Ученый разделяет мнение вице-адмирала Жардецкого, что многие из находящихся в театре людей были обречены. Федоров говорит о них - группы риска.
- Люди в театре - это был такой срез московского населения, - вспоминает он. - Там были старики и молодежь, легочные больные и сердечники. По моим подсчетам, около тридцати человек были обречены на смерть с самого начала. А то, что их столько погибло, так это значит, что смерть ста человек - это глупость, отсутствие воображения и вина правительства.
Как припоминает Федоров, в театре сразу же после штурма должны были появиться анестезиологи, которые умеют выводить людей из состояния наркоза, потому что именно в таком состоянии оказались заложники. А если власти так хотели сохранить секрет газа, могли прислать военных врачей с противоядием. А тем временем в театре оказались бригады обычных карет скорой помощи, которым говорили, что они должны быть готовы к ранениям, а не последствиям газовой атаки.
- Не было бы таких проблем, если бы сразу использовали нужное противоядие, - говорит Федоров. - Если есть яд, всегда есть и противоядие - это железный принцип в военной химии. Проблемы, как спасать человека, подвергшегося воздействию газа, были тщательно проработаны уже много лет назад. Но там у театра не была эффективно организована спасательная операция.
Доктор Леонид Рошаль, который сам шесть раз входил в театр, а потом занимался лечением многих жертв Дубровки, утверждает, что газ по-разному подействовал на разных людей. Случалось, что кто-то серьезно больной выжил, а погибли люди совершенно здоровые, в прекрасной физической форме. Например, без всяких последствий закончился штурм для одного из мальчиков из детского ансамбля, Алексея Шальнова, сидевшего на балконе, у которого было воспаление легких.
Откуда взяли российские спецслужбы «не смертельную боевую отравляющую субстанцию», которая в результате погубила столько людей?
Федоров рассказывает такую историю.
Газ, использованный в театре на Дубровке, находится на вооружении российской армии с начала 90-х годов. Его создатели еще в 1991 году получили Ленинскую премию, высшую награду советского государства. Как раз тогда, когда СССР разваливался и страну потрясали гигантские демократические манифестации. Такая награда венчает сложный путь - исследования, тестирование, ввод в производство, использование в боевых условиях где-нибудь на полигоне в ГДР - и только потом можно было ожидать награды. Тайная награда была присуждена за газ, который очень хотели иметь генералы. И они так гордились им, что до самого октября 2002 года не признавались, что владеют им. И хотя конвенция о запрете химического оружия допускает владение подобным «не смертельным» оружием, она обязывает передавать информацию о его наличии в Гаагу, где находится организация по вопросам запрета химического оружия. Москва этого не сделала, и поэтому министр здравоохранения Шевченко, положа руку на сердце, уверял, что в театре использовались производные фентанила, который является медицинским препаратом, используемым в каждой больнице и не подпадающим под действие конвенций.
- Идея производства такого вещества появилась уже давно, - рассказывает Федоров. - Над ней уже по окончании Второй мировой войны работали не только в СССР, но и США. Однако, только в шестидесятые годы решительно, на самом высоком уровне взялись за решение этой проблемы. В августе 1967 года было принято Постановление Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР о принятии комплексных мер по созданию средств психомиметического типа (проще говоря, психотропных средств). Определили группу институтов и поручили им разработку отравляющих веществ на базе ядов природного, растительного и животного происхождения. Речь шла о средстве, которое бы на какое-то время усыпляло солдат противника и позволяло спокойно проводить атаку, брать намеченную цель. Потом солдаты противника могли себе просыпаться - все равно они уже ничего не могли сделать. Советские ученые работали двадцать лет, и у них, наконец, все получилось.
Одно из основных требований к подобному оружию - чтобы, как при анестезии, действие было полностью обратимым и не оставляло никаких следов. Американцы именно потому отказались от газа BZ, что он вызывал неотвратимые побочные действия, - говорит Федоров. А принцип однозначен - никаких побочных действий.
С этой точки зрения российский газ, вероятно, был не идеальным, но об этом можно только догадываться. Как утверждает Федоров, газ был опробован в боевых условиях в одном из отдаленных гарнизонов, вероятно в Германской Демократической Республике, а может быть, в Польше. Подобный газ, содержащий ЛСД, который тоже был на вооружении Советской армии, был ранее тестирован на советских полигонах в Чехословакии.
- Его применили в боевых условиях, естественно во время учений, - напоминает Федоров. - Как всегда в таких случаях, «красные» сражались с «синими». Перед намечавшейся атакой из окопов «красных» в сторону «синих» был пущен газ. Военные химики при помощи специальных генераторов аэрозоля из жидкости в канистрах создали облако, которое, проплыв над позициями противника, привело к тому, что солдаты противника уснули. «Красные» бросились в атаку, закончившуюся победой. Оказалось, что количество смертных случаев находится «в норме», так как были это молодые и здоровые парни. Естественно, погибло несколько человек среди тех, кто был невольным «подопытным кроликом», я в этом уверен, но для генералов это не имело значения. Они получили наконец средство, о котором мечтали.
