— Я бы не судил его слишком строго, — говорит Фернандо, — Джанин может быть чрезвычайно убедительной для тех, кто не подозрителен. Я всегда был очень подозрительным.
Смотрю через левое плечо на горизонт, который становится тем яснее, чем ближе мы подбираемся к городу. Я ищу два зубца на вершине Центра, и когда нахожу их, то чувствую себя лучше и хуже одновременно; лучше, потому что это здание мне хорошо знакомо, а хуже, потому что видеть эти зубцы значит знать, что мы неминуемо приближаемся.
— Да, — говорю я. — Как и я.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Перевод: Екатерина Забродина, Дольская Алина
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Когда мы доезжаем до города, то все разговоры в грузовике смолкают, губы сжаты, лица бледны. Маркус лавирует между выбоинами размером с человека и деталями разбитых автобусов. Грузовик едет более ровно, когда мы проезжаем территорию Афракционеров и едем по чистым района города.
Затем я слышу выстрелы. С такого расстояния они звучат в момент появления.
Мгновение я дезориентирована и вижу лидеров Отречения на коленях на тротуаре и безвольные лица Бесстрашных с оружием в руках, я вижу свою мать готовую к расстрелу и ее падение на землю. Я кусаю кулак, чтобы не закричать, и боль возвращает меня к настоящему.
Моя мать велела мне быть храброй. Но если бы она знала, что ее смерть заставит меня так бояться, принесла бы она свою жертву также охотно?
Вырвавшись из колонны грузовиков, Маркус поворачивает на Мэдисон-авеню и, когда мы находимся всего в двух кварталах от Мичиган-авеню, где разгораются боевые действия, заводит грузовик в переулок и выключает двигатель.
Фернандо выпрыгивает из кузова и протягивает мне руку.
— Давай, Инсургент, — говорит он, подмигивая мне.
— Что? — говорю я, беру его за руку и выскальзываю из грузовика.
Он открывает сумку, с которой сидел. Она наполнена синей одеждой. Он перебирает ее и бросает Кристине и мне. Я получаю ярко-голубую футболку и синие джинсы.
— Инсургент, — поясняет он. — Существительное. Это человек, который действует против существующей власти, но не обязательно рассматривается в качестве воюющей стороны.
— Ты всегда даешь всему имя? — спрашивает Кара, проводя рукой по своим тусклым светлым волосам, пытаясь привести их в порядок. — Мы просто делаем это вопреки тому, что происходит, мы выступаем единым фронтом. Нет необходимости давать новое определение.
— Я пользуюсь классификацией, — отвечает Фернандо, выгибая темные брови.
Смотрю на Фернандо. В последний раз я ворвалась в штаб-квартиру фракции с пистолетом в руке, оставляя позади тела. В этот раз я хочу сделать все по-другому. В этот раз мне нужно сделать по-другому.
— Мне нравится, — говорю я. — Инсургент. Это прекрасно.
— Видишь? — бросает Фернандо Каре. — Я не один такой.
— Поздравляю, — усмехается она.
Все переодеваются, а я смотрю на собственную одежду Эрудита.
— Не время для скромности, Стифф! — говорит Кристина.
Она права, и мне нужно лишь снять свою красную рубашку и одеть синюю. Я оглядываюсь на Фернандо и Маркуса, чтобы убедиться, что они не смотрят, и переодеваю штаны. Джинсы приходится закатать четыре раза, и, когда я подпоясываюсь, наверху они собираются в кучу подобно смятому бумажному пакету.
— Она просто так называет тебя «Стифф» или..? — спрашивает Фернандо.
— Я перешла в Бесстрашие из Отречения, — отвечаю я.
— Ха, — он морщится. — Интересное изменение. Такой скачок в развитии личности от поколения к поколению генетически почти невозможен в наши дни.
— Иногда личность человека не имеет ничего общего с выбором фракции, — отвечаю я, думая о матери: она оставила Бесстрашных не потому, что не подходила им, а потому, что быть Дивергентом безопаснее в Отречении. А тут еще и Тобиас, который перешел в Бесстрашие, чтобы сбежать от отца. — Есть много факторов, которые влияют на выбор.
Чтобы спастись от человека, которого я сделала своим союзником. Я чувствую укол вины.
— Продолжай так говорить, и они никогда не узнают, что ты на самом деле не Эрудит, — говорит Фернандо.
Я прочесываю пальцами волосы, чтобы пригладить их, а потом заправляю за уши.
— Вот, — говорит Кара.
Она убирает локон волос с моего лица и закалывает их серебряным зажимом для волос, как у девочек Эрудитов.
Кристина достает оружие, которое мы привезли с собой, и смотрит на меня.
