Его пальцы скользили по ее щеке, лаская ее с томительной нежностью. Его губы касались ее виска, пробуя на язык крошечные волоски.
— Как смогу я когда-либо простить тебе это? — спросила она.
Его губы погрузились в ямку между ее ключицами.
— Если я убийца, какая мне разница?
Ровена жаждала сказать ему правду, но сдержалась, хотя и знала, какую цену придется ей заплатить за свое молчание.
Когда он отстегивал крючки ее лифа, Ровена покорно лежала в его объятиях, стараясь лишь сдержать дрожь, когда он обнажил ее перед своим жгучим взглядом.
Она вздрогнула от незнакомого ощущения. Он ласкал соски ее грудей, не снимая перчаток. Эти чувствительные бутоны твердели и сжимались вопреки ее воле. Гарет опустил свои горячие губы сначала на один из них, потом на другой, обволакивая их в нежных поцелуях, пока ее руки в томлении не впились в его волосы. Он поднял свою косматую голову и встретил ее свирепый взгляд между двумя этими пиками, посеребренными лунным светом и блестящими от влаги, даруемой его языком.
Он снял перчатки.
У Ровены захватило дыхание, когда его обнаженные пальцы скользнули между ее ног, вызывая в ней дикое желание с утонченностью, которую нельзя было представить. Гарет наблюдал за ее лицом, ловя на нем пробегающие проблески наслаждения, которого она не в силах была более скрывать. Ее тело сотрясалось, когда он погружал в нее палец, с мучительной медлительностью подготавливая ее к другому внедрению, которому вскоре суждено было произойти. Ее ресницы бились, как бабочки, на ее пылающих щеках. Голова металась из стороны в сторону. Коралловая мягкость ее губ изливалась беззвучными словами. Пальцы Гарета творили с ней что хотели. Наконец Ровену охватило содрогание, более сильное и глубокое, чем прежде.
Шея ее выгнулась, и она упала на спину, еле сдергивая крик. Гарет раздвинул коленом ее бедра. Распустил шнуровку своих рейтуз, спустив их с бедер, и Ровена ощутила, как его живой меч вошел в ее нежное лоно. Она прижала лицо к его груди, а он мучительно дразнил ее, сдерживая себя. Ее зубы покусывали его кожу, ее стон звучал в его ушах. Его пальцы переплелись с ее пальцами.
Каждое новое его движение внутри ее продолжалось дольше, он проникал все глубже, пока Ровена не перестала осознавать, где кончается ее тело и начинается его. Его дыхание ускорялось по мере его раскачивания между ее бедрами, пока тонкая нить его собственного контроля не оборвалась, и из его горла вырвался глубокий стон. Ровена изогнулась под ним, когда он вливал в нее свое семя, прижимая ее к кровати со всею силою своей страсти.
Луна скрылась за облаками, собиравшимися на дальнем горизонте. Ровена лежала, зарывшись лицом в согнутую руку Гарета. Его рука рассеянно рисовала что-то на ее плоском, сверкающем от пота животе.
— Ты не будешь искать мне мужа, правда? — спросила она губами, прижатыми к его руке.
Мягкие движения пальцев Гарета прекратились. Он покачал головой.
— И ты не отпустишь меня летом, правда?
Она подняла голову, глядя на него. Рука Гарета на ее шее сжалась.
— Я никогда не отпущу тебя.
Тон, которым были сказаны эти слова, заставил ее глаза потемнеть от отчаяния. Когда-то она молилась, желая услышать их, но не таким тоном, не как угрозу, наполненную больше ненавистью, чем любовью. Она загнала обратно свои слезы, когда Гарет перевернул ее на живот и овладел ею с таким диким неистовством, после которого она, к счастью, была не способна к дальнейшим размышлениям.
Ровена безучастно смотрела, как серый рассвет просачивается через узкое окно. Дальнее одинокое пение петуха закончилось на печальной ноте. Она глядела на мужчину рядом с собой как на чужого. На его лоб спадала прядь спутанных волос. Сон смягчил горькие складки вокруг рта, однако, пока она наблюдала за ним, тень снова упала на его лицо, как будто мира не было даже в его сне. Ровене не было больше дела до его боли. Ей самой предстояло многое решить. Она сдвинула его ногу, переброшенную через ее бедро, и освободилась.
