class="p1">Сын и поел бы, да при постороннем не хотелось. Он завалился бы спать, да гость, хоть и получил валенки, не собирался уходить. Марья Ивановна только за живот хваталась, когда он в картинках рассказывал о том, как тонул и как его спасали да одевали.
Проникнувшись к механику большим доверием, хозяйка, как близкому другу, поведала ему о чудесном возвращении пестрого боровка. Гость ахал, дивился, давал серьезные советы, как быстрее и подешевле раскормить скотину. Потом Марья Ивановна рассказала о своем хозяйстве, и он тут же, не отходя от стола, распланировал, где на ее огороде удобнее чеснок для продажи посадить, а где теплицы возвести. Похаживая по комнате в валенках Павлуни, веселый утопленник вслух рассуждал о великой прибыли, которую принесут теплицы. Марья Ивановна слушала лихие речи, распахнув рот. Только изредка вставляла:
— Слушай, а если вместо стекла пленку приспособить? Пашка в совхозе ее возьмет.
— Как же, возьму! — сказал сын, глядя в окно. — Вон люди на остановку идут, скоро автобус, видать.
Глаза матери потухли.
— А строить кто будет? — горько молвила она. — Мой, что ли? Он последнее разбазарить норовит. Давай, парень, домой чеши. Хороши твои сказки, да не для меня.
Она выставила механика, даже не напомнив ему, чтобы поскорее вернул валенки. Гость ушел, задевая в сенцах за ведра полами шубы, гремя ящиком.
«Теперь усну», — подумал Павлуня, но сон вдруг пропал. Беспокойство овладело им. Он встал.
Мать еще сидела за столом, завороженная словами механика. Подняв на сына глаза, сказала сердито:
— Видишь, какие люди бывают?
— Люди, — отозвался Павлуня. — Знаем мы таких!
Марья Ивановна внимательно посмотрела на него:
— Не наелся аль заболел?
— Нет!
— Чем же недоволен? Говори!
— Всем недоволен! — пробормотал Павлуня, надевая шапку и новое пальто. — Вот живут же люди! Нормальные! А ты все с огородом своим паршивым! Со своим животным вонючим! Хоть в кино бы пошла! Газету бы почитала когда!
Павлуня говорил все громче и громче, а последние слова, выкрикнув, прихлопнул дверью. Марья Ивановна изумленно молчала: никогда еще тихий сын не осмеливался так бунтовать. Она запоздало крикнула в дверь:
— Поговори у меня! Грамотный! Читатель!
Взволнованная, походила Марья Ивановна по комнатам, включила телевизор. Пианист играл что-то непонятное, очень грустное. И под эту музыку к Марье Ивановне пришел вдруг аппетит. Она поела холодной картошки с солью, запивая ее кислым молоком, потом выпила чаю и, немного успокоившись, взялась за счеты. Подсчитывая будущие доходы, щелкала так и этак, пока не уснула на костяшках.
А Павлуня шагал туда, куда вело его растревоженное сердце. Светила луна, мерзли звезды. Было тихо и просторно на свете. У Татьяниной калитки маячил под фонарем механик в наброшенной на плечи шубе, в Павлуниных валенках и рукавицах. Возле ног его стоял ящик и торчала пешня, воткнутая в снег. Держась руками за планки палисадника, он смотрел в окошко. На шторе четко пропечатывался силуэт девушки.
Механик оглянулся на скрип снега.
— Сто лет не видел ее, понимаешь? А сегодня встретил — и тут закипело. — Он постучал себя кулаком по груди.
Павлуня сухо отозвался:
— Понимаю. — Он хоть каждый день видит девушку, да от этого не легче. — Я все понимаю. Только у нее Бабкин есть, он служит. А Бабкин — брат мой, понимаешь? А тебе домой пора.
— Пойду, а то замерзну! — Механик, запахнув шубу, невесело засмеялся. — До свидания, крестный!
