По моей информации, точное время штурма вообще не было определено. Он мог начаться тогда, когда все будет готово в подвалах здания.
Операция началась в начале шестого. В это время в здании включилась вентиляция, но до атаки десантников прошло, вероятно, еще 15-20 минут.
Заложники, с которыми я беседовал, не обратили внимания на включившуюся вентиляцию, зато почувствовали и увидели газ в зале.
- Я почувствовала сладковатый запах, меня охватило ощущение абсолютного покоя и радости, - рассказывает Кругликова. - Мы и до этого были спокойны, так как Бараев пообещал нам свободу. Но когда пошел газ, кроме спокойствия появилась какая-то потрясающая эйфория. Мы до сих пор не спали, боялись пропустить какую-нибудь важную информацию. А тут вдруг охватила такая сонливость - ой, как нам хорошо, как чудесно, какой сладкий аромат нам сюда впустили. Я сидела так спокойно и смотрела, как Бараев соскочил со сцены и бегал по залу с криками «Где электрик? Немедленно выключить вентиляцию!» Электрик Федякин сидел рядом с нами - мужчина с бородкой, слегка хромавший. Бараев бросился прямо к нам. И тогда, если бы он только захотел, он бы нас всех взорвал. Но когда я посмотрела на женщин-смертниц - они прямо-таки сползали по стенам и засыпали. И тут я совершенно успокоилась и радостно подумала: сейчас они уснут, и Бараев уснет, и мы все будем спасены. Потом увидела, что Бараев где-то там бегает и еще кто-то пробегает, но никто не стреляет, я подумала, какой странный запах. Сделала два глубоких вдоха носом, хотелось хорошенько понюхать. Это была моя ошибка. Второй раз вдохнула и больше ничего не могу вам рассказать.
После выступления Бараева многие заложники решили поспать. Они не проснулись, когда заработала вентиляция, и, продолжая спать, вдыхали газ. Не просыпаясь, они оказались под глубоким наркозом. Некоторые не спали, но после стрельбы впали в еще большую апатию, люди так устали, что им уже было все равно, что будет дальше.
- Я уже не испытывала сильного страха, находилась в каком-то отупении, - вспоминает Ирина Филиппова. - Сидела и думала - они нас убьют, как дикие звери. И надеялась, что если дело дойдет до штурма, то, может, нам хоть немного посчастливится, что, может, хоть случайно штурм удастся. Я не спала, была в каком-то забытьи, вне реальности. А под утро услышала крики «Аллах акбар!» Чеченцы крикнули так дружно, что я поняла - сейчас произойдет что-то ужасное. Думала, мы все взлетим на воздух. Террористы побежали к выходу, а в зале кто-то крикнул «Газ!» Стало ясно, что происходит. Мы сползли под кресла. У меня была косынка, я намочила ее водой и мы стали с Веселином дышать через косынку. И все. Больше я ничего не помню.
Еще одна заложница рассказала, что сидевшая рядом с ней чеченка, сообразив, что происходит, крикнула ей: «Дыши через тряпку!» И добавила: «Бегите отсюда!» Как минимум две женщины бросились к выходу и таким образом сами спаслись.
Марк Подлесный сидел в партере, с левой стороны, напротив дверей. Он не почувствовал газа, но вдруг увидел, что люди вокруг закрывают платками и руками лица и носы.
- Стало понятно, что это газ, - говорит Марк. - Я не сразу его унюхал, но я не особенно чувствителен к таким вещам. Даже паралитический газ в аэрозоле на меня слабо действует. Я поднял голову и увидел, что облако газа опускается с потолка, хотя должно было появиться по бокам, из вентиляционных отверстий. Васильев, который сидел в последнем ряду под вентиляционными решетками, сказал мне потом, что газ пошел прямо на него и он уснул моментально. Я увидел над собой эту дымку и понял, что это не шутки, что это настоящий штурм. До этого чеченцы несколько раз думали, что началась атака, начинали бегать, стрелять, кричать.
Марк уже через несколько секунд лег в проход между рядами, наклонил голову и заткнул уши, чтобы от возможного взрыва не лопнули барабанные перепонки. Актеру они еще могут пригодиться, подумал он, и не пришло ему в голову, что взрыв фугасов все равно убьет всех, кто там находился. Несмотря на то, что он зажал уши, все великолепно слышал.
- Террористы стали стрелять сразу же, как только появился газ, - говорит Марк. - У «альфовцев» оружие было с глушителями, их выстрелов не было слышно. А террористы стреляли нервно. Это была не одна серия, а буквально шквал огня. Стреляли и что-то кричали друг другу.
Сохранилась запись, которая подтверждает слова Марка. Как раз в тот момент, когда на зал опустилось облако газа, журналисты «Эха Москвы» дозвонились двум женщинам, с которыми уже несколько раз разговаривали. Это были сидевшие в партере Анна Андрианова и машинистка, работавшая как раз на этой радиостанции Наталия Скопцова. Разговор шел в прямом эфире на волнах «Эха» и начался он в 5.30. Именно благодаря этому весь мир смог услышать в прямом эфире начало штурма.
