и выучку которой, Тохтамыш вкладывал большие средства, с лихвой отрабатывает потраченное серебро.
Заруцкий увидел скопление хорошо вооруженных крымских воинов. Это стало для атамана, словно красная тряпка для быка. Он шел сюда, чтобы захватить в плен собаку крымского хана. Атаман хотел, чтобы о нем больше говорили ни как о муже знатной княжны с большим богатством, а как о том воине, который пленил самого хана. С его именем на устах казачата будут играть в свои игры, а в Москве, еще помнящей разорение от крымских набегов, станут славить великого воина.
И все это пронеслось в голове Ивана Мартыновича Заруцкого лишь за мгновение, а потом он влетел в скопление воинов, которые до того сами начинали разгон для атаки.
Сабля в правой руке, рука вытянута вперед и успела немного замлеть. Стрела ударяется в кольца кольчуги, ниспадающей из-под шелома. Боли Заруцкий не ощущает, адреналин начинает замещать любые болезненные ощущения. Только вперед. Короткий замах вправо, замах влево — рука крымского воина падает под копыта казацких коней. Открытая шея у противника, укол и подрезание горла. Что-то бьет в плечо, но нет времени подумать об этом, так как впереди еще много противников.
К атаману устремляется множество крымских воинов, стекающихся к хану, но Заруцкий этого не замечает, он на острие казацкой атаки. Дорогу крымцам, желающим срубить наглого гяура, преграждают верные Ивану казаки. Православные воины часто просто ставят своих коней поперек, создавая коридор для своего атамана. И лишь хорошие брони позволяют станичникам не умереть в ту же секунду, а продлить свою жизнь на бесконечные пять-семь секунд. Но благодаря этой жертве в узкую горловину, сразу за атаманом, устремляются новые десятки воинов. И динамика атаки, пусть и замедлилась, но еще не выдохлась.
Атаман плохо видел, по его глазам стекала кровь. Он не думал о том, чья это кровь, вероятнее всего, не чужая. Но цель уже была впереди. Молодой парень в богатом доспехе на великолепном коне был всего в метрах двадцати и были бы не разряжены пистоли, то Иван Мартынович, не позволил себе промах. За спиной же шла ожесточенная драка. Крымцы стремились сомкнуть свои ряды и у них это получалось.
* * *
Тохтамыш ничего не предпринимал. Он проиграл еще до того, как в сражение вступила третья сила. Молодой мужчина не был трусом, он лишь растерялся, не понимал, что делать. Нужно бежать, Перекоп ждет, там спасение. Вот только со всех сторон теперь кипел бой. Где-то солнце тускло светило, заслоняемое взаимным дождем из стрел. Порой, пущенные стрелы встречались в полете, столь плотным был взаимный обстрел.
Контратака войск, подконтрольных Тохтамышу, захлебнулась, но кое-что успела сделать, и теперь противнику, этому ненавистному Селямету, приходилось проводить перегруппировку своих отрядов, чтобы вновь собрать их в кулак и ударить.
То, что казаки прибыли с тыла, стало неожиданным. Тохтамыш сперва был уверен, что это Селямет купил запорожских воинов и вступил с ними в сговор. Не было стягов, подтверждающих присутствие российских войск, а казаки часто были сами себе на уме. Лишь позже, когда было видно вооружение и брони казаков, хан подумал, что московиты всех переиграли и сейчас будет разгром всех и его и Селямета. Последнему обстоятельству Тохтамыш порадовался, но все равно очень не хотелось умирать.
То, как атаковала казацкая конница, было необычным. Создавалось впечатление, что казаки пришли не за добычей, а чтобы за что-то покарать, слишком злые они были. Но больших набегов ни в русские украины, ни в польские, за последний год не было, а русским, так и вовсе позволили начать окапываться в Диком Поле. Тогда почему такое остервенение, от чего казацкий предводитель стремится умереть?
— Если бы за меня вот так умирали, я был победителем всегда и везде, — сказал Тохтамыш, наблюдая, как одни казаки жертвовали собой ради того, чтобы атака не захлебнулась и атаман продолжал пробиваться вперед.
— Великий хан, янычары обстреляли наших воинов и начали свою атаку. Долго сдерживать натиск воины не смогут, — сообщил Тохтамышу один из его верных командиров.
— Мансур, сделай так, чтобы вот этого казака, — Тохтамыш указал рукой на смотрящего прямо на него Заруцкого. — Окружили, но не убили. И прикажи нашим воинам обороняться, но не атаковать казаков.
Лошадь атамана Заруцкого еле держалась. Не менее изнуренный вид был и у атамана. Кипел бой, и основная часть казачества была только на подходе. Тохтамыш поднял руку вверх, для того, чтобы атаман точно его увидел, не прошел без внимания казака и тот факт, что хан бросил свое оружие.
— Ты говоришь на моем языке? — выкрикнул Тохтамыш, обращаясь к Заруцкому.
— Нет, — отвечал хану хриплый голос уставшего человека.
Знания Заруцкого наречия, на котором общаются в Крыму, возможно, и позволили бы худо-бедно изъясниться, если бы речь шла только о сдаче в плен, но атаман был настолько уставшим и эмоционально выжатым, еще и раненный в плечо, что не нашел в себе силы объяснить хану степень изученности языка.
В окружении Тохтамыша были опытные воины, которые не раз ходили за ясырем и в Московию, и в Польшу. Один из них и предложил свои услуги в качестве переводчика.
— Ти, вилей хватит бится. Мой хан вилей воинам не бить гяур, — коверкая русские слова, с нотками пренебрежения, командир отряда крымцев перевел Заруцкому.
Отяжеленная рука атамана, чуть трясясь, медленно поднялась вверх. Казаки видели своего предводителя, и многие из них поняли, что происходит, и попробовали выйти из схватки. Одновременно прозвучал приказ остановиться и защитникам хана Тохтамыша. Однако, не все в порыве боя смогли увидеть или услышать своих командиров, и еще с десяток секунд очаги сражения просуществовали, унеся жизни почти двум десяткам казаков и шестнадцати крымцев. Войска вошли в клинч, и командирам было сложно докричаться и вразумить своих бойцов.
— Что ты хочешь? — вымученно спросил Заруцкий, чуть не свалившийся из седла, но возле атамана уже стояли десять его ближников, двое и которых подперли плечами предводителя казаков, не позволяя ему свалиться с коня.
— Сопроводя хана к Перекоп. Ти буде богат, много золот, — сообщил ханские условиям крымский военачальник.
— Только в Москву сопроводить могу, — зло ответил Заруцкий
Атаман, конечно, был падок на деньги, однако нынче ему важнее была казацкая слава великого воина. Он станет по своему положение вровень жене, или не быть семейному счастью. Государь справедлив, он введет казака в Боярскую Думу, ну или, хотя бы одарит чем существенным.
Наступила пауза. Тохтамыш
