их правила».
На следующее утро друг Льва появился опять, попросил денег и снова исчез. Когда начался драфт НХЛ, Амат просидел один на трибуне весь первый раунд, глядя, как каждая команда выбирает себе новую суперзвезду. До поздней ночи он тренировался в спортзале, пока не рухнул без сил. На следующий день он снова сидел на трибуне с десяти утра до шести вечера и смотрел, как двести других счастливых восемнадцатилетних парней обнимают родителей после того, как их задрафтовали, но его так и не выбрали. Арена опустела, и он остался сидеть на трибуне, друг не пришел.
Амат позвонил Льву и заплакал, но Лев был невозмутим. «Да плюнь ты на них, да? Американцы не умеют делать дела! Вот у меня есть друг в России! Он пристроит тебя в команду, да? Там мы заработаем больше денег, чем…» Он продолжал говорить, но Амат больше его не слушал. Так значит, все кончено? Он сделал вид, что связь прервалась, и совсем пал духом.
Вернувшись в гостиницу, он застал у входа мужчину в костюме. Тот пожал ему руку и искренне улыбнулся: «I’m sorry it didn’t work out, kid. We really liked you, but we just don’t do business the way your uncle wants, okey? Go home, work hard, ask Peter to get you a real agent and come back next year. Alright?»[8] Амат запинаясь пробормотал: «What… what do you mean…uncle? What uncle? What business?»[9] Мужчина в костюме ничего не ответил, только похлопал его по плечу и молча ушел. Амат снова позвонил Льву и закричал: «Что ты наделал?!!» Лев помрачнел: «Ты кто такой, Амат? Как ты смеешь кричать на меня после всего, что я для тебя сделал, да? Думаешь, я просто так буду платить за билет и гостиницу? Я не беру с тебя деньги, как другие агенты, я беру деньги с клуба, который тебя получит! Но эти американцы считают, что они лучше нас, да? Они не хотят делать бизнес, думают, что получат тебя бесплатно! А теперь послушай меня, мои друзья из России…»
Амат швырнул телефон на землю с такой силой, что тот разбился. Ему пришлось взять телефон на стойке регистратуры в гостинице, чтобы позвонить домой и попросить маму выслать денег на обратный билет. Мама одолжила деньги у всех соседей, и Амат возненавидел себя. Он заперся в номере, где пил и плакал всю ночь. Он пил, пил и пил. Рано утром в дверь постучали, Амат был пьян в стельку, на пороге стоял мужчина в костюме с чемоданами в руках. Он отшатнулся, почувствовав запах перегара. Амат хотел все объяснить, но было уже слишком поздно. Петер снова позвонил этому мужчине и, по всей вероятности, умолял его дать Амату последний шанс попасть в одну из тренировочных команд, которая собирала игроков, не прошедших драфт, но теперь все было потеряно. Время ушло. Мужчина вздохнул: «Tell Peter I did what I could. I hope you get yourself together, kid. Peter says you’re the best he’s ever seen. Don’t turn him into a liar»[10].
Мужчина ушел. Амат так и остался стоять. На этом все кончилось. Он добирался домой на самолете, поезде и автобусе, а вернувшись в свою квартиру в Низине, со всей силы пнул посудомоечную машину, так что нога чуть не отвалилась. А на следующее утро опухла, и несколько месяцев он не мог бегать.
А дальше? Что было дальше?
Когда в Бьорнстаде начались предсезонные тренировки, Бубу звонил Амату по нескольку раз в день. Амат не подходил, только один раз отправил сообщение, что у него травма. Через неделю Бубу звонил два раза в день вместо трех, потом один вместо двух, и наконец перестал звонить вовсе. В квартире стало тихо, днем Амат спал, по ночам уходил, бак для стекла в пункте сбора мусора пополнялся все быстрее и быстрее, в ежедневник он даже не заглядывал: так прошло лето.
Впервые он вышел на пробежку только после того, как мама упала во время бури по дороге домой. Тело справилось, нога не подвела. На следующее утро он снова отправился в лес на пробежку и бегал, пока его не вырвало от переутомления. С утра в субботу он наконец набрался храбрости и написал Бубу. Всего три слова: «Мне нужна помощь». В ответ Бубу тоже прислал три слова: «Ты сейчас где?»
Услышав, как за спиной хрустят ветки под кроссовками сорок восьмого размера, Амат приготовил тысячу извинений, но ни одного из них не понадобилось. По улыбке Бубу было ясно, что все забыто.
– Ты не видел моего друга Амата? Один в один ты минус пятнадцать кило!
Амат, улыбнувшись, ущипнул себя за живот:
– Я был в Америке и научился завтракать, как ты!
– Ты всегда был метр с кепкой, а теперь еще и полтора в ширину, – захохотал Бубу.
– Я жиртрест, а ты урод! Я-то похудею!
– Ты быстрее, а я сильнее, как бы тебе ненароком ногу не сломать!
– Даже если я буду весить двести кило, ты меня все равно не догонишь, слоняра!
Бубу заржал.
– Нам не хватает тебя на тренировках, бро.
Амат кивнул, опустив глаза:
– Извини, что не подходил к телефону. Я… сам знаешь… я говнюк.
Бубу обхватил череп так, что послышался треск.
– Забей. Бегать будем или трындеть?
Это оказалось проще простого – помириться с таким другом, как Бубу. С лучшим на свете. Они бегали вместе – вверх-вниз по склону, и снова вверх-вниз. Сначала вырвало Амата, потом Бубу – став тренером, он был уже не в самой хорошей форме, впрочем, она и раньше его не отличала. И все же они пробежались туда и обратно еще раз десять. Когда друзья поплелись домой, Бубу еще раз вырвало в кювет у шоссе.
– Люпины, – сказал он, отдышавшись.
– Что? – простонал Амат, лежавший в стороне, – ждать стоя он был уже не в силах.
Бубу повторил, кивнув на сиреневые цветы, на которые только что вывалил свой непереваренный завтрак.
– Люпины. Мама их обожала. А зря, это ведь как бы инвазивный вид.
Собрав последние силы, Амат только и смог выдавить из себя:
– Чё?
Бубу рассердился, что с ним случалось нечасто:
– Люпины, черт побери! Мама сказала, что они красивые, одной соседке, а эта бабка, она в муниципалитете работает, говорит, они же сорняки. Их пытаются извести, потому что они типа «вытесняют местные виды». Но их не больно изведешь, они всякий раз вырастают снова. Живучие, черти.
Амат в изнеможении захохотал:
– Ты чего нюхал?
Бубу выпрямился. Наклонился