После развала Советского Союза составляющие вещества газа хранились в Шиханах, Саратовской области, на одном из восьми складов Министерства обороны, где хранятся боевые отравляющие вещества. Однако, как предполагает профессор Федоров, газ, примененный в театре, не был привезен из Саратова, скорее из Подмосковья, так как у ФСБ и МВД наверняка есть собственные склады, где хранятся входящие в состав газа вещества.
- Не верю, чтобы они давно их смешали, - качает головой Федоров. - Все смеси имеют тенденцию к распаду. Поэтому химики готовили газ прямо перед штурмом.
Глава 22
Рузаев позже рассказывал, что «ученые» и офицеры «Альфы», появившиеся в подвалах после трех часов ночи, принесли с собой пластиковые канистры емкостью 5-10литров. На них были какие-то приспособления, назначения которых Рузаев не мог определить. Наверное, это были генераторы газа, о которых упоминал Федоров. Их надо было подключить к электросети, химики расспрашивали Рузаева о напряжении в 220 и 380 вольт. Электрик, гордо бормоча, что без него они бы никак не справились, помог им подсоединить кабели к сети. Все канистры разместили таким образом, чтобы выходящий из них газ попадал в систему вентиляции и закачивался в зрительный зал, на сцену и в коридоры.
Когда все было готово, «Альфа» вывела людей, которым не нужно было оставаться в театре. Опасность взрыва была очень высока.
- Мы выходили тоже через «паялку», - рассказывает Рузаев. - По дороге услышали выстрелы внутри театра, - значит, вентиляция начала действовать. Командир выкрикнул «Газы!», и мы все надели противогазы, хоть, по правде, ничего там не было. «Выходить по одному и зигзагом в сторону госпиталя», - прозвучал очередной приказ «альфовца». Я побежал в сторону госпиталя ветеранов, а там нас уже ждал Ялович. Обнял меня и поблагодарил. Меня охватила какая-то безумная радость…
Журналисты позже утверждали, что слухи в толпе вокруг Дома культуры определяли время штурма сначала на три часа ночи, а потом на шесть утра. Корреспондент «Новых известий» Валерий Яков говорит, что о штурме, назначенном на шесть утра, он услышал от военного, старого знакомого, стоявшего в оцеплении. Ни у кого, однако, не было сомнений в том, что это вот-вот произойдет: примерно в 22.00 заместитель шефа МВД Владимир Васильев попросил журналистов, чтобы перестали показывать здание театра в прямом эфире. В тот же момент по просьбе ФСБ дирекции всех российских каналов приостановили прямые трансляции от здания театра. Наконец, после полуночи сотрудники штаба прогнали даже дружественных ФСБ журналистов, которые вели съемки с точки, откуда прекрасно виден был весь Дом культуры. Важно было не допустить, чтоб были свидетели того, как проникают десантники и химики.
По моей информации, точное время штурма вообще не было определено. Он мог начаться тогда, когда все будет готово в подвалах здания.
Операция началась в начале шестого. В это время в здании включилась вентиляция, но до атаки десантников прошло, вероятно, еще 15-20 минут.
Заложники, с которыми я беседовал, не обратили внимания на включившуюся вентиляцию, зато почувствовали и увидели газ в зале.
- Я почувствовала сладковатый запах, меня охватило ощущение абсолютного покоя и радости, - рассказывает Кругликова. - Мы и до этого были спокойны, так как Бараев пообещал нам свободу. Но когда пошел газ, кроме спокойствия появилась какая-то потрясающая эйфория. Мы до сих пор не спали, боялись пропустить какую-нибудь важную информацию. А тут вдруг охватила такая сонливость - ой, как нам хорошо, как чудесно, какой сладкий аромат нам сюда впустили. Я сидела так спокойно и смотрела, как Бараев соскочил со сцены и бегал по залу с криками «Где электрик? Немедленно выключить вентиляцию!» Электрик Федякин сидел рядом с нами - мужчина с бородкой, слегка хромавший. Бараев бросился прямо к нам. И тогда, если бы он только захотел, он бы нас всех взорвал. Но когда я посмотрела на женщин-смертниц - они прямо-таки сползали по стенам и засыпали. И тут я совершенно успокоилась и радостно подумала: сейчас они уснут, и Бараев уснет, и мы все будем спасены. Потом увидела, что Бараев где-то там бегает и еще кто-то пробегает, но никто не стреляет, я подумала, какой странный запах. Сделала два глубоких вдоха носом, хотелось хорошенько понюхать. Это была моя ошибка. Второй раз вдохнула и больше ничего не могу вам рассказать.
