пистолета. Он рухнул как подкошенный, даже пикнуть не успел. Никогда в жизни не делал более меткого выстрела — прямо в лоб.
— Я не одобряю дуэли, Морис, — отвечала она. — Вам бы следовало проявить интерес к более современным вещам, например к нынешней поэзии.
Граф расхохотался:
— О да, конечно, дорогая, чрезвычайно полезное занятие на фронте в войну. Какая жалость, что я не вооружился современными стихами вместо дуэльного пистолета, когда столкнулся с тем бошем. Прочитал бы ему стихи, а он бы продырявил меня штыком!
— Вы такой приземленный, Морис, — сказала мадам д'Юденар. — В самом деле, вы ужасно невежественны в современных направлениях, только и рассуждаете, что о войне, дуэлях да лошадях.
— Верно, Ивонна, вот и другие говорили, что я продукт прошлого века. И мои литературные вкусы больше склоняются к патриотическому стилю Виктора Гюго, чем к современной поэзии. Гюго — вот это писатель!
Позднее после ужина, когда Рене осталась с отцом наедине, она вдруг спросила:
— Зачем вы привезли с собой эту женщину, папà, она мне не нравится.
— Козочка, прошу тебя, ты же ее не знаешь, — отвечал граф. — Она сущий ангел. Я обожаю ее, она обожает меня. И не только это, дорогая, она единственная женщина, какую я по-настоящему любил.
— Папà, вы так говорите о всех своих любовницах, пока они не надоедают вам или вы им.
— Да, но на сей раз я совершенно уверен.
— Просто понять не могу, что вы в ней нашли.
— Так может говорить только слепец, — возразил граф. — Вы ведь заметили, как она мила.
— Она дура. Да еще и с претензиями.
— Дура? Но именно в этом ее величайшее очарование, дорогая. Неужели тебе непонятно, что как раз умницы — сущее проклятие. Безмозглую женщину учить трудно, а умную — вообще невозможно… Кстати, ты что-нибудь слышала о дяде Габриеле?
— Было всего одно письмо. Он слишком занят в Египте, наживая миллионы.
— Хорошее оправдание, чтобы держаться подальше от войны. Габриель отличный делец, но не солдат.
— А какие новости от дяди Балу, папà?
— Увы, немчура отравила Балу газом, и его отправили в Бретань, в лазарет. Он был отмечен за отвагу в бою.
— Да кому это нужно? Отмечен! — в ужасе воскликнула Рене. — Бедный дядя Балу отравлен газом. — При мысли о верном друге отца, который столько лет исполнял в их семье роль придворного шута, а сейчас лежит в лазарете с обожженными легкими, ей стало не по себе. — Вы, мужчины, считаете, что все хорошо, пока получаете свои паршивые медали.
— Полагаю, вместо этого ты порекомендуешь нам проявлять интерес к современной поэзии?
— Нет, в этом смысле вам достаточно рекомендаций вашей дуры-любовницы.
4
Вероятно, граф чувствовал себя виноватым, что в отпуске проводит больше времени с любовницей, чем с дочерью, а потому купил девочкам и мадемуазель Понсон велосипеды и распорядился доставить их на виллу.
— Прекрасная тренировка для ваших мускулов, — объяснил он.
Велосипеды пришлись Рене и Франсуазе очень кстати, ведь когда они по ночам сбегали на свидания с баскскими мальчиками, Гого и Бакаром, велосипеды весьма облегчали дело и экономили время.
Как-то раз, когда они встретились с юношами на привычном месте в холмах, Гого позаимствовал у своего дяди автомобиль.
— Сегодня у нас есть для вас сюрприз, — сказал он, когда они грузили велосипеды в машину. — Мы прокатимся в горы, в трактир по ту сторону границы. У них нынче танцы. У меня есть подружка в той деревне, она нас пригласила.
— Но у нас нет паспортов, — заметила Рене.
— Это неважно, — сказал Бакар. — Моя подружка встретит нас у границы. И проведет в трактир тропами контрабандистов. Там паспортов не требуется.
— Как интересно! — воскликнула Франсуаза.
Ехали они больше часа и в конце концов встретились с подружкой Гого, баскской девушкой по имени Катталин, на узкой безлюдной дороге в нескольких километрах от границы с Испанией. Там они оставили машину на обочине и продолжили путь пешком при свете почти полной луны.
— Все девушки из нашей деревни придут сегодня на танцы, — сказала Катталин. — Им до смерти охота познакомиться с девушками из Парижа.
— Они что же, никогда раньше не встречали француженок? — спросила Рене.
— Деревня очень отдаленная, — ответила девушка, — и большинство девушек далеко от нее не бывали. Хотя в трактире вы увидите кой-кого из своих соотечественников — дезертиров из французской армии, сбежавших за границу.
— Вот мерзость! — сказала Рене. — Какой уважающий себя француз так поступит? Они мне не соотечественники, и лучше вам не знакомить меня с ними. Я плюну им в лицо!
— Меня тошнит от этих трусов, — горячо поддержала Франсуаза.
— Ну да, конечно, быть героем замечательно, — сказала басконка Катталин с коротким смешком, — только вот, знаете ли, очень неудобно на всю жизнь остаться без ног.
— Да, но что будет с Францией, если все станут так думать? — спросила Франсуаза.
— Ясное дело, так думают не все. Но я не осуждаю тех, кто так думает.
— А вдруг нас поймают пограничники? — спросила Рене.
— Не поймают, — ответила Катталин. — Доверьтесь мне. Они боятся контрабандистских троп и избегают их. Знают, что заблудятся там и погибнут. Или их убьют.
Они пересекали ущелья и ручьи, хватались за ветки орешника, чтобы не упасть, шли через рощи инжира, чьи перекрученные ветви призрачно маячили в лунном свете, по коврам дикой мяты, испускавшей под веревочными подошвами их эспадрилий сильный аромат. Наконец впереди возникла деревенька, словно орлиное гнездо на уступе скалы.
— Ну вот, мы в Испании, — сказала Катталин.
Внезапно из лесу донесся пронзительный крик, похожий на совиный. Рене и Франсуаза испуганно замерли. Девушка легонько коснулась их плеч.
— Все в порядке, — сказала она. Не пугайтесь. Это просто ирринцина. Так мы окликаем друг друга в горах.
Она издала такой же крик, и вскоре к ним присоединились расплывчатые фигуры других девушек, которые что-то шепнули Катталин по-баскски.
Все познакомились, но, в отличие от Катталин, другие девушки по-французски не говорили, а Франсуаза и Рене не знали по-баскски.
— Я слыхала, — шепнула Рене подружке, пока девушки разговаривали между собой, — что сам дьявол однажды семь дней кряду учил баскский и выучил всего три слова.
Трактир оказался недалеко, минутах в десяти ходьбы, со всех сторон его окружали лес и глубокая тишь, которую нарушало лишь принесенное легким ветром далекое уханье совы. Подойдя ближе, они услышали музыку и увидели в окне тусклый желтый свет лампы. А когда еще приблизились, увидели мужчин за столами: одни пили вино из мехов, ловко направляя струю в рот и не пролив ни капли; другие танцевали с девушками фанданго под аккомпанемент гитары и
