— Они вошли в заговор, Алтамонт, — сказал баронет, — решили оставить меня без гроша. Фрэнку в школу и то дают больше карманных денег.
— А вы бы съездили в Ричмонд и попросили у него взаймы! — зло рассмеялся Алтамонт. — Не оставит же он своего нищего папашу без карманных денег, а, Клеверинг?
— Вы поймите, они меня вынудили пойти на жестокое унижение. Вот, сэр, полюбуйтесь — квитанции из ссудной лавки. Чтобы член парламента, потомственный английский баронет, черт возьми, был вынужден снести в заклад настольные часы и чернильницу буль! И еще золотое пресс-папье в форме утиной головы — жена за него заплатила пять фунтов, не меньше, а мне дали всего пятнадцать с половиной шиллингов! Да, сэр, унизительная это штука — бедность, для человека с моими привычками. До слез меня довели, сэр, до горьких слез. А этот мой чертов слуга — чтоб его вздернули! — еще грозит нажаловаться миледи. Наглость какая! Как будто я в своем доме не хозяин, как будто это не мои вещи, захочу — продам, захочу — в окошко выкину. Мерзавец этакий!
— А вы поплачьте, Клеверинг, не стесняйтесь, все легче станет, — сказал Алтамонт. — Эх, старина, каким же я вас когда-то считал счастливцем, а выходит — вы самый разнесчастный сукин сын!
— Стыдно им так со мной обращаться, — продолжал Клеверинг (обычно вялый и молчаливый, о своих невзгодах он мог ныть часами). — Да что там, сэр, мне нечем даже расплатиться за кеб, что ждет у ворот; а сторожиха, эта миссис Болтон, уже давала мне раз три шиллинга взаймы, больше просить неудобно; спросил у этого старого проходимца Костигана, а у него, ирландца проклятого, ни шиллинга нет. И Кэмпион, как на зло, уехал за город — уж он-то дал бы мне сколько-нибудь под расписку.
— Я думал, вы дали жене честное слово, что не будете подписывать обязательств, — протянул мистер Алтамонт, попыхивая сигарой.
— А зачем она тогда не дает мне карманных денег? Мне нужны деньги, черт побери! — крикнул баронет. — Ох, Ам… Алтамонт, какой я несчастный!
— Вы, верно, не отказались бы получить двадцать фунтов взаймы?
— Дорогой мой друг! — вскричал Клеверинг. — Я был бы вам благодарен всю жизнь!
— А на каких условиях? Дадите вексель на пятьдесят фунтов, на шесть месяцев, чтобы половину деньгами, а половину столовым серебром?
— Да, да! — взвизгнул баронет. — И заплачу точно в срок, клянусь честью. Я выпишу на своего банкира, сделаю все, как вы потребуете.
— Ладно, я пошутил. Я вам подарю двадцать фунтов.
— Вы сказали двадцать пять… дорогой мой, вы сказали двадцать пять, и я буду век вам благодарен. Но подарка я не приму — только взаймы, а через шесть месяцев заплачу, ей-богу заплачу.
— Ладно, ладно, вот вам деньги, сэр Фрэнсис Клеверинг. Я человек не жадный. Когда у меня есть деньги, я их, черт возьми, трачу как мужчина. Берите двадцать пять. Да не проиграйте все сразу. Не срамитесь. Уезжайте в Клеверинг-Парк, там их вам надолго хватит. Мяснику платить не надо — небось есть, свои свиньи; и кроликов можно хоть каждый день стрелять на обед, пока охота не началась. Да еще, глядишь, соседи пригласят к обеду — ведь вы, как-никак, баронет, хоть и по уши в долгах. И меня содержать вам пока не требуется, — может, года два, если я не буду играть, а я решил держаться подальше от этого rouge et noir, будь оно проклято. А к тому времени миледи, как вы ее называете, — я-то звал ее Джимми — перестанет сердиться, и уже вы тогда не оставите вашего покорного слугу своими милостями.
Разговор их был прерван возвращением Стронга, да и баронет, получив деньги, не жаждал задерживаться в Подворье Шепхерда. Он отправился домой и так бойко и нагло распушил своего камердинера, что тому стало ясно: хозяин раздобылся наличными, не иначе как снес в заклад еще что-нибудь из домашней утвари.
— Но я осмотрел весь дом, Морган, и все как будто на месте, — говорил слуга сэра Фрэнсиса лакею майора Пенденниса, когда они вскоре после этого встретились в своем клубе. — Драгоценности миледи перед отъездом заперла, зеркала и картины ему в кебе не увезти, а щипцы и каминные решетки — до этого он еще не дошел. Однако же денег он где-то раздобыл. Он, когда при деньгах, всегда охальничает. А я тут недавно встретил его в Воксхолле, когда танцевал польку с горничными леди Эмли Бэбвуд, — она очень приличную прислугу держит, все как на подбор, только экономка попалась из методистов, — так вот, танцевал я польку, — вы-то уже старый хрыч, мистер Морган, вам не до полек, — и на мне как раз была рубашка Клеверинга, ну и еще кое-какие мелочи, — так он и пикнуть не посмел, даром что заметил.
