— К четырем утра она заблевала свою спальню и крепко уснула, — успокоила ее Лера.
— Ее совесть мучила. Она, как и все мы, думала, что Антон благополучно живет с отцом в Бостоне. А Лера увидела там другого мальчика! Я сопоставила эту информацию со словами Кощея и поехала к Лизе. А Лиза, наоборот, чтобы заснуть, намешала спиртное со снотворным. Пришлось в машину ее почти тащить на себе. Доволокла, — кивнула Маруся. — Отвезла в морг. Приперла Кощея к стенке. Электропилой. Но он бы и так все рассказал. Он был против того, чтобы вывозить живые аномалии. Так и сказал: «Я против вывоза живых аномалий, мертвым все равно, а живые имеют право на самостоятельный выбор места смерти». Вдвоем мы привели в чувство Лизу. Та созналась, что по просьбе Попакакиса подготовила вместе с Кощеем медицинскую карту Антона Капустина с новыми снимками и заключением. Она якобы была уверена, что Капустины, узнав о подсунутом им чужом ребенке, не будут против, что его заберет родной отец. А когда я узнала, что Кощей за деньги помогал вывозить анатомический материал!.. Сами понимаете, какой у нас бывает материал. Младенцы с разными отклонениями.
Маруся тяжело вздохнула и замолчала.
— И что вы сделали? — спросил Самойлов.
— Связала их, обоих, и вколола по два кубика… Положила в кабинете Кощея на пол. Проспят часов шесть.
— Антон убежал из повозки, когда за ним пришел человек, — тихо сказала Лера. — Он убежал за карликами, скорей всего, они отсиделись в мусорном баке или в подъезде. Маруся, Кощей не говорил, где может быть мой брат?
— Информация от Кощея такая. Он занимался, так сказать, анатомическим материалом. Под такой маркировкой и уходили контейнеры — «анатомический материал». Был еще один человек, он занимался живыми экспонатами. Что-то сорвалось — недавно. Со слов Кощея, адвокат очень нервничал и налаживал связь с тюрьмой — этот человек находится в какой-то тюрьме, пока идет следствие.
Самойлов встал, подошел к своему стенду, обвел синим фломастером фигурки адвоката, Кощеева и Лизы.
— Почему она убила адвоката? — спросил он, не поворачиваясь. — Что не поделили? Деньги?
— Вы не поверите, — вздохнула Маруся. — Из ревности.
— К вам?
— К ней, — Маруся показала на Леру.
— У нас были сугубо деловые отношения! — дернулась Лера.
— Никто не убедит в этом Лизу после того, как она увидела белье, которое тебе купил Попакакис.
Гоша закрыл глаза и стиснул зубы.
— А этот молодой человек почему так нервничает? — с подозрительным участием поинтересовалась Маруся.
— Не обращай внимания, он дурак, — ответила Лера, дождалась, когда Гоша выскочит из комнаты, и легла головой Марусе на колени. — У тебя на даче живет вьетнамская женщина, которая родила мертвую ящерицу?
— Откуда ты знаешь? — Маруся метнула быстрый взгляд на Самойлова.
— Отвечайте, Мария Ивановна, — попросил тот. — Почему вы ее прячете?
— Она меня попросила. Сказала, что за нею охотятся.
— Как она на вас вышла?
— Рожала у меня… — Маруся задумалась. — В каком году-то?… Тебе было одиннадцать, — она погладила волосы Леры. — Сбежала после родов. Потом позвонила в родильное отделение через два дня — у нее началось кровотечение. Сказала, что у меня работают нехорошие люди, она им не доверяет. Я еще ездила в общежитие, делала ей уколы. Оставила свой номер телефона. Прошло больше четырех лет, вдруг — звонит и просит ее спрятать. Всерьез я это не восприняла — мало ли какие разборки у вьетнамцев, дала адрес дачи, я туда последнее время почти не езжу. Я только сейчас, после смерти адвоката, узнала, что он интересовался этой женщиной.
— Вы можете сегодня поехать на дачу? — спросил Старик.
— Да, но Кощей и Лиза…
— О них позаботятся люди из уголовного розыска. Уговорите Саию Чен встретиться со мной. Спрячьте ее в машине и привезите в Москву вот по этому адресу.
— А как мне сказать, кто вы? — засомневалась Маруся.
— Скажите, что я ее страховой агент. Она поймет. Фирма, в которой я работаю, очень заинтересована, чтобы эта женщина избежала насильственной смерти.
— Старик, а ты куда собрался? — подняла голову Лера.
Воронеж
Самойлов позвонил Колпакову.
— Башлыков молчит? — спросил он.
— Молчит.
— У меня для вас есть информация. Обещайте, что подождете с выводами, пока я не вернусь из Воронежа.
— Двадцать четыре часа еще не прошло, — улыбнулся на том конце провода Колпаков.
