приглушенное металлическое щелкание, и она в испуге отступила. Что же ей делать? Почему бы и не помочь таинственному спасителю. Она зашла с другой стороны люка, заметив, что осмотическое поле, которое поддерживало разницу атмосферного давления между отсеком и остальным Кораблем, исчезло. Как и освещение. Там, внизу, было темно. Она потянула. Ничего не вышло. Она с тем же успехом могла бы попытаться переставить гору.
А потом подвижный кусок почвы снова зашевелился с глухим скрипом, заставив ее отскочить. Песок с новой силой устремился в открывшуюся на земле дыру.
Из дыры появилась маленькая голова механического скарабея. Плавтина узнала в нем эргата, машину с ограниченным интеллектом, занимавшуюся обслуживанием корабля. Он походил как две капли воды на эргатов со старой красной планеты, которые чем только не занимались: чистили улицы, ремонтировали дома, строили мосты посреди пустыни. Вид его круглого низкорослого тельца, его гладкого панциря из блестящего металла успокоил Плавтину. Невыразительный взгляд его горящих красных глаз на миг задержался на ней, но эргат не сделал ни единого жеста. Она потянулась к нему мыслью, но он отступил назад и оттолкнул ее. На периферии его грубого разума всплыла инструкция: ноэмы не должны прямо общаться друг с другом.
Как же им понять друг друга? Плавтина приблизилась и протянула руку, будто собиралась погладить животное, и стальное насекомое задвигало жвалами в пародии на речь: «Клац. Клац. Клац. Клац. Клац».
В этой механической болтовне не было никакого смысла – только ощущение неотложности и общая тревожность. Плавтину это испугало.
Голова маленького механического существа пропала. Плавтина снова подошла к щели в земле. Там с трудом хватало места, чтобы пролезть на другую сторону. Она легла на землю, животом на ледяной песок, и просунула ноги в дыру. Она закрыла глаза и представила, как симпатичный автомат превращается в орду монстров-пожирателей. Под ногами не ощущалось опоры. Пол наверняка был далеко внизу, в двух с лишним метрах. Поскольку она ничего не видела, просто свалиться вниз было бы неосторожно. Она протиснулась в щель, так, что ноги болтались в пустоте, потом просунула и голову в отверстие, удерживаясь на одних руках. Тело ее было куда сильнее, чем можно было подумать, взглянув на ее грациозную фигуру.
Она повисела на руках несколько секунд, пока глаза привыкали к полумраку.
Скарабей ждал ее внизу, задрав голову. Он демонтировал люк – вернее, разобрал на части. Повсюду вокруг него были раскиданы детали, словно декорации механической бойни. Из стены торчал наполовину выкрученный рычаг; она догадалась, что эргату пришлось опустить его, чтобы освободить проход, несмотря на то, сколько все это весило. Самое удивительное, сказала она себе, начиная раскачиваться…
Она прыгнула, приземлилась на цыпочки, опустилась на корточки, чтобы смягчить удар…
… самое удивительное – что этому маленькому созданию удалось забраться так высоко. Она поднялась, посмотрела вверх, на резкий и бледный свет фальшивой красной планеты и вопросительно повернулась к эргату.
Тот ответил новым щелканьем и порывисто закивал большой головой, лишенной шеи. Он хотел, чтобы Плавтина следовала за ним.
Она с трудом узнавала путь, по которому пришла. Освещение пропало, коридоры плавали в сумеречном тумане. Как в здании, построенном человеком, висящие под потолком микроорганизмы пришли на смену поломанным электрическим схемам. Плавтину удивила такая концепция на Корабле, построенном после Гекатомбы. Может быть, дело было в каком-то инстинкте, унаследованном вместе с Узами.
Она шла за автоматом, и только звук ее шагов примешивался к металлическому позвякиванию его насекомьих лапок. Эргат был беззащитен, и все же его присутствие успокаивало.
Пока не появились первые признаки насилия. Стены местами были истерзаны и обожжены, словно от ударов энергетического оружия. Места пересечения коридоров были усыпаны телами автоматов, выпотрошенными, переломанными всеми возможными способами. Их было несколько десятков. Некоторые были четко располовинены лазерным лучом или газовым резаком, другие лежали с оторванными головами и конечностями, словно их пожрал какой-то великан. В первый раз она ощутила, как по спине течет пот – ледяной и неприятный. А потом в конце коридора они наткнулись на настоящую гору трупов. В нескольких десятках метров прорвало трубу, и из нее вытекала желтоватая вязкая жидкость, органическая на вид и зловонная. Плавтина пошла по ней, не осознав этого, даже когда жидкость дошла ей до лодыжек – слишком ее заворожило и ужаснуло окружающее. Что-то привлекло ее внимание, и она прошла еще несколько шагов среди нагромождения обломков металла и растерзанной электроники. В шоке она упала на колени и вытянула шею, потрясенно вглядываясь в открывшуюся ей картину: два эргата схватились в смертельном объятии. Жвала одного из них засели в груди другого, но его это не спасло от смертельной раны: в животе виднелась черная обожженная дыра. Плавтина почувствовала слабое, едва ощутимое ноэтическое присутствие, протянула руку к эргату, едва осознавая, что делает. Задняя лапа существа дернулась. От неожиданности Плавтина вскочила на ноги, сердце зашлось от страха.
Автомат отреагировал, когда она приблизилась? Попытался каким-то образом что-то ей сообщить? Теперь не узнать. Эргат уже не двигался.
– Что случилось? – задыхаясь, спросила она у своего проводника.
Но скарабей ответил ей лишь нервным пощелкиванием челюстей, и они продолжили путь.
И все же ее мысли все время возвращались к ужасающему зрелищу. Человек увидел бы в нем только разрушение материальных, неподвижных вещей, поджал бы губы при виде бессмысленно загубленных машин. Но не автомат. И дело было вовсе не в эмпатии. По крайней мере, не в ней одной. Ноэмы не были созданы для войны. Узы этому не благоприятствовали. Уделом ноэмов была вечная духовная жизнь, избавленная от тени неминуемой смерти. А вот ее возвращение к жизни помещало ее в смертные или уже мертвые тела – ее собственное, этот Корабль, которым она в каком-то смысле была и который теперь превратился в братскую могилу, этот мир, лишенный смысла после невиданного потрясения Гекатомбы… В большом масштабе или в малом – она находила только смерть, и эти смерти, вкладываясь друг в друга, образовывали отвратительный гротескный калейдоскоп, похожий на зловещие фрески, популярные у некоторых древних культур за Океаносом, на которых скелеты водили причудливый хоровод. Эта картина так ясно и неумолимо предстала перед ней, поражая ее зрение и органы чувств, что Плавтина забыла о том, что делала, у нее подкосились ноги, и она рухнула на землю.
Проводник вывел ее из задумчивости. Несколько секунд он разглядывал Плавтину красными невыразительными жучьими глазами, застыв всего в паре сантиметров от ее лица. Казалось, что он нервничает и хочет поскорее идти дальше. Но для нее это значило снова углубиться в темные