— А что с домом в Сент-Джонс-Вуд? — спросил Морган.
— Арест на имущество. Все распродано — лошади, карета, фортепьяны — все. Миссис Монтегью Риверс смылась в Булонь — non est inwentus [43], мистер Морган. Сдается мне, она сама и арест подстроила — больно уж наш-то ей надоел.
— Играет много?
— После того скандала перестал. Когда они там собрались все вместе, и ваш хозяин, и адвокаты, и миледи, да взгрели его как следует, так он бухнулся на колени — это миледи рассказала миссис Боннер, а она мне — и поклялся, что ни карт, ни костей больше в руки не возьмет, и ни одного векселя не подпишет. Миледи уж хотела дать ему деньги, чтобы расплатиться по скачкам, да ваш хозяин сказал, — и ведь как придумал — на бумажке написал и передал через стол адвокату и миледи, — что лучше, мол, пусть кто-нибудь другой заплатит, а то он наверняка часть денег оставит себе. Хитер, старый хрыч!
Мистера Моргана очень оскорбили слова "старый хрыч", столь фамильярно примененные его младшим собратом и к нему, и к его барину. Когда мистер Лайтфут употребил это неприличное выражение в первый раз, он ограничился тем, что сердито сдвинул брови; но услышав его вторично, вынул изо рта сигару, которую курил, изящно нацепив на кончик перочинного ножа, и задал своему молодому приятелю хороший нагоняй.
— Сделайте такую любезность, Лайтфут, не обзывайте майора Пенденниса старым хрычом, и меня тоже. Такие слова в обществе не употребляются, а мы вращаемся в лучшем обществе, и дома и за границей. Мы на короткой ноге с первыми министрами всей Европы. Когда мы бываем за границей, так всенепременно обедаем у князя Меттерниха и у Луи-Филиппа. И здесь бываем в лучших домах. Верхом ездим с лордом Джоном и с благородным виконтом, который иностранными делами заправляет. Обедаем у графа Бергрейва, а маркиз Стайн с нами обо всем советуется. Уж мы-то кое-что понимаем, мистер Лайтфут. Вы человек молодой, а я, как вы выразились, старый хрыч. Мы с барином оба потерлись в свете и оба знаем, что не в деньгах сила, и не в том, что ты баронет, и дом имеешь и в деревне и в городе, и какие-то там пять-шесть тысяч годовых…
— Десять, мистер Морган! — с воодушевлением вскричал Лайтфут.
— Может, и было когда десять, — спокойно и строго поправил его Морган, — а теперь и шести не наскребешь. Разве на такого мота, как ваш хозяин, напасешься? Вы прикиньте, сколько уплыло на его пьянство, и векселя, и домик у Риджентс-Парка, и прочие иные безобразия. Непутевый он человек, мистер Лайтфут, кому же это и знать, как не вам. И не деньги дают человеку положение в обществе — уж во всяком случае не такие деньги, от какого-то калькуттского стряпчего, а он их, скорее всего, выжимал из несчастных голодных арапов. Вот у нас денег нет, а мы везде бываем. Какой порядочный дом в Лондоне ни возьми — нет той лакейской, где Джеймс Морган не был бы желанным гостем. Я вас и в клуб провел, как вам известно, хоть я и старый хрыч; без меня вас бы забарротировали, это как пить дать.
— Ваша правда, мистер Морган, — смиренно подтвердил Лайтфут.
— Так вот, не обзывайте меня старым хрычом, сэр. Это не по-джентльменски, Фредерик Лайтфут, ведь я вас мальчишкой знал, рассыльным, и к Клеверингу вас определил заместо француза, когда у вашего отца неприятности вышли. А что вы миссис Боннер обхаживаете, потому как у ней, может быть, накоплены две тысячи фунтов, — и очень просто, за двадцать пять-то лет службы у леди Клеверинг, — так все равно, сэр, надобно помнить, кто вас туда ввел и знает, чем вы раньше были, и не тоже вам, Фредерик Лайтфут, обзывать меня старым хрычом.
— Да не сердитесь, мистер Морган, я прошу прощенья… ну, что я еще могу?.. Выпьем по рюмочке, сэр, за ваше здоровье!
— Вам же известно, я спиртного не употребляю, — возразил Морган, успокаиваясь. — Так вы, стало быть, уже спелись с миссис Боннер?
— Стара она, да две тысячи фунтов на дороге не валяются, мистер Морган. "Герб Клеверингов" нам достанется дешево, а когда через Клеверинг пройдет железная дорога, место там будет бойкое. Пожалуйте тогда к нам в гости, мистер Морган.
— Захолустье, и общества никакого, — сказал мистер Морган. — Я-то знаю. При миссис Пенденнис мы туда часто ездили, после лондонского шума приятно бывало отдохнуть на свежем воздухе.
