Вот только нашел он совсем не то, что ожидал. Или… именно то, о чем давно знал, но сам себе не хотел признаваться, предпочитая обманываться и не замечать очевидного? И лишь только сейчас, когда его сознание, до последнего отказывавшееся принять личность диктатора и его роль в судьбе родной планеты, больше не могло игнорировать знакомый росчерк, который горел пламенем на сетчатке, он признал: его друг, его учитель, его… отец был виновен во всем, за что так хотелось мстить. И это заставляло гореть изнутри, молча кричать, снова и снова смотреть на документы в надежде, что морок рассеется, и все станет как прежде.
Но как прежде больше не будет. Больше некуда отступать, не за чем прятаться: его идол превращался в пепел и катился к песьей матери с пьедестала, на который Огонек возвел его. И каждый новый прочитанный файл низвергал того, на кого он всегда равнялся, все ниже.
Он отчаянно желал никогда не находить доказательств, которые получил такой кровавой ценой. Хотел закрыть глаза и отмотать жизнь назад, очнуться где-то не здесь, но продолжал смотреть на открытые на экране документы и понимал, что вот она — его реальность.
Тот, кому он верил, сам предал свои слова о целостности и взаимосвязи марсианских видов, приказав совершить геноцид.
Тот, кого считали другом, разрушил семью, отняв мать у детей.
Тот, кто был частью братства, отдал приказ об убийстве близких.
Тот, кого он считал отцом, растоптал его веру в непогрешимый идеал.
Огонек чувствовал, как его жизнь рушится, теряя опоры, что казались незыблемыми.
Поставив локти на стол, он сцепил пальцы и оперся на них лбом, вспоминая, какими глазами старик смотрел на тела Карабины, Стокера и Троттла в день их убийства. Как мог тот, кто отдал такой приказ, так прощаться, так горевать?! Огонек достаточно хорошо знал его, чтобы быть уверенным: скорбь и боль не были поддельными. Что же могло заставить так поступить?
«То же, что толкало его на все изменения на Марсе. Для чего он уничтожил крыс и псов, депортировал немарсиан, продавил принятие режима изоляции: для блага мышей. Для того, чтобы построить идеально безопасный для нас мир, каким он его себе представляет! Радио «Свобода» помешало его планам, и он отдал приказ устранить угрозу. Даже если это те, кто был ему дорог…»
Демоны Огонька бушевали в груди, раззадоренные совсем недавно пролитой кровью. Они рвались из оков его воли и толкали рассчитаться за все, что получивший власть безумец натворил за эти годы, вот только… не мог он поднять руку на старика, которого так любил. На друга, который фактически создал его мир заново после того, как тот уничтожила плутаркийская бомбардировка, когда унесла жизни дорогих ему женщин.
Огонек застонал, вцепился себе в антенны и что есть сил дернул, пытаясь унять душевную боль, но лишь заскулил от свербящего мерзкого ощущения, вызванного этой грубостью. Как хотелось ему сейчас опустить горящую голову Нагинате на колени и разрыдаться, словно восьмилетнему мальчишке, потерявшему отца.
Снова.
Эта мысль обожгла и полыхнула, от искры моментально вспыхнул пожар, жадно пожравший его душу. Огонек, вцепившись в ворот форменной куртки, захрипел и начал задыхаться. Тело внезапно забыло, как толкать в легкие воздух, горло сдавило ободом: тот, кто был опорой, кто вел по жизни, внезапно стал прахом, и теперь Огонек просто не знал, как жить, снова оставшись в одиночестве.
Удары крови в висках отсчитывали секунды, в глазах туманилось.
Но вот он все же смог сделать короткий, болезненный вздох. А потом еще один. И еще. Его мир рухнул и погиб в пламени, оставив Огонька на пепелище, но, выгорев, он понял, что продолжит существовать дальше. Просто теперь больше нет одного из барьеров, который надежно ограждал его от яда злобных демонов. Остался лишь тот, имя которому — любовь Нагинаты.
