так.
— Ты кто? — спрашиваю. Только вместо слов хрипение какое-то получилось.
Но девушка меня поняла. Улыбнулась, отвечает:
— Не узнал? Я Бусенька. Буська.
Я аж глаза выпучил. Сел, вроде ничего — не шатает. Только в голове каша. Присмотрелся — а девушка совсем неодетая. Из одежды только волосы и ошейник.
Тут я подпрыгнул, на ноги вскочил. Она тоже поднялась, изящно так, прямо фотомодель. Да и сама, вижу, красотка — хоть на плакат, в рекламу.
— Ты что, правда Буська? — ничего умнее не придумал сказать.
Но правда — смотрю внимательно, а волосы у неё коротко пострижены, торчат, как у ежа. И цвет волос рыжий с подпалинами. Точно как у нашей собачонки.
Ошейник тот самый. Только нет на нём больше сердечка. Камушек опять показался — кошачий глаз в золотой оплётке. Только оплётка расплавилась и с камнем слилась в одно. Теперь в кошачьем глазе золотая нитка блестит золотым узором.
— Если хочешь, то Буськой зови, — говорит девушка. — Хотя у меня имя есть.
— Имя? — говорю, а в голове вертится дурацкое, не помню откуда: "Имя, сестра, имя! Скажи мне имя!"
— Я знаю, тебя зовут Дмитрий, — отвечает девушка. — Моё имя — Альвиния.
Повернулась, пошла к тем, кто на земле лежал — к товарищам моим по банде — покойным. Тут как раз лунный свет весь дворик осветил. Смотрю ей вслед, слова не могу сказать. Красота — и спереди, и сзади.
Альвиния присела возле покойников, на коленки встала, смотрит. Я подошёл, а она Альфрида лицом вверх повернула, и по щеке его гладит, как меня только что.
— Ох, — шепчет, — бедный, бедный глупый Альфрид…
— Ты его знаешь? — глупый вопрос, но что-то я не догоняю сейчас. Стою, как дурак на именинах.
Она не отвечает, сидит, голову склонила над покойничком. Потом глаза подняла на меня, жалостные такие. А я только сейчас заметил, что уши у неё заострённые. Волосы-то мы ей постригли, вот уши и торчат. Так она эльвийка, выходит. Как там — полуэльв. Полукровка! Как Альфрид…
Тут меня озарило. Это она! Из-за неё бедняга Альфрид так напрягался, грабил, воровал, во все тяжкие пустился. Непонятно только, почему собакой была. Но она это, зуб даю…
Но сказал совсем другое.
— Холодно, — говорю. — Тебе одеться бы. Давай, я тебе свою шинель отдам…
Снимать стал, а шинелька моя порезана, руку просунуть можно. Это меня шофёр палашом располосовал.
— Ничего, — отвечает девушка, равнодушно так. — Найду что-нибудь.
И точно — нашла. Трупов здесь много образовалось. С одного штаны сняла, с другого — рубашку. Пальтишко накинула, шапку на уши натянула. Стала не девушка, а пацан. Ногами в ботинках притопнула, повернулась, спрашивает:
— Можно меня узнать?
— Нет, — говорю.
А сам посмотрел на тело шофёра и по лбу себя хлопнул с размаху. Пожалел сразу — загудело в бедной моей голове. Но вот ведь досада: не расспросил его как следует!
Убил сразу, а мог бы и… да, пытке подвергнуть. Не знаю, учили этому Дмитрия Найдёнова в полицейской школе или нет. Но я-то цивилизованный человек! Я такое на экране видел, кого хочешь разговорить можно.
Но что теперь говорить…
Поднял своё оружие. Взял револьверы, палаш обратно прицепил. По телу шофёра пошарил, много интересного нашёл. Повезло мне живым остаться, ох, повезло…
Товарищей своих обыскивать не стал — не смог. Не настолько я эльф, чтобы вот так — спокойно. Девушка эта, Альвиния, хотя и горюет по своему милому, без проблем с него штаны стянула. А я что, я по документам человек.
— Ну что, пойдём? — девушка спрашивает.
Огляделся я — делать здесь больше нечего. А вот куда идти — вопрос. Большой такой вопросище.
Глава 37
— Тебя куда отвести? — спрашиваю девушку. — Дом у тебя есть?
Она себя руками обхватила, головой качает:
— Мой дом — дом невинных лилий. Знаешь, что это?
О, точно. Не зря покойный Альфрид так за бедных сестёр по крови страдал, кричал про злую судьбу. Бордель — вот её дом.
— Знаю, кто же не знает, — говорю. — Хочешь туда пойти?
— Не хочу, — отвечает. — Но куда ещё? На улицу, себя за гроши отдавать?
— Так и мне идти некуда, — говорю.
И вдруг понял — точно. Некуда. Если Филинов, хозяин мой, тот самый Рыбак, то шофёр этот — от него. И хозяин теперь сидит в гостинице и ждёт, когда убийца ему мою голову принесёт на блюдечке. Ну, не голову, а хотя бы ухо отрезанное, для доказательства.
С другой стороны, очень странно, что записку, в которой меня на встречу приглашали, передал гоблин. Тот самый гоблин, который на полицию работает. Тот самый, который тогда, в благородном собрании, у двери стоял и нашу с Викентием Васильевичем встречу охранял. А ведь кого попало на такое дело не возьмут.
Так что же, получается? Может, это мой шеф, заместитель полицмейстера, обманную записочку прислал? Но зачем ему это? Ничего не понимаю…
Или, может быть, записка настоящая, а убийца просто за мной проследил, и полиция не при чём? Но откуда тогда Альфрид знал, что я на полицию работаю?
Хотя, может и не знал, а просто догадки свои высказал. На испуг взял Димку-стажёра. А стажёр возьми и напугайся. Небось по моему лицу сразу понятно стало, что рыльце у друга Дмитрия в пушку…
Короче, стою, мозгами ворочаю, ничего понять не могу. Совсем запутался. Спрашиваю Альвинию, а сам в затылке скребу в раздумье:
— А чего тебя в собаку-то превратили? Просто так или причина была?
Она плечами пожала:
— Мне не сказали. Вызвала меня госпожа, я вошла… и раз! Пол подпрыгнул, стол, за которым госпожа сидела, выше меня стал. Госпожа подошла, ошейник на меня надела. Сказала: "Заклятье моё крепко. Ничто и никто его не отменит, кроме неведомого…" И всё. Стала я собакой.
— Погоди, — говорю. — Ты что-то путаешь. Колдовать здесь может только старший эльв. То есть глава общины. А глава общины — мужик. Я его сам видел. Да и ты его видела. Он недавно к Филинову приезжал, важный такой…
Как она засмеётся! Мне аж обидно стало. Что такого сказал?
— Чего смеёшься?
— Ой, Дмитрий! Вы что, не знаете?
А сама — хи-хи-хи-хи…
Отсмеялась, говорит:
— Простите, Дмитрий… Это только эльвы знают. Но мы, лилии из дома лилий, знаем тоже.
— Что знаете?
— Это большой, страшный секрет. Кто его разболтает, погибнет страшной смертью.
— Страшной смертью? — говорю. — Такой, как одна из вас? Она узнала секрет, и её убили?
Посмотрела она на меня, странно так, помолчала. Потом взяла меня за руку и