— Ты возьмешь один? — спрашивает она. — Или предпочтешь воспользоваться парализатором?
Я смотрю на пистолет в ее руке. Если я не возьму парализатор, я оставлю себя полностью незащищенной против людей, которые с удовольствием меня пристрелят. Если же сделаю это, то проявлю слабость перед Фернандо, Карой и Маркусом.
— Знаешь, что сказал бы Уилл? — интересуется Кристина.
— Что? — спрашиваю я срывающимся голосом.
— Он предложил бы тебе побороть свой страх, — говорит она. — Чтобы ты перестала быть такой нелогичной и взяла оружие.
Уилл не терпел нелогичных. Кристина права, она знала его лучше, чем я.
Она та, кто, как и я, потеряла в тот день дорогого для нее человека, и оказалась способна простить меня — сделать то, что, должно быть, практически невозможно. Я бы так не смогла. Почему же мне самой так трудно себя простить?
Я берусь за рукоять пистолета, предложенного мне Кристиной. Металл теплый в том месте, где она коснулась его. Чувствую, что память о выстрелах, сделанных из него, пульсирует в глубине моего сознания, я пытаюсь задушить ее. Но не могу. Я отпускаю пистолет.
— Парализатор тоже хороший вариант, — говорит Кара, разбираясь со своими волосами. — Если ты спросишь меня, то Бесстрашные счастливы с любым оружием.
Фернандо предлагает мне парализатор. Я хочу поблагодарить Кару, но она не смотрит на меня.
— Как мне спрятать его? — спрашиваю я.
— Не тормози, — отвечает Фернандо.
— Правильно.
— Пойдем, — говорит Маркус, смотря на часы.
Мое сердце бьется так сильно, словно отмечает каждую секунду, но вся остальная я будто онемела. Способна лишь на то, чтобы чувствовать землю. Раньше я ничего подобного не боялась, а, учитывая все, что видела в моделировании, и все, что сделала во время атаки моделирования, страх в принципе теряет всякий смысл.
Или…
Что бы лидеры Отреченных не собирались показать всем до нападения, этого оказалось достаточно, чтобы Джанин приняла решительные меры, желая им воспрепятствовать. А теперь я собираюсь закончить свою работу, работу моей старой мертвой фракции. Теперь под угрозой нечто более важное, чем моя жизнь.
Кристина и я ведем. Мы бежим вниз по чистым тротуарам Мэдисон-авеню, переходящей в Стейт-авеню.
До штаба Эрудиции остается пол квартала, когда я внезапно останавливаюсь.
Перед нами группа людей, выстроенные в четыре колонны, одетые в черное с белым, стоящие в двух футах друг от друга, подняв оружие и готовые к стрельбе. Я моргаю и вижу Бесстрашных в секторе Отречения во время атаки моделирования. Возьми себя в руки! Возьми себя в руки и контролируй себя, контролируй себя… Я снова моргаю, и они снова Искренние, хотя некоторые из них, одетые во все черное, не выглядят Бесстрашными. Если я продолжу в том же духе, то потеряю связь с тем, где и когда я нахожусь.
— Боже мой, — выдыхает Кристина. — Моя сестра, мои родители… что если они…
Она смотрит на меня, и я догадываюсь, о чем она думает, потому что и сама испытывала подобное. Где мои родители? Я должна их найти. Но если ее родители среди Искренних, то находятся под моделированием, под контролем и вооружены, она ничего не сможет сделать.
Интересно, стоит ли Линн в одной из таких групп в другом месте?
— Что же нам делать? — спрашивает Фернандо.
Я делаю шаг к Искренним. Может быть, они не запрограммированы стрелять. Смотрю в остекленевшие глаза женщины в белой блузке и черных брюках. Она выглядит так, будто только пришла с работы. Я делаю еще один шаг.
Взрыв. Инстинктивно бросаюсь на землю, закрывая голову руками, и ползу обратно к ботинкам Фернандо. Он помогает мне встать на ноги.
— Как насчет того, чтобы больше этого не делать? — спрашивает он.
Я слегка наклоняюсь вперед и осматриваю переулок между зданием рядом с нами и штабом Эрудиции. Там тоже Искренние. Не удивлюсь, если плотный строй Искренних окружает весь комплекс зданий Эрудиции.
— Есть другой способ попасть в штаб Эрудиции? — спрашиваю я.
— Других я не знаю, — говорит Кара. — Если ты не предлагаешь прыгать с крыши на крышу.
Она смеется, когда говорит, подразумевая, что это шутка. Я вскидываю брови.
— Подожди, — говорит она. — Ты же не хочешь…
— Крыша? — спрашиваю я. — Нет. Окна.
