Снимал меня с работы и Билл Клинтон со Строубом Тэлботтом. Им не нравилось, что я активно защищаю сделку с Индией по ракетным разгонным блокам. Перед саммитом G7 летом 93-го года Борис Николаевич пообещал американскому коллеге отстранить меня от участия в переговорах по космосу с делегацией США. И отстранил…
Много чего можно вспомнить! Благодаря «независимым» журналистским расследованиям я неожиданно оказался заказчиком и чуть ли не исполнителем убийства Отари Квантришвили. Не думаю, что подобный бред мог родиться у кого-то в голове спонтанно, без предварительного заказа. Якобы я собирался поставить под свой контроль потоки денег, идущие через Национальный фонд спорта. Тот имел таможенные и прочие послабления при ввозе в страну табака и алкоголя. С какого, спрашивается, перепуга я полез бы в такую историю? Но нашелся молодой человек по имени Ваня, вроде бы готовый рассказать компрометирующие меня факты. Якобы он где-то пересекался с моим покойным братом, а потом еще с кем-то… Правда, свидетельствовать в суде этот мальчик не мог, о чем представил соответствующую справку. Даже сейчас в пересказе это выглядит предельно нелепо, тем не менее грязный слух был запущен. Напрямую меня никто не обвинял, лишь смутные намеки гуляли: то ли он шубу украл, то ли у него… Видимо, ставилась задача любой ценой замарать имя, а ничего более убедительного нарыть не удалось, хотя к сбору компромата подключили специалистов из Академии ФСБ, подконтрольной Коржакову (он писал об этом). В итоге я был вынужден обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства. Мои интересы представлял адвокат Генри Резник. Уже после всех разбирательств Артем Боровик (публикация случилась в его альманахе «Совершенно секретно») извинялся, объяснял, что ничего не знал о готовящейся статье — его не было в стране, когда номер подписывался в печать… Потом я даже случайно познакомился со вдовой Квантришвили. У нее был парикмахерский салон на Рублевке, и я ходил туда стричься, еще не зная, кто его держит. Меня устраивало месторасположение, я жил тогда на казенной даче в Жуковке. Когда нас представили друг другу, я прямо спросил, верит ли женщина написанному в газете. Она коротко ответила, что кому надо, все всё знают. Помню, я пошутил: «Задаю вопрос, поскольку в руках у ваших девушек ножницы…» Элисо Квантришвили рассмеялась: «Стригитесь, не беспокойтесь! И на дураков не обращайте внимания». Так что и с помощью мифического «убийства» отправить меня в отставку не получилось.
Зато сам я дважды подавал прошение на имя президента. Это к теме нашего предыдущего разговора, что Шохин держался за место… Ушел из правительства я, кстати, в тот же день, что и пришел. 6 ноября 91-го Борис Ельцин издал указ о моем назначении вице-премьером, а ровно через три года он же подписал мое заявление об отставке…
— Повод?
— В какой-то момент я почувствовал себя одиноким волком. Из старой команды, с которой начинал, почти никого не осталось. Меня и раньше «забывали» включить в новый состав правительства, не раз пытались оставить за бортом при очередном его реформировании. Уже рассказывал, что Гайдар с Чубайсом не сильно хотели видеть меня на ключевых постах, но все же мы были единомышленниками по крови. Плюс Черномырдин понимал, что в его ближний круг должны входить независимые, не вовлеченные в систему клановых или семейных интересов профессионалы, чтобы прицел, как говорится, не сбился. Фактически у меня никогда не было групп поддержки в бизнесе и властных структурах, я не старался их сформировать. Возможно, это и предопределило мое политическое долгожительство. Я был равноудален от всех, никто и ничто не мешало реализовывать государственный интерес, как его понимал. Снимать же с должности меня начали уже весной 92‑го года. Более четырехсот депутатов тогда подписались под письмом к президенту. Смысл обращения был прост: реформы хорошие, последствия плохие. Я ведь отвечал за социальный блок, приходилось и на Горбатый мост к недовольным шахтерам выходить, и с профсоюзами переговоры вести… Перед VI съездом встретился с Ельциным и сказал: «Если решите сдать депутатам меня или кого-то из правительства, постарайтесь получить взамен какую-нибудь компенсацию. Нельзя просто так жертвовать членами команды…» Возвращаюсь из Кремля, звонит Бурбулис: «Что ты наговорил президенту?! Он рассказал, будто приходил Шохин, грозил пальцем, мол, сдать хотите? Не советую!» Не знаю, какие нотки уловил в моих словах Борис Николаевич, но тогда на съезде он нас отстоял. Однако к 94-му все стало иначе. В правительство пришли новые люди — со своими интересами, командами, сферами влияния. Пока видел смысл в том, чтобы продолжать работу в Белом доме, терпел, хотя меня потихоньку и оттирали от процесса принятия ключевых решений. Но когда возникла серьезная развилка, решил уйти, а не занимать «теплое» место. Как зампред правительства формально я курировал финансово-экономический блок, но при этом не имел реальных рычагов влияния на Минфин и Центробанк. Это была компетенция премьера и президента. И когда после «черного вторника» в октябре 94-го года на президиуме пр
