа, которые все вместе смотрят на себя как один народ»[257]. Дж. Вико еще в XVIII в. указывал, что истинную природу человека, человеческую природу можно познать путем изучения культуры, традиций, языка народов. «Дух народа» как самосознание народа характеризует Г.В.Ф. Гегель. О. Бауэр рассматривал нацию как совокупность людей, связанных общностью характера[258]. Но марксисты и здесь разделяли четко характер пролетариата и буржуазии. Вообще очень трудно говорить, конечно, о характере, который однозначно отражался бы на уровне психологии каждого отдельного человека. Но проблемы общности или психологического склада, конечно, непосредственно относятся к характеристике не только этнонациональной общности, но и любой другой социальной общности. В.И. Ленин в свое время отмечал, что не может сказать, что он знает характер русского народа. Разве я могу утверждать, что знаю характер аварцев, дагестанцев? Отрицать общность черт этнонационального характера, видимо, не следует, но и абсолютизировать нет необходимости. При этом надо иметь в виду, что духовно-психологическое определение, жестко привязанное к той или иной этнонации, выглядит не очень убедительно, когда знакомимся с мировоззрением индивидуальных характеристик. Этнонациональный характер, психология – понятия более широкие, чем этническая психология.
«Без предварительного знания душевного склада народа история его, – как говорит Г. Лебон, – кажется каким-то хаосом событий, управляемых одной случайностью»1. Поэтому и важен анализ не только социально-культурных, но и психологических особенностей общностей.
Говоря о психическом складе нации, следует иметь в виду, что только в русском языке, например, около 1500 слов обозначают различные психические черты людей. Какие из этих 1500 характерных черт психологии самого русского народа будут довлеть над поведением отдельного человека в конкретных условиях? Трудно сказать также, какие из черт характера можно будет фиксировать на уровне общности как отражающие характер большинства. Вообще улавливать психический склад не только целых народов, но и отдельных людей очень тяжело. Непосредственная связь психического склада и этнического национального самосознания может выступать как момент самопознания, идентификации своей общности, как проявление культуры, нравов, традиций. В целом это «законы душевной жизни» (В. Вундт) и их тяжело уловить. Здесь тоже возможны более устойчивые, менее устойчивые элементы. Но главным образом, если мы говорим о самосознании, то, по-моему, само слово говорит об идентификации человека, осознании своей индивидуальной общности с этнонациональной общностью. Именно в этнонациональном самосознании фиксируется через историческое действие этнонациональная принадлежность человека. В переписи населения этнонациональный признак, национальность включались с конца XIX века. При этом по мере развития общества и общности людей в рамках Советского Союза, Российской Федерации целый ряд элементов становятся общими, свойственными для людей всего государства. Можно сказать, что этнонациональное самосознание в концентрированном виде проявляет в сознании и поведении, психологии человека те или иные этнонациообразующие признаки их общности. Но нет, по-моему, необходимости «поднимать этнонациональное самосознание до уровня национальной идеологии», «национальной идеи» многонациональной страны. Как и любая форма самосознания, этнонациональное самосознание может проявляться как на уровне общности, так и на уровне отдельных индивидов опять-таки через мифологию, обычаи, этикет, дух народа. Этнонациональный характер – это индивидуализм характера и духа этнонаций.
