И далее:
«Благодаря улучшившемуся питанию силы русской интеллигенции начали возрождаться, и потому явилось стремление отдавать часть их на творческую работу. <…> До осени 1921 года большевицкое правительство мало вмешивалось в преподавание, по крайней мере философских наук. <…> В течение трёх лет большевицкое правительство подготовило кадры «красных профессоров» для многих наук, и осенью 1921 года в Москве состоялось заседание Государственного учёного совета для решения вопроса, каких профессоров следует удалить из университетов. <…> После этого заседания кафедра философии Петербургского университета была совершенно разгромлена: были удалены все приват-доценты и два профессора, Лапшин и я».
Но увольнения большевикам мало. За ним последовали аресты:
«На следующий день (16 августа – прим. автора) мною было получено извещение о том, что я должен явиться на Гороховую улицу в помещение Чека. Думая, что меня вызывают ради какой либо формальности при получении заграничного паспорта, я пошел в Чека не испытывая никакой тревоги. Но как только я вошел туда, мне стало ясно, что я арестован. <…> Она (следователь – прим. автора) предъявила мне, как и всем арестованным 16 августа интеллигентам, обвинение, сущность которого состояла в следующем: такой то до сих пор не соглашается с идеологиею власти РСФСР и во время внешних затруднений (то есть войны) усиливал свою контрреволюционную деятельность. <…> В действительности … правительство знало, что мы не участвовали в политической деятельности. К тому же было предрешено, что нас приговорят к высылке за границу. В это время большевицкое правительство добивалось признания dejure государствами Западной Европы. Арестованы были лица, имена и деятельность которых были известны в Европе, и большевики хотели, очевидно, показать, что их режим не есть варварская деспотия. Говорят, что Троцкий предложил именно такую меру, как высылка за границу.
Меня, как и всех нас, допрашивали о том, как я отношусь к Советской власти, к партии социалистов-революционеров и т. п. После допроса меня отвели в большую комнату, где находилось около пятидесяти арестованных… Здесь находились Карсавин, Лапшин, профессор математики Селиванов и другие лица из нашей группы.
Через неделю нас перевели из Чека в тюрьму на Шпалерной улице. Она состояла из камер для одиночного заключения, но была так переполнена, что в каждой камере было помещено по два или по три заключенных. <…> Большевицкое правительство обратилось к Германии с просьбою дать нам визы для въезда в Германию. Канцлер Вирт ответил, что Германия не Сибирь и ссылать в нее русских граждан нельзя, но если русские ученые и писатели сами обратятся с просьбою дать им визу, Германия охотно окажет им гостеприимство. <…> Едущим за границу разрешалось в то время брать с собою очень мало белья и платья; на человека полагалось брать только одну простыню; нельзя было вывозить книг, особенно словари считались национальным достоянием, которое должно храниться в России».
Тем временем аресты прошли и в Москве, и в других городах России и Украины. Хочу вновь предоставить слово Н. О. Лосскому:
«Пока мы хлопотали о визах и условиях переезда за границу, в Петербург приехала из Москвы партия высылаемых оттуда ученых и писателей. <…> Наконец, наступил и наш черед ехать за границу. Вечером 15 ноября мы сели на пристани за Николаевским мостом на немецкий пароход, который должен был на следующее утро в 7 часов отплыть в Штетин. Утром на следующий день на рассвете приехало на пристань много лиц провожать отъезжающих, не только родных, но и знакомых. <…> На пароходе ехал с нами сначала отряд чекистов. Поэтому мы были осторожны и не выражали своих чувств и мыслей. Только после Кронштадта пароход остановился, чекисты сели в лодку и уехали. Тогда мы почувствовали себя более свободными. Однако угнетение от пятилетней жизни под бесчеловечным режимом большевиков было так велико, что месяца два, живя за границею, мы еще рассказывали об этом режиме и выражали свои чувства, оглядываясь по сторонам, как будто чего-то опасаясь».
В разорённой войной Германии прибытие большой группы русских учёных, политических и общественных деятелей вызвал смешанные чувства. Кто-то был рад этому, вместе с тем в немецкой прессе появились и резко негативные статьи по этому поводу. Прибывшие в большинстве своём с минимальным запасом денег изгнанники с первых дней столкнулись с проблемой выживания и трудоустройства. Кроме это, перед каждым стоял выбор – оставаться в Германии или искать себе другую страну для жизни и работы.