авительства я схлопотал выговор за плохую координацию деятельности двух названных выше ведомств, то сказал: «Принимаю претензии, но для исправления ситуации мне понадобятся соответствующие полномочия. Для начала прошу согласовать со мной кандидатуру будущего министра финансов, чье место вакантно». Никто не возразил. Выхожу из зала заседаний и попадаю в кольцо журналистов, которые просят прокомментировать назначение главы Минфина. А мне еще имя его неизвестно. Спрашиваю: «Кто?» Отвечают: «Владимир Пансков. Как к нему относитесь?» Говорю: «Персону обсуждать не буду, но только что мы условились об определенных правилах». Рассказываю прессе о выговоре и обещанных полномочиях. Утверждение нового министра (Пансков это или кто-то иной) — нарушение уговора. И добавляю: «Придется мне подать в отставку». Иду к ЧВС с прошением. Он сидит насупленный: «Что наделал?! Тебя хотели снять вместе с Дубининым и Геращенко, я спас, отстоял, столько сил положил, а ты…» Объясняю: «Не хочу, Виктор Степанович, превращаться в мальчика для битья, а после подписанного за моей спиной указа назад дороги нет. Хоть бы дали поговорить с Пансковым до утверждения, из политеса соблюли бы субординацию, чтобы человек понял, что и я для него босс, а так сразу продемонстрировали министру, кто в доме хозяин… Как теперь выстраивать отношения в «курируемом» блоке? Подчиненные имеют полное право ходить мимо, не замечая меня…»
Поразительно, но в 98-м году история повторилась практически один в один! Словно Примаков прочел стенограмму нашего разговора с Черномырдиным. Полное дежавю! Будучи лидером фракции, я выступаю в Думе и говорю, что ответственные за дефолт должны покинуть посты, поскольку несут персональную ответственность за случившееся, и для восстановления доверия к власти со стороны населения нужны новые люди, новое правительство. Спускаюсь с трибуны, и Евгений Максимович прямо в зале заседаний предлагает мне пост первого вице-премьера по социальным вопросам. Благодарю и отвечаю, что уже был в этом качестве… Примаков лишь руками всплеснул: «Что же вы все отказываетесь?» Оказывается, несколькими минутами ранее у него состоялся аналогичный разговор с Явлинским, и Григорий отклонил предложение с похожей мотивацией… Через пару дней раздается телефонный звонок от ЧВС: «Тебя сейчас соединят с Евгением Максимовичем. Будет звать в свой кабинет. Не торопись с ответом. Встреться, послушай, а потом примешь решение…» Приезжаю к Примакову, и он снова говорит, что видит меня первым замом по социалке. Объясняю: спасибо, но в 92-м я получал по голове за последствия реформ, а сейчас, значит, будут бить уже за последствия дефолта? А кто курирует финансово-экономический блок? Маслюков. Боюсь, у меня могут возникнуть с ним разногласия по посткризисной программе. Евгений Максимович ответил, что они оба были кандидатами в члены Политбюро ЦК КПСС, и он доверяет Юрию Дмитриевичу… Я посоветовал взять на социальный блок кого-нибудь из губернаторов или женщину. Обе мои идеи прошли: Матвиенко поставили на социалку, а Густова назначили первым вице по региональной политике и СНГ. Мне же Примаков, выдержав паузу, сказал: «А вице-премьером по финансово-экономическому блоку пойдете? Правда, место первого не предлагаю, оно занято». Я говорю: «Это интересно, но надо все обсудить с участием Юрия Дмитриевича. Как поделим сферы полномочий, разграничим обязанности… Вот, к примеру, Минфин за кем?» Евгений Максимович отвечает: «За вами. Как и переговоры с МВФ, Всемирным банком». Словом, стали уточнять детали, нашли некий консенсус. Вместе с Примаковым иду к президенту. Ельцин под телекамеры произносит: «Вот Александр Шохин, опытный профессионал. Ему поручено отвечать за всю экономику в новом кабинете». Сижу и думаю: «Может, под сурдинку удастся расширить круг полномочий?» Но Примаков сразу вносит коррективы: «Если не возражаете, Борис Николаевич, мы с Александром Николаевичем нюансы обсудим отдельно, а потом вам доложим».
