Образ жизни Гитлера позволял Борману постоянно держать в поле зрения все его ближайшее окружение. Первое правило гласило: никаких дел до девяти часов утра. Курьерский самолет из Берлина со сведениями обо всех событиях дня предыдущего, новыми документами и газетами прилетал в десять часов. Гитлер никогда не просыпался раньше десяти — обычно он вставал намного позже. После завтрака совершал пятнадцатиминутную прогулку в небольшой сосновой рощице в компании с Борманом, изредка — в обществе [309] кого-нибудь из адъютантов. Благодаря этой привычке фюрера Мартин мог обсудить с ним некоторые дела в полуофициальной обстановке. Совещания по военным вопросам начинались обычно после двенадцати часов. Поскольку генералы не терпели присутствия Бормана, у него появлялась возможность заняться собственными делами. Затем он вновь присоединялся к Гитлеру во время ленча и сидел за столом по диагонали от него, вслед за Кейтелем. Встав из-за стола, фюрер вызывал к себе Бормана. Рейхсляйтер НСДАП предлагал вниманию диктатора отобранную почту, документы, затребованные им данные и подготовленные по его заданию приказы, декреты и т. д. Эта работа никогда не занимала более тридцати минут, что свидетельствовало об отличной предварительной подготовке документации, об умении Бормана кратко и точно изложить суть дела.
Следующие два часа обычно были отмечены в календаре личного камердинера Гитлера, гауптштурмфюрера СС (что соответствует званию армейского капитана) Линге, как «личное время». То есть до обеда фюрер отдыхал от дел, чаще всего — спал. После обеда (в восемь часов вечера) он вновь звал к себе Бормана и беседовал с ним до полуночи. Совещания и консультации с нацистскими бонзами обычно тоже проводились в этот отрезок времени. Затем следовал вечерний чай, после чего Гитлер произносил свои ночные монологи в присутствии приближенных, в числе которых, естественно, был и рейхсляйтер НСДАП. После трех часов ночи Гитлер обычно отпускал приглашенных, а Борман уточнял, какие из решений фюрера, принятых за прошедший день, следует немедленно оформить в виде декретов, приказов и инструкций. В четыре часа ночи Гитлер удалялся в спальню. Борман же вновь усаживался за рабочий стол, просматривал записи прошедшего дня и делал необходимые пометки. Он вообще никогда не спал более шести [310] часов в сутки. Только необыкновенное здоровье помогало ему много лет подряд выдерживать столь напряженный ритм без пребывания на свежем воздухе, без дневного света, а физическим упражнениям он посвящал — лишь эпизодически — не более одного часа в день. Режим добровольного заточения изредка прерывался поездками в Берлин, Мюнхен или Оберзальцберг (в связи с исполнением обязанностей шефа партийной канцелярии) и в тех случаях, когда Гитлер проводил некоторое время в Бергхофе. Нога Бормана лишь дважды ступала на восточные земли, когда фюрер выезжал в ставку, расположенную на Украине. Причем во время одной из этих поездок он поддался не характерному для него любопытству и даже решился выйти за колючую проволоку, чтобы осмотреть окрестности.
Сведения о России Борман черпал из рассказов тех, кто ее почти не видел. Любой солдат, оказавшийся в начале зимы 1941 года недалеко от Москвы, узнал эту страну в тысячу раз лучше. Сведения о русских Борман получал прежде всего из монологов фюрера: славяне — ленивые, склонные к анархии, нецивилизованные варвары, неспособные на великие достижения; они дики и сумасбродны, и потому служащим германской полиции придется постоянно держать руку на кобуре. Борман никогда не видел воочию, как поднимаются в атаку, как умирают на поле боя, как страдают раненые, какие пытки переносят пленные. Для него все эти люди оставались абстрактными фигурами. Его реальностью были фантазии Гитлера о будущем этой страны: немцы — владельцы обширных плодородных земель; немецкие города с величественными зданиями, соединенные между собой скоростными автострадами; прекрасные пригородные виллы — рай для сотен миллионов немцев; а русские где-то далеко, в глуши — разгромленные, обездоленные, покоренные, безропотно и непрерывно работающие. [311]
Коллеги по партии, не верившие в скорую победу, были в глазах Бормана пораженцами. К таковым он относил, например, Геббельса, в конце 1941 года предложившего (и представившего по этому поводу доклад на двадцати девяти страницах!) пообещать восточным народам освобождение от большевизма и призвать их к сотрудничеству в борьбе за свободное светлое будущее.