Скопцова: «Не знаю, пустили газ, все люди сидят в зале, мы очень просим не делать этого… Мы все-таки надеемся, что мы не на "Курске", не там…»
(Скопцова имеет в виду катастрофу атомной подлодки «Курск», произошедшую 12 августа 2001 года в Баренцевом Море. После взрыва в торпедном отсеке часть экипажа лежащей на дне, на глубине 108метров, лодки еще какое-то время оставалась в живых, но российские власти не приняли иностранной помощи, хотя сами были не в состоянии провести спасательную операцию. В данном случае заложница высказывает опасения, что власти пошли на штурм, не считаясь с количеством возможных жертв).
Адрианова взяла у Скопцовой трубку: «Похоже, наши "силовики" начали действовать. Люди, не бросайте нас, есть шанс, если что-то можно сделать, мы просим.»
Журналистка из студии: Мы попытаемся! Вы можете объяснить, что вы чувствуете? Это слезоточивый газ?
Адрианова (с отчаянием в голосе): «Я не знаю, что это за газ, но вижу реакцию. Эти люди здесь не хотят нашей смерти, по-моему, это наши спецслужбы начали что-то делать, они хотят, чтобы мы не вышли отсюда живыми, и таким образом разрешить ситуацию.»
Журналистка: Вы можете выяснить, это слезоточивый газ? Что происходит с людьми? Вы его видите? Ощущаете?
Адрианова: Люди, умоляю, прошу вас, не знаю, видим, чувствуем, дышим через тряпки, это наши что-то творят.
Несколько секунд стрельбы из автоматов.
Адрианова: О Боже, теперь мы все к черту взлетим на воздух! Это наши все начали, это точно.
Журналистка: Что это за стрельба была?
Адрианова: Не знаю, сижу с мордой под спинкой кресла и ничего не знаю. Боже! Мы только что сидели, смотрели передачу по НТВ и радовались. Это все началось снаружи. Видно, наше правительство приняло решение, что отсюда никто не выйдет живым.
В этот момент снова раздается беспорядочная стрельба, которая слышна на пленке еще несколько минут.
И за сценой в комнате реквизиторов, где скрывалась Лариса Абрамова, стало страшно. Как вспоминает Абрамова, чеченский охранник, который следил за дверью проходной комнаты, испугался, что за дверью затаились десантники, и выпустил по двери длинную очередь из автомата. Абрамова прекрасно видела, как светящиеся пули пролетают рядом с ней и пробивают дверь, ведущую в коридор с гримуборными. Через минуту именно эта вторая дверь сорвалась с петель и Абрамова услышала рык «Руки за голову!» Ей удалось сказать, что она заложница, впрочем, об этом свидетельствовал и закрытый выход на сцену. Она услышала, как один из бойцов крикнул: «Сережа, прикрой!», и потеряла сознание.
На балконе последние минуты перед штурмом протекали в полной идиллии. Вот как описывает это Александр Сталь: «Было довольно спокойно. Чеченцы или спали, или чистили оружие. Террорист в голубом свитере снял глушитель с пистолета Стечкина, потом разобрал его, но не смог собрать. Позвал на помощь другого бандита, но и тот не смог справиться. Тогда они до конца разобрали пистолет и положили в таком виде в пакет».
Лобанков положил детей спать в проходах между рядами кресел, а сам решил не смыкать глаз. Размышлял над словами Бараева, пообещавшего, что скоро все будут на свободе.
- Я был очень доволен, что все именно так развивается, - рассказывает Лобанков. - На меня накатила волна радости, но внутренний голос говорил мне, Сережа, что-то тут не так. Я человек театра, где правят железные принципы драматургии - перед потрясением, угрозой, трагедией всегда наступает момент расслабленности. Все работает на контрасте - все прекрасно, и тут удар! Контраст - это сильнейший момент драматургии. Но, подумав об этом, стал сам себя успокаивать - ведь жизнь вносит свои коррективы. Это ведь драматургия самой жизни. Может, не будет никаких потрясений. И все-таки я ощущал какую-то неприятную нервозность.
Лобанков уселся на ступеньках, которые спускались вниз балкона, и, повернувшись спиной к сцене, заговорил с одним из террористов, дежуривших у двери с левой стороны. Как рассказывает Лобанков, парню в красном свитере было лет восемнадцать, но он представлялся эдаким воякой - изображал героя, все время поигрывал оружием, видно было, что ему все это ужасно нравится. Обвешан оружием, как новогодняя елка украшениями, - кроме автомата на нем был пояс со связкой гранат, на плече рюкзак с запасными магазинами. И еще такой странный, коротенький гранатомет.