— Прощай лучше.
Павлуня смотрел ему вслед и только тогда успокоился, когда подошел автобус и механик влез в него.
Автобус заскрипел, тронулся.
— Уехал? — раздался милый голос.
Татьяна вышла незаметно в накинутой на плечи курточке. Павлуня неопределенно качнул головой, не то здороваясь, не то спрашивая:
— Видела его?
— Видела.
— Торчал под окнами?
— Торчал.
Павлуня сказал строго:
— Ты гляди!
Девушка засмеялась, схватила его за уши шапки, притянула к себе:
— Эх ты, сторож!
Он осторожно высвободился:
— Да ладно тебе уж… Гони ты его, а?
— Пашка, Пашка! Славный ты мужичок! Иди спать, не волнуйся.
Павлуня потоптался, и она с улыбкой спросила, что еще его мучит. Он поднял глаза.
— Пиши Бабкину, не забывай.
— А это уж не твоя забота.
Павлуня пожелал ей спокойной ночи и сам, успокоенный, зашагал домой.
БИЛЕТ ДО ГОРОДА САРАТОВА
В просторном зале, в центральной конторе, собрались совхозные механизаторы. Разговор шел о севе. Хоть за окнами томился серенький зимний день, хоть далеко еще до солнышка — люди все в весенних заботах. Уточнялись посевные площади, народ спорил, горячась, о запчастях и удобрениях. Звеньевые, как на подбор, умелые, сильные, горластые. Они не первую весну готовятся встретить и хотят, чтобы все у них было как надо: и техника, и семена, и запчасти. Они горой стоят за свою картошку или свеклу, за рожь и пшеницу, им растить и капусту, и травы: все поля поделены, каждый колосок, каждый клубень будет иметь хозяина.
— А что морковка? — в разгар страстей вдруг спросил кто-то, и сразу стало тихо, все посмотрели на ребят из Мишиного звена, которые сидели в уголке, не подавая голоса. — Нету звена-то.
— Есть! — сказал Боря Байбара.
— А кто возглавит? — спросил Иван.
— Модест! — твердо ответил Боря, и его ребята закивали.
В зале загудели.
Василий Сергеевич поднялся, усмехаясь:
— Во-во, нашел звеньевого, комсорг! Только твой Модест больно обидчив! Ишь ты, девка красная! Чуть что — «уйду» да «уйду»! Напугал! Пузырь!
— Спасибо, — послышался из двери одинокий голос. — Спасибо на добром слове.
— Модя? Модест? — нахмурился Аверин. — Проходи, садись!
Тот покачал головой:
— Был я Модестом, а теперь каждый может… ногами. Спасибо…
Тишина повисла над залом, даже стулья перестали скрипеть.
— За дело — убей меня, — продолжал Модест. — Только не унижай. Перед людьми. Я ведь тоже человек.
— Лодырь ты! — запальчиво ответил Аверин.
И кто-то из механизаторов сказал громко, с досадой:
— Эх, зря!
После совещания в полутемном коридоре парни уговаривали Модеста, окружив, шептали горячо, а Модест слушал, клоня голову. Иван хмыкал в сторонке:
— Унижайся. И перед кем?! Перед Васькой Авериным?!
Модест поднял голову:
— Ведь ребята просят… По-человечески… Они мне доверяют — спасибо им. Ради них я готов… Пускай…
Парни долго не расходились, стояли у конторы опять все вместе — все Мишино звено. Значит, будет у поля хозяин — защитит, не даст в обиду.
— Пусть завтра загоняют технику на ремонт! — торопился Боря Байбара. — Время-то не ждет!
— Семена проверить, — подсказал Саныч.
Модест подал тихий голос:
— У меня трактор разутый, а гусениц нету.
— Пусть ищут! — шумел Женька, радуясь, что вокруг много молодого народа и жить будет весело.
Мимо прошагал Аверин, посмотрел на ребят, хотел
