– Капитаны осторожны и положительны, – молвил Нарев. – Капитан в годах. Это хорошо. – Он сделал паузу. Хотя есть и свои отрицательные стороны. Возраст – значит недомогания… Кстати, а кто принимает командование, если капитан занедужит?
– Второй в экипаже – инженер, – сказал штурман медленно.
– У инженера хватает своих дел.
– Вести корабль он поручил бы мне. Если бы, конечно, решил действовать, не дожидаясь выздоровления капитана.
– Да, – сказал Нарев задумчиво. – Капитаны бывают в годах. А жаль. Ах, молодость – пора дерзаний…
Пора дерзаний, думал Луговой, оставшись в одиночестве. Дерзость. Дерзкий мальчишка. Почти хулиган. Но героические поступки совершают не маменькины сынки…
Старики хороши в привычных условиях. А стоит условиям измениться, как патриархи теряют ориентировку: сами-то они уже неспособны меняться. Нет гибкости. Хрящи окостенели.
Дерзкие – не трусы. Они принимают смелые решения. Смелое решение – начало всякого подвига.
Да.
На этот раз за обедом присутствовал капитан. Его попросили, и он пришел. Что-то должно было произойти, и Устюг решил: пусть лучше сейчас, чем в другое время – еще менее, быть может, подходящее.
Когда заговорил писатель, капитан не ощутил ничего плохого. На этот раз интуиция подвела его.
Истомин говорил негромко, опустив глаза, словно перед ним на полированной поверхности стола скользили картины, а он только пытался передать их словами.
Они приближались к Земле. Все осталось позади: дерзновенный бросок к звезде, часы ожидания, предчувствие разочарований – и внезапный взрыв радости, которая охватила даже самых уравновешенных, когда на первой же планете, попавшей в поле зрения экспедиции, были обнаружены несомненные признаки цивилизации.
Остались позади незабываемые встречи с обитателями планет, которые, хотя и не совсем походили на людей, однако, принципиально были близки к ним – не анатомически, конечно, и не физиологически, но по образу мышления, по взглядам на жизнь и ее пониманию. Навсегда запечатлелись в памяти первые попытки обмена мыслями, первые неудачи, еще и еще неудачи – и, наконец, успех.
Позади дни знакомства с цивилизацией; дни переговоров и, наконец, прощания. Дни, озаренные дружелюбием, когда каждый из землян наслаждался чувством своей нужности, своей символичности для представителей культуры антизвезды: покинув свою галактику, в которой им так и не удалось найти другие звезды того же знака, окруженные планетами, обитатели минус-мира еще глубже ощутили свое одиночество во Вселенной, так как и в этой громадной галактике, которую сейчас пересекали, не смогли обнаружить собратьев по знаку. Поэтому появление «Кита», смело пошедшего на посадку, сначала повергло их в ужас. Но взрыва не произошло, и они приветствовали население корабля так, как людей еще никогда и нигде не приветствовали и вряд ли когда-либо будут.
Дело в том, что прибытие «Кита» означало для обитателей антипланет нечто значительно большее, чем просто встречу с представителями иной цивилизации.
Могучая культура, которой было под силу направлять полет звезды в нужном направлении, отличалась крайним, почти религиозным уважением к жизни каждого разумного существа. Возможно, это являлось следствием давней убежденности в их космическом одиночестве, а также небольшим – в силу физиологических особенностей – приростом населения, медленным созреванием и долгой жизнью. Так или иначе, с давних времен любой эксперимент на человеке – будем условно называть их так – на планетах антизвезды был строжайше запрещен, причем даже попытка произвести опыт с самим собой считалась тягчайшим, аморальным проступком. И поэтому, хотя способ обращения антивещества в вещество (с предотвращением всех сопутствующих опасностей) был уже давно известен этой цивилизации, им и в голову не приходило изменить свой знак – знак целого человечества – и уподобиться тем, кого они уже не раз встречали во время своего многотысячелетнего путешествия. Способ этот использовался для энергетических целей; но, хотя опыты на мелких животных и давали положительные результаты, никто и никогда не осмелился даже предложить поставить эксперимент на человеке.
Так что теперь прибытие людей, с которыми такой эксперимент был совершен самой природой, послужило неопровержимым доказательством того, что выход из одиночества возможен и не грозит никакими опасностями.
Уже одно это – освобождение целого мира из тысячелетнего космического одиночества – с лихвой оправдывало жизнь каждого из людей «Кита», возмещало все пережитые несчастья, все разочарования, отчаяние и приходившее порой нежелание жить.
Но это было далеко не все. Встреча представителей двух цивилизаций могла и должна была привести к неисчислимым и благим последствиям. Земля, ее цивилизация, помогла бы гостям акклиматизироваться на любой из планет, которые можно было предоставить в их распоряжение, так как изменение знака целой планеты, безусловно, даже для цивилизации антизвезды явилось бы непосильной задачей. В свою очередь, гости, накопившие громадное количество научных и технических знаний и открытий, готовы были поделиться ими с Федерацией.
Нет, не несчастными скитальцами возвращались на Землю люди «Кита»; они везли на родину подарок, ценность которого оценят, вероятно, лишь в далеком будущем. На Землю возвращалась самая удачливая, самая результативная из всех звездных экспедиций последних лет, а может быть – и всех времен.
Земля уже знала. Она готовила встречу. Формулы Карачарова, скорректированные учеными с антипланеты, были переданы по связи, и первые группы инженеров успели вылететь в намеченную точку космоса, где предстояло смонтировать устройства для преобразования «Кита» и всего, что находилось на его борту.
Люди с нетерпением ждали встречи. Однако скучать и томиться было некогда: записи, фотографии, образцы, полученные ими в гостях, обрабатывались, систематизировались, приводились в порядок. Работы было столько, что окажись тут вдвое больше людей – и то у них не оставалось бы свободного времени.
Люди не забыли о пережитом. Но они стали теперь иными. Пройденное закалило их, а открытое сделало мудрее. Они научились ваять свою судьбу.
Таков был финал истории «Кита» – достойный финал.
– Капитан! – сказал Истомин. – Считаете ли вы, что рассказанное мною невозможно?
– Не знаю, – честно ответил Устюг. – Принципиально, конечно, это не исключается. Но вероятность, по-моему, крайне мала.
– Пусть так! – почти выкрикнула Инна. – Но если мы не убедимся своими глазами – хотя бы в том, что ничего этого нет, нет планет, нет культуры – мы никогда не простим себе этого: ведь какая-то доля вероятности все же остается!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