Она надела тунику Гарета. Тяжелый камлот ощущался непривычно грубым на ее голом теле. Это одеяние укрыло ее до колен.
Спящие тела заполняли большой зал, подобно жертвам безжалостной чумы.
Проходя через двор, Ровена вдыхала влажный утренний воздух, не загрязненный запахами кислого вина и грязных тел. Наверху подъемного моста она остановилась, с печалью глядя на конюшни. Она хотела искать утешения в компании своих братьев, но подумала, что теперь ее отделяет от них не только богатство и грязь замка.
Между ними образовалась пропасть — пропасть, Углубившаяся за эту длинную ночь, когда Гарет использовал ее любовь как оружие для ее укрощения, использовал свое темное искусство, чтобы вырвать у нее крики, которые ей самой казались чужими. Смелость, которая заставила ее воспротивиться Гарету покинула ее при мысли о встрече с Маленьким Фредди в таком виде: полуодетая, с распухшими губами и спутанными волосами. Она знала, что знаки, которые оставил на ее теле Гарет, были слишком свежи.
Она поежилась, жалея, что не захватила шаль. Утро все еще дышало зимой. Тучи окутывали горизонт, и издалека доносился запах дождя.
Она прошла по узкому бортику на краю рва и присела на уступ над темным зеркалом воды. Через озеро скользили клочья тумана, закрывая, словно белыми вуалями, мост. Если она уйдет сейчас, сколько времени понадобится, чтобы добраться до Ревелвуда? И. как скоро за нею явится Гарет, чтобы утащить в свою преисподнюю?
«Я никогда не отпущу тебя».
Его ледяные слова эхом отзывались в ее душе. Гарет де Креси был могущественным человеком. Он мог запереть ее, сделать пленницей Карлеона навсегда, если захочет. Она представила себя сидящей в одинокой башне, где наблюдает из окна, как он приводит в Карлеон жену, увядает и седеет, пока он растит сыновей и медленно забывает ту ослепляющую страсть, которая когда-то связывала их.
Ровена прижала ладони к лицу, молясь, чтобы ее покинуло это мучительное видение. Когда она открыла глаза, она увидела что-то молочно-белое, покачивающееся на поверхности воды во рву. Она моргнула, убеждаясь, что глаза не обманывают ее.
Опустившись на колени, наклонилась над водой. Край белого предмета приближался к ней. Она поколебалась, прежде чем протянуть к нему руку. Бог его знает, какими были эти злобные рыбы Блэйна — длиной в дюйм или больше, как киты. Задержав дыхание, она схватила приплывший к ней предмет.
В ее руке оказался гладкий цилиндр, и она вытащила его из воды. Это была кость с длинными тонкими суставами пальцев, застрявшими в струнах деревянной лютни. Пронзительный визг вырвался из ее горла, разорвав утреннюю тишину. Она визжала и визжала, пока Блэйн не вынул это из ее руки и не обнял ее, прижав лицом к своему плечу.
23
Ключи звенели на поясе сенешаля, когда он прибежал в донжон[10]. Он бросил удивленный взгляд на очаг, возле которого примостилась Ровена. Она ответила ему немигающим взглядом.
— Милорд, милорд! За дверью собралась толпа! Они кричат! Что мне делать? — Он бегал по пятам за расхаживающим Блэйном, сжимая в отчаянии свои пухлые руки.
— Скажи им, пусть убираются к чертям, — проскрежетал Блэйн.
Сенешаль не отставал:
— Они не слушают, сэр Блэйн. Прежде всего, их подняли рано утром и выбросили из замка, как вчерашнюю капусту. Половина из них еще не протрезвела. Они в отвратительном настроении, а слухи, которые ходят среди них, еще отвратительнее. Двери Ардендона никогда ни от кого не запирались — ни от рыцаря, ни от крестьянина. — Он зловеще понизил голос: — Дела плохи. Они чуть ли не собираются использовать таран.
Блэйн повернулся к нему, очевидно истощив запас своего терпения, и схватил его за ворот:
— Ты сенешаль или нет? Подними подъемны мост. Опусти решетку.
Сенешаль ошарашено замигал.
— Решетку. Конечно. Я забыл, что она у нас есть. Побегу туда. Может быть, она не заржавела.
