– Пусть так! – почти выкрикнула Инна. – Но если мы не убедимся своими глазами – хотя бы в том, что ничего этого нет, нет планет, нет культуры – мы никогда не простим себе этого: ведь какая-то доля вероятности все же остается!
– А если и в самом деле это так? – спросила Зоя. – Если единственный выход для них заключается во встрече с нами, а мы уклонимся?
– Интересно будет посмотреть, во что они играют, – подумал вслух Еремеев. – Наверное, что-то похожее на футбол у них есть. Не может не быть, если только у них есть ноги.
– Капитан! – воскликнул Истомин. – Если возможность предоставлена нам, зачем отдавать ее? Разве мы – не такие люди, которые становятся героями?
В этом капитан сомневался. Однако промолчал.
Люди ждали ответа, а он молчал. Да, это было заманчиво, беспредельно заманчиво, и молодостью пахли предсказания Истомина: запах неизвестных трасс, лихих посадок, бесшумных шагов разведки шел от них. И все же…
Он вспомнил, что тогда, когда все это было в его жизни, он еще не был капитаном, и право решать принадлежало не ему, а тем, кто был старше и опытнее.
– Нет, – решительно сказал Устюг. – Я должен сохранить ваши жизни – и сохраню. Я не допущу излишнего риска.
– Сохраните – для чего? – крикнула Мила.
– Для чего живет человек? – вопросом ответил капитан.
– Ради детей! – ответила молодая женщина.
– Чтобы творить, – пробормотал Истомин.
– Для любви, – неловко усмехаясь, проговорил Нарев.
«Чтобы играть», – подумал Еремеев, но промолчал.
– Чтобы быть счастливым, – сказала Инна решительно.
– Так, – подвел итог капитан. – Благодарю за информацию. Ваши мнения мне ясны. Но я считаю, что человек живет для того, чтобы выполнять свой долг. Я знаю, в чем мой долг, и я его исполню.
– Что вам дает право ставить ваше понимание выше всякого другого? – требовательно спросил Нарев.
– Закон, – спокойно ответил Устюг.
– Да, – сказал молчавший до сих пор Петров, и неожиданная твердость прозвучала в его голосе. – Можно говорить что угодно, но все должны подчиняться закону. Потому что, как только мы перестанем делать это, мы погибнем – и как общество, и как люди.
– Громко сказано, – проговорил Нарев, и нотка высокомерия проскользнула в его голосе. – Но не разъясните ли вы нам, какому закону мы должны подчиняться? Существующему на Земле?
– Естественно.
– Но разве мы на Земле?
– Законодательство сохраняет силу в пределах всей нашей цивилизации.
– Нашей цивилизации, – повторил Нарев с горечью. – Наша цивилизация насчитывает лишь одну планету, имя которой – Кит. Население этой планеты составляет тринадцать человек, включая нас с вами. И к цивилизации Земли планета Кит давно уже не имеет отношения. Неужели вы до сих пор не поняли, что все, что было действенным на Земле, для нас – звук пустой? Мы живем ныне в своей вселенной. Мы все – не люди, мы – антисущества. Для нас, уважаемый согражданин, существует только этот мир с его четырьмя стенами, и у нас нет никаких законов, кроме тех, какие установим мы сами, потому что у нас здесь иная жизнь, иная логика, иные понятия о добре и зле…
– Это слова, – вмешался капитан. – Только слова.
– Слова? Капитан, на Земле любовь – благо. Кто первый пришел к выводу, что здесь она – зло? Нет, своя логика – не слово, она – факт. И если мы до сих пор этого еще не почувствовали, то лишь по инертности нашего мышления. У нас нет ничего: ни законов, ни истории, ни прошлого, – потому что весь наш опыт здесь не нужен, непригоден. И я не знаю, есть ли у нас будущее – особенно, если вам удастся настоять на своем. Но раз нет закона, то мы вольны поступать так, как найдем нужным – мы, население планеты Кит. А поэтому…
На этот раз голос капитана был резок.
– Ошибаетесь, пассажир Нарев, – сказал он. – Здесь был, есть и будет закон, и я уже не раз напоминал об этом. Закон этот – Устав Трансгалакта, где ясно сказано, что мы можем и что нам запрещено.
– Нет, капитан, – возразил Нарев. – Устав, о котором вы говорите, имеет силу на кораблях.
– Вот именно, – согласился капитан.
– Но разве это корабль?
– Что вы сказали?
– Я говорю, что корабль – средство передвижения. Средство транспорта, служащее для доставки пассажиров и грузов из одной точки мира в другую. Вы не можете доставить нас туда, куда нам нужно. А то, что просто летит в пространстве – не обязательно корабль: это может быть и планета. Я не хотел говорить об этом, капитан, но начали вы сами. Раз это не корабль, на нем нет и не может быть Устава. Мало того: здесь не может быть и капитана. Вы не имеете права командовать здесь – с того самого момента, как «Кит» перестал двигаться по воле людей.
– Имею – раз я командую.
– Командовали. Отныне с этим покончено.
Наверное, следовало что-то ответить. Возразить. Прикрикнуть хотя бы. Но Устюг упустил момент. Кажется, он ждал, что чей-нибудь голос – хотя бы один голос – прозвучит в его защиту. Но люди молчали. Лишь Петров пробормотал:
– Да, это логично. Капитан – для корабля, но не для планеты…
«Вот так, – думал капитан Устюг. – Такие вот дела. Такие».
Он сидел в своей каюте, и жить ему не хотелось.
Всех его сил хватило на то, чтобы достойно выйти из салона. По пути к себе он повстречал Лугового; штурман спешил туда, где капитан никогда больше не хотел бы показываться. Парень отвел глаза. Устюг усмехнулся и не стал его останавливать.
Теперь он сидел в каюте и тупо смотрел на репитеры приборов, которые занимали полстены и давали полную возможность следить за состоянием корабля. Сознание Устюга автоматически фиксировало показания, хотя капитану это было уже ни к чему.
Это пахло средневековьем: бунт на корабле и прочая чепуха в том же роде. Может быть, не следовало подчиняться. Наверное, надо было стрелять.
Он и стрелял бы – будь он уверен, что его программа действий обещает людям больше, чем та, которую избрали они. Но капитан не знал, что лучше.
Может быть, с ним случилось самое лучшее, что можно было себе представить: его лишили возможности действовать как раз тогда, когда он перестал понимать, что надо делать. С него сняли ответственность за судьбу двенадцати остальных, теперь он был вправе думать лишь о себе самом.
Но он заранее знал, что в глубине души не сможет примириться со своим новым положением, не почувствует себя свободнее. Ответственность была возложена на него не этими людьми. Капитан отвечал в первую очередь перед своей совестью, а от нее освободить не мог никто. Устюг понимал, что, пока жив, в своих глазах останется капитаном и по-прежнему будет отвечать за все, что произойдет на борту корабля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