Давайте проследим судьбы «одесских пассажиров философского парохода», остановившись на некоторых подробнее – эти люди заслуживают того, чтобы о них помнили.
Антоний Васильевич Флоровский
Родившийся в 1884 году в семье протоиерея Василия Антоновича Флоровского историк Антоний Васильевич Флоровский переехал с семьёй в Одессу в десятилетнем возрасте. В 1908 году он окончил историко-филологический факультет Новороссийского университета, избрав своей специализацией историю России XVIII века. С 1907 года он преподавал в Одесском коммерческом училище; в октябре 1911 года становится приват-доцентом и с 1912 года читает лекции по истории в Новороссийском университете. С 1915 года А. В. Флоровский читает курс лекций по истории на Высших женских курсах, в 1916-м становится профессором кафедры русской истории университета, в 1917–1918 годах – также читает лекции на экономическом факультете Одесского политехнического института. В Археологическом институте, созданном после реорганизации Одесского университета, А. В. Флоровский заведовал кафедрой исторической географии (1920–1922).
С 1911 года Антоний Флоровский – действительный член Одесского славянского благотворительного общества; он также работал в Одесском библиографическом обществе, Историко-филологическом обществе (1912), Одесском обществе истории и древностей (1911–1922), Одесском областном архивном управлении (1920–1922), в 1921 году – директор Одесской публичной библиотеки, в 1922 году был избран директором главной библиотеки Высшей школы (бывшей университетской).
Вот какая характеристика была дана ему в списке ГПУ: «Кадет и клерикал, активный противник Соввласти и реформы Высшей школы. Активнейшая фигура, нагло выступающая ещё против более либеральных профессоров, возбуждал работников мединститута к забастовке. В своё время поплатился за это арестом. При белых организовывал вечера-балы. Сын попа, брат бежал с белыми. Ездил как делегат Одессы на выборы патриарха. Член правления указанной секции». Просто демоническая характеристика для глубоко интеллигентного человека, всю жизнь преданного науке. Конечно же получив такую характеристику, оставаться в стране было опасно. Попав вместе с Б. П. Бабкиным и Г. А. Секачёвым в Константинополь, Антоний Флоровский связывается с родителями, братом Георгием и сестрой Клавдией, которые жили к тому моменту в Болгарии, эмигрировав из России в начале 1920 года, до окончательного прихода в Одессу большевиков. Прожив недолгое время в Софии, Антоний Флоровский переехал в Белград, но, не найдя работы и там, переехал в 1923 году в Чехословакию и остался в ней до конца жизни. Он преподавал на Русском юридическом факультете, затем возглавил историко-филологическое отделение Русской учебной коллегии (1923–1930). Эксперт, а затем председатель Учётной комиссии Русского Заграничного Исторического Архива (РЗИА). Сопредседатель Комитета русской книги. С 1924 года член пражского Русского исторического общества, в 1938–1940 годах – его председатель. С 1929 года Антоний Флоровский был членом Славянского института в Праге. С 1933 года преподавал историю России на философском факультете Карлова университета; затем переведён в научно-исследовательский Славянский институт. Доктор философии и профессор Карлова университета, доктор русской истории, с 1957 года – доктор исторических наук Чехословакии. В 1948–1957 годах – ординарный профессор кафедры русской истории Карлова университета. В 1946 году Антоний Васильевич принял советское гражданство, но остался жить в Праге.
План помещения Одесского ГПУ. 1922 г.
В РЗИА хранятся документы, собранные А. В. Флоровским, в том числе касающиеся подробностей высылки интеллигенции из Советской России в 1922 году. Среди них есть интереснейший документ – план здания Одесского ГПУ, а рядом – список имён арестованных коллег. Там же есть и схема внутреннего помещения, где они содержались: правовед П. А. Михайлов, правовед А. С. Мулюкин, лингвист Ф. Г. Александров, физик Н. П. Кастерин, ботаник Г. А. Секачев и другие.
Большая статья В. Т. Галяса об Антонии Флоровском, с которым он много переписывался, опубликована в 15-м номере альманаха «Дерибасовская-Ришельевская». Я также писал о нём в опубликованной в 45-м номере альманаха статье «Одесситы в Праге».