Не лучше был Розенберг, выступивший с идеей присвоить особый статус украинцам и прибалтийским народам, что означало создать культурные центры, открыть университеты, обеспечить приличные жилищные условия, дать право на владение землей и даже создать собственные военизированные формирования для борьбы против коммунистов. Слабоумные генералы предлагали возобновить — после десятилетий атеизма! — религиозные службы в надежде, что проповеди против дьявола Сталина сделают верующих людей их союзниками. Борман внимательно следил за тем, чтобы подобные документы не попадали на стол Гитлера, и использовал их для натравливания конкурентов друг на друга: Гиммлер ненавидел священнослужителей; военные не желали доверять оружие сочувствовавшим представителям местного населения; а чтобы не оставить камня на камне от идеи предоставления особого статуса украинцам, достаточно было позвонить Герингу и гауляйтеру Коху, о котором Гитлер был очень высокого мнения. [312]
За первенство среди равных
Завершить расправу над рейхсляйтером Розенбергом не составило для Мартина особого труда. Он даже позволил себе насладиться долгой местью, неспешно добивая обессиленного конкурента, с иезуитской изощренностью выискивая и поражая его самые чувствительные места. Розенберг, основатель и проповедник путаной философии культуры, не приобрел последователей и оставался в одиночестве. Гитлер, прочитав лишь начало книги Розенберга «Мифы двадцатого века», отложил ее в сторону и отметил, что она не соответствует официальной позиции партии и что само ее название может ввести в заблуждение.
Внутри партии насмехались над речами рейхсляйтера по идеологии и не стеснялись дремать на его выступлениях. В отличие от своих давних соратников, которые не только заработали громкую славу, но и добились определенной реальной власти, Розенберг не добрался до кормушки. Титул рейхсляйтера остался за ним с тех давних времен, когда еще существовал отдел иностранных дел НСДАП. На международную политику третьего рейха он уже не оказывал ни малейшего влияния. Фюрер поручил ему надзор за идеологическим образованием членов партии, но эффективность работы этого ведомства была меньше количества документов, которые оно выпускало. [313]
В начале 1940 года Розенберг получил-таки от Гитлера пост «уполномоченного по защите национал-социалистской идеологии», однако вряд ли кто-либо в партии серьезно отнесся к этому известию, поскольку полномочия рейхсляйтера не производили достаточного впечатления. Всего через три недели после начала русской кампании Гитлер — по наущению Бормана — назначил своего теоретика, который не брал на себя смелость принимать практические решения и был далек от реальности, рейхсминистром оккупированных восточных (советских) земель. Причина первая: Розенберг был родом из Прибалтики. Причина вторая: это назначение могло послужить компенсацией за обещанное, но не предоставленное Розенбергу место рейхсминистра иностранных дел. С помощью этих аргументов Борману удалось склонить фюрера к принятию столь странного решения. На самом же деле Мартин преследовал свои цели.
Перед нападением на Советский Союз Гитлера долго терзали сомнения, и Борман убеждал фюрера прислушаться к зову Провидения, которое неизменно указывало ему путь в критических обстоятельствах, восхвалял его интуицию и умение свести воедино все факторы и верно оценить значение всех мельчайших деталей. Гитлер был падок на лесть, и Мартин умело этим пользовался. В высших кругах СС полагали, что предложенная Борманом политика балансирования на грани войны (в ожидании «знака») свидетельствовала не только о вторжении рейхсляйтера НСДАП в область милитаристской политики, но и — основной двигавший им мотив! — о его желании стать наместником в гигантской восточной империи. Не подлежало сомнению: тот, кто получит этот пост после окончательной победы над Советами, окажется вице-королем и наследником трона фюрера. [314]
Еще в апреле 1941 года в высших кругах ломали голову над проблемой: как на новых просторах — по мере захвата советских территорий — налаживать управление и экономику. СС и вермахт стремились заполучить в свое распоряжение широкую полосу вдоль линии фронта под предлогом поддержания там достаточно спокойной обстановки. Борман же хотел, чтобы лучший кусок пирога достался партии. Он небезосновательно полагал: вермахт и СС станут угрожающе влиятельными, если не учредить «гражданское правление, ставящее во главу угла достижение политических целей немецкого народа». Если первые два ведомства предлагали решить вопрос на совещании с фюрером, то Борман настаивал на другом: каждый составляет свой проект и передает его Гитлеру для тщательного изучения (конечно, в последнем случае Мартин обеспечивал себе явное преимущество, ибо имел возможность повлиять на фюрера, с которым его соперники не могли общаться ежедневно){43}.
