Уже в прихожей, когда Ерошка и Лёхин прикинули, всё ли нужное с собой взяли, Елисей смущённо сказал, подавая ключи от сарая:
- Лексей Григорьич, я, конечно, можа, и не прав. Только ведь и ты редко в сарай-то наш выходишь, вот и хочу попросить тебя…
- Говори сразу, Елисей, - подбодрил домового Лёхин. - Ты у нас хозяйственный. Что-нибудь хочешь из сарая взять?
- Да нет, наоборот, Лексей Григорьич. На балконе у нас ведро стоит с плиткой старой. Мож, захватишь? Сараюшка наша близко от входа - закинь, да и все дела.
Лёхин ботинки надеть не успел, так что быстро прошёл на балкон и вынес в прихожую ведро с плиткой, про которую он постоянно забывал, когда редко-редко (прав Елисей!), но выходил в подвал дома. Плитка эта оставалась со времён, как он облицевал подсобные помещения квартиры. Как многие рачительные хозяева, Лёхин старую, но не битую плитку выбросить не решался. Вдруг ещё на что пригодится? Большую часть он вынес в подвал, а остатки, которые уместились в обыкновенном ведре, так и дожидались отправки на балконе.
Потом-то, после похода в подвал, Лёхин суеверно думал про Елисея: то ли у него домовой такой гениальный, то ли есть у него дар предвидения, что отправил хозяина в сарай с бытовым грузом, как будто просто так Лёхин вышел, по домашним делам…
В общем, закинул Лёхин в ведро с плиткой майонезное ведёрко с болотными огоньками и открыл дверь, пропуская впереди себя Ерошку. По привычке первым делом пошёл к лифту. Но болотный дух заартачился:
- Ну, Лексей Григорьич, вот что хошь делай, но в энту сарайку ни за что не полезу.
Шишики с плеч Лёхина хихикнули, но тихонько: болотный не услышал, не обиделся. Лёхин сам улыбнулся "сарайке", но уважил страх Ерошки перед опасным помещением. Так что с седьмого этажа они спустились пешим ходом. То есть пешим-то, конечно, Лёхин. Ерошка - сидел в ведре с плиткой, прижимая к себе майонезную банку с болотными огоньками. Судя по блаженствующей мордахе, удовольствие получал в качающемся ведре, как от качелей.
И вышли. Лёхин дверь подъездную придержал - болотный дух шмыгнул с крыльца в "предбанник" подвала - крытый пристрой, прячущий лестницу вниз… Неожиданно Шишики шёпотом охнули и смылись в нагрудный карман хозяйской куртки. Лёхин рассеянно огляделся. Ладонь, державшая дужку ведра с тяжёлой плиткой, непроизвольно стиснула пальцы ещё сильней. В жёсткий кулак.
На дороге перед приподъездной площадкой стояла компания - в сумерках вроде бы обычных - людей. Молодых, но слегка мешковатых - грушами, от узких плеч к широченным бёдрам. Даже в темноте подступающего вечера, в свете фонарей и от окон, разглядел Лёхин поразительно красивые, будто рисованные лица. Компания стояла на дороге вольготно, будто дожидаясь кого-то из своего же числа.
При виде Лёхина один из компании зашагал к нему. Но последний шаг перед бордюром оказался мельче первоначальных. Крысюк словно наткнулся на невидимую стену. Лёхин сначала удивился, правда, его удивление мешалось с беспокойством: чего это он остановился? Но вспомнил и даже плечи расслабил. Крысюка остановила магическая защита дома. Будь этот "вражина", как обозвал бы его Дормидонт Силыч, ближе к человеческому облику, он бы преграду прошёл спокойно…
Лёгок на помине.
- Алексей Григорьич! Да как же вы!.. - высунулось из стены привидение и осеклось. - Крысюки-и?.. Ох ты… Драться будете, Алексей Григорьич?
- Некогда, Дормидонт Силыч, - в тон ему ответил Лёхин, бросив взгляд вниз, на пристрой, из-за решётчатой двери которого выглядывал испуганный болотный дух. Его, кажется, крысюки не заметили.
- Лады, - решительно сказало купцово привидение и заявило: - Мы организуем дежурство, а когда будете на выходе, сразу доложим обстановку. Чтоб вам в неприятности не попасть, Алексей Григорьич.
- Спасибо, - искренне откликнулся Лёхин и спустился с подъездного крыльца к двери пристроя.
Искоса поглядывая на странно застывшую компанию, он заметил, что глаза крысюков упёрлись в ведро с плиткой. Стоящий ближе всех, у бордюра, даже голову склонил, разглядывая. А потом… Развернулся и пошёл к своим. Он решил, что Лёхин вышел в сарай по хозяйству!.. Вот тут-то Лёхин впервые с благодарностью и вспомнил своего рачительного домового.
Отставив ведро с плиткой в сторону, он открыл дверь и снова защёлкнул замок на ней, просунув руки сквозь широкие решётки двери. Ещё раз бросив взгляд на неподвижных крысюков, он стал спускаться по лестнице. Нижняя дверь в сам подвал открывалась натужно, но Лёхин знал один секрет: нужно немного её приподнять - и тогда она ехала сама. Обычно Лёхин оставлял эту дверь открытой, если не зима, конечно. Но сегодня он крепко водвинул её на место. Может, и глупо, но спокойней.
- Ты от них к нам забежал? - негромко спросил Лёхин, высвечивая фонариком Ерошку, который мялся возле трубы, пересекавшей просторное помещение входа.
- Угу… Морды-то какеи у них ужасные, Лексей Григорьич…
Лёхин чуть не споткнулся.
- Ужасные?
- Я, Лексей Григорьич, на морок не гляжу. Я сразу за него заглядываю. А там… Не приведи Господь во сне увидеть. Как, бишь, их там привидение обозвало? Крысюками, небось? Вот крысюки они и есть.
- А как ты их встретил?
- Да я ведь к подвальному шёл - помните? Сказал ишо, что дома не застал. А как по дороге перед домом побрёл, так и наткнулся. Они здесь давно уж стоят. Всё гляделками своими моргают крысиными. Ну, пока вниз-то не доглядели, я по кустикам газона вашего и пробежал под защиту-то. А уж потом навроде как и прятаться не надо было, но так не хотелось показать крысюкам энтим, куда я бегу! Голову-то наклонил и побежал к вам.
Открывать свой сарай Лёхин не стал. Просто поставил ведро с плитками у двери, благо дощатое строение находилось у самой стены с подвальным окошком, куда никто и не подумает дойти, взял майонезное ведёрко и пошёл за Ерошкой. А тот, довольный, что освободили его от поклажи, шёл легко по известной ему тропе.
Странно Лёхин чувствовал себя, идя по коридорам, суженным из-за направленного света фонарика. Вроде всё такое таинственное и настораживающее, но в руках - почти детское ведёрко, только лопатки не хватает. И песочницы.
Сначала время от времени гудели водопроводные и канализационные трубы, через которые бодро перепрыгивал Ерошка, издалека доносилась негромкая музыка улицы: приезжали-уезжали машины, перекликались дети, даже послышался женский смех… Потом улица словно отодвинулась, а на гудение слух замылился. Ерошка больше не прыгал, а деловито шёл - уверенно, отчего и Лёхин успокоился и стал приглядываться к пути. Шли они по утоптанной тропе, только кое-где насыпан колотый кирпич или настелены доски: дом старый, бывает, и трубы прорывает - подвал затапливает водой, которая любит собираться в долгостоячие лужи…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