— Тут пруха пошла, случается и у меня везение. Запишите адрес. — Самойлов дал Марусе ручку и показал, где писать, а сам диктовал. — Записали?
— А что там интересного? У меня беременных сотрудниц, слава богу, пока нет.
— Там в морге в боксе номер двенадцать лежит тело адвоката Попакакиса.
— О как! — воскликнул Колпаков.
— Вот так.
— А почему мне звоните? Порадуйте своих бывших сослуживцев. Я еще разрешение на обыск у него не получил.
— Звоню, потому что в кабинете патологоанатома — это там же, в морге, — лежат два связанных тела. Женщины и мужчины. Женщина застрелила Попакакиса, сама вам потом расскажет, почему. А мужчина работал, как и адвокат, на поставках поделочного материала для доктора Хигенса. Он патологоанатом.
— Мощно это у вас получилось, — похвалил Колпаков. — Опять вы меня удивляете, Прохор Аверьянович! Может, и об оружии знаете — где искать?
— Найдем, куда оно денется, — неопределенно пообещал Самойлов.
— А зачем в Воронеж?
— Этот доктор из морга, как я понимаю, занимался анатомическим материалом. На живых, я думаю, заказы получал Башлыков. Он не заговорит, пока мы не задержим заказчика. Слишком большие деньги, вероятно, в этом деле крутятся, он молчит, потому что боится за свою жизнь. Адвокат, скорее всего, был посредником между поставщиками и заказчиком, но он уже ничего не скажет.
— И вы знаете, кто этот заказчик?
— Знаю, — скромно объявил Самойлов. — Но съездить в Воронеж для полной уверенности не помешает. Так вы обещаете, что дождетесь меня?
— И кого я не должен трогать до вашего возвращения? — конкретно решил выяснить Колпаков.
— Никого из тех, кого назовут женщина и патологоанатом.
— Что смогу — сделаю.
Через полтора часа Самойлов садился в поезд. Гоша очень разволновался, уговаривал Старика разрешить лично довезти его до Воронежа, но Самойлов объяснил, что в его присутствии там главное — неприметность. Скромный старикан из поезда и старик из иномарки с московскими номерами — это очень резкий контраст.
— Ты ведь не умрешь, пока не найдешь моего брата? — приободрила его Лера на прощание.
— А кто мне обещал белые пески Мачилипатнами? — возмутился Старик.
В поезде он заснул, как только его сердце приноровилось к чужому механическому ритму стука колес. Так хорошо Старик давно не спал.
Воронеж встретил его дождем и мокрым снегом. Он сказал таксисту название кафе — «Гулливер», да и куда еще податься одинокому старику поздно вечером?
Дальше — как в шпионском триллере. Хозяйке «Гулливера», занятой на кухне проверкой сервировки блюд (в этот вечер в кафе гуляла большая компания деловых людей), Старик шепнул, что он от Коломбины. Через десять минут он был накормлен и даже уложен на продавленном диване в комнатке с бухгалтерией («А то у вас что-то на лицо тяжесть из желудка накатила»).
Вздремнув, он осмотрел в щелку двери из подсобных помещений гуляющую публику и высоченного мужика в кожаном камзоле, в сапогах с отворотами, в широкополой шляпе, которой тот то и дело обмахивался, совершенно замучив перо на ней. Зато пышные кружевные манжеты при этом привлекали внимание к его кистям с пальцами такой длины и завораживающей породистости, что редко кто из гостей-мужчин после их осмотра не покосился ненароком на свои пальцы да и не сжал их потом в кулак.
Гулливер
— Я не рекорд, — скромно заметил Гулливер, когда в кафе уже тушили свет и ножки от закинутых на столы стульев торчали кверху в полутемной зале, как рога диковинного стада. — Вот у вас, кстати, в Москве в доме инвалидов мужик живет — бывший баскетболист. Так ему этот доктор на букву «хэ» трижды делал предложение — три раза цену поднимал! А знаешь, почему?
— Откуда?… — бормочет Самойлов, который давно уже не употреблял столько горячительного.
— Потому что он до сих пор растет! Мужик живет в инвалидной коляске, имеет рост два сорок и до сих пор растет, а пошел-то ему уже пятый десяток!
— Что, сам лично доктор Хигинс приезжал в Москву и цену повышал? — не поверил Старик.
— Ну ты, вобла, даешь! Этот доктор сидит у себя в Америке и мастерит потихоньку из трупов скульптуры. Ему по фигу — кто достал тело, как, за сколько. А у нас сейчас народ какой? За тыщу «зеленых» прирежут, разберут по частям и отправят в посылке по почте. У нас тут, слышь, один мужик печень своего деверя заспиртовал в пятилитровой банке и отправил. Такой печени, говорят, ни один врач еще не видал, ну настоящее ублюдство, а не печень.