Боль от потери рвала душу и будто пульсировала, не давая переключиться на что-то иное, но все же постепенно притуплялась… или его болевой порог оказался настолько превышен, что он просто больше ничего не чувствовал?.. Внезапно Огонек как будто отстранился от того, кем для него был Стокер больше половины жизни, и увидел старика тем, кем тот стал — жестким диктатором, настойчиво и целенаправленно внедряющим свою политику, внушающим свое видение мира населению целой планеты. Лидеру хватало умения и харизмы делать это так, что даже самые близкие верили в него, но, оглядываясь назад, Огонек понял, как много они просмотрели из-за своей наивной любви и доверия, как много потеряли из-за слепоты! Когда тот, кто вел их к светлому будущему, стал его навязывать? Почему решил направить всех именно по этому пути?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
У Огонька не было ответов. Только горечь во рту, только боль в груди.
Он еще раз просмотрел документы, которые нашел. Всмотрелся в подпись, иррационально надеясь увидеть признаки того, что она поддельная. Открыл файл видеозаписи с допросом Чарли. Вчитался в строки, приговорившие семью его жены. И вспомнил, как по приказу главнокомандующего они жгли горы, расстреливали тех, кто пытался скрыться, кто протягивал к ним детей, вымаливая для них жизнь.
Ради всеобщего блага безумный старик положил тысячи жизней.
Он отнял воинскую честь всех, кто выполнял его преступные распоряжения.
Целую армию низвел до простых убийц и подонков.
Этому нужно положить конец!
Диктатуре не место на Марсе!
Не глядя на время, он написал Винни и Модо сообщение с просьбой срочно встретиться.
Огонек почувствовал, как душу снова пожирает жажда крови, и, довольно урча, черные демоны, вырвавшиеся наружу из-под действия его оберега, подняли головы, роняя с острых клыков яд, что отравлял душу. О Фобос! А ведь все, чего он хотел, — прожить с Наги спокойную мирную жизнь! Но теперь от бездны безумия его отделяла лишь тонкая нить, горевшая рыжей медью. И лишь она была тем, что несло ему свет.
Упругие струи хлестали по напряженным плечам, вбиваясь в многоцветные узоры, больше десяти лет хранившие от беды. Он подставил шею горячему потоку и оперся руками о стену душевой. Вода, массируя затекшие мышцы, скатывалась по спине, стремясь убежать прочь от него и его демонов, как можно меньше времени провести наедине с этим опасным существом, которое сжимало и разжимало пальцы, едва сдерживаясь, чтоб не начать крушить все вокруг.
Его идол был мертв! Его идеал оказался всего лишь иллюзией!
Как жить теперь? Как найти смысл? Ведь не может же смыслом жизни стать убийство?..
Хотя именно его он отчаянно жаждал.
Огонька трясло от ярости, что рыком рвалась наружу. Не сдержавшись, он изо всех сил хлестнул хвостом по стенке душевой, от чего на пластике зазмеились тонкие трещины, и едва остановился, чтобы не разбить кулаки о стену.
Только кровь могла унять его боль.
Кровь и…
Он повернул вентили, полностью закрывая горячий, и позволив холодной воде окатить себя с ног до головы.
Сейчас не время, и нужно обуздать эмоции. Убить Стокера не так просто, они с Винни и Модо должны как следует подготовиться. Требуется подождать. Взять демонов под контроль. И он знал ту единственную, которая укротит их хотя бы ненадолго. Низ живота приятно потянуло в предвкушении той животной страсти, которой он вот-вот предастся.
Огонек закрутил кран и, наскоро вытершись, обернул полотенце вокруг бедер. Старая рана на ноге сегодня противно ныла, мышцу вдоль грубого шрама нудно тянуло, и он, подумав, выпил таблетку обезболивающего, припасенного для таких случаев. Марсианин посмотрел на пузырек, и на какое-то мгновение в душе всколыхнулось желание добавить еще, скатиться в забытье, уйти от реальности, рвавшей его на куски. Но он обещал Троттлу, а обещаний, данных покойному тестю, нарушать не хотелось. Он отписался на специальный номер своего куратора, которому по договоренности уже много лет сообщал о каждой принятой таблетке, и убрал пузырек в шкафчик с лекарствами.
Мужчина осторожно открыл черную стеклянную дверь спальни, стараясь не шуметь, и снова погрузил комнату почти в полный мрак, затворив за собой. У Наги сегодня был выходной, и Огонек мог без зазрения совести нарушить сейчас ее сон. Спать они продолжат вместе после.
