связи?
Я удивлённо моргаю.
Я никогда даже не думала, что Макс решит, что я имела в виду кого-то дома, в Колорадо, но ему было бы легко солгать. Почему-то кажется менее обидным, более гуманным, что мальчик, о котором идёт речь, — тот, кого Макс не знает и никогда не встречал. Но слишком велика вероятность, что Макс увидит нас с Алеком вместе, и будь я проклята, если мне когда-нибудь снова придётся скрывать наши отношения, в этой жизни или в следующей.
— Это не кто-то из дома, — говорю я. — Это Алек.
Макс пристально смотрит на меня.
— Алек Петров, — уточняю я.
У него отвисает челюсть.
— Петров? Но… как? Когда? В последний раз, когда ты упоминала о нём, ты жаловалась, потому что он обращался с тобой как с грязью.
Его шока достаточно, чтобы убедить меня, что он понятия не имеет о моём прошлом или о моей связи с Алеком.
— Да, так и было, — говорю я. — Но потом мы узнали друг друга получше.
Он прищуривает глаза.
— Только не говори мне, что это одна из тех вещей «исправившегося плохого мальчика», когда ты думаешь, что он изменился, но он всё равно будет относиться к тебе как к мусору?
— Это не так. Я определённо могу тебе это обещать.
Похоже, он мне не верит.
— Слушай, я говорю это не только потому, что я ревную — что я и делаю, для ясности — но потому, что я думаю, что ты потрясающая, и независимо от прошлой ночи и того, что произойдёт дальше, я хочу быть твоим другом. Просто… следи за собой рядом с ним, хорошо? Я не хочу видеть, как тебе будет больно.
Если бы он только знал.
— Я так и сделаю, — я слегка улыбаюсь ему. — Мне действительно жаль.
Он качает головой.
— Тебе не за что извиняться, балерина.
— Правда?
— Правда, — говорит он, одаривая меня ослепительной улыбкой, которая почти скрывает боль. — У нас всё хорошо.
ГЛАВА 49
НЕЛЛ
Я ИЩУ АЛЕКА ПОСЛЕ работы, миллион не до конца продуманных идей о том, как мы можем победить Лона, заполняют мой мозг. Все они — разбитые, разрозненные части плана, которые не сочетаются друг с другом и сами по себе не имеют никакого смысла, но, по крайней мере, это начало.
Я нахожу его в саду на подъёмнике, платформа которого поднята на пятый этаж, вместе с десятью другими сотрудниками он срывает розы.
— Они занимаются этим уже несколько часов и почти ничего не добились, — говорит мне старик в соломенной шляпе от солнца. — Я работаю садовником уже пятьдесят лет и никогда не видел ничего подобного.
Алек вытирает пот со лба и смотрит на меня сверху вниз. Я делаю шаг к нему, но потом вижу папу, стоящего под платформой, разговаривающего с толпой гостей и указывающего на платформу.
Папин взгляд останавливается на мне.
— Извините, я на минутку, — говорит он гостям, застёгивая пиджак и направляясь ко мне. — Привет, малышка. Закончила с работой на сегодня?
Я киваю.
Папа замечает, что я смотрю на розы, и качает головой.
— Ты можешь в это поверить? София говорит, что это случается раз в несколько лет.
— Каждые шестнадцать, — бормочу я себе под нос.
— Невероятно, — папа кладёт руку мне на плечо. — Хочешь поужинать? Я умираю с голоду.
Я поднимаю глаза и снова встречаюсь взглядом с Алеком.
— Э-э, да, конечно, — говорю я папе.
— Превосходно.
Папа выводит меня из сада, рассказывая о том, какой у него был день, а в это время позади меня хрустят ветки и розы падают на землю, как снег.
* * *
Я стою в своей старой комнате — той, что была в 1907 году.
Всё выглядит так же, как и много лет назад.
И на мне ночная рубашка.
Я думаю, это сон.
Но всё кажется слишком реальным, чтобы быть сном.
Тут даже пахнет так же, как океан, и мамины духи, и немного свечного воска из светового ящика Бенни дальше по коридору. Я провожу пальцами по текстурированным углублениям в шкафу, наслаждаясь знакомой шелковистостью полированных латунных ручек.
Тёплый порыв ветра обдувает моё ухо. Я закрываю глаза, слеза скатывается с моих ресниц, а Лон прижимается своим сильным телом хищника к моему позвоночнику.
— Красиво, не правда ли? — шепчет он. — Этот мир, в котором мы жили? Я мог бы держать тебя в нём всю твою жизнь.
Я стискиваю зубы.
— За какую цену?
Его руки касаются моих плеч, его пальцы скользят по моей шее, обхватывают горло.
— За всё приходится платить, моя дорогая.
Я отступаю от него, прежде чем его руки могут сомкнуться на моей трахее.
— Ты ничего не знаешь обо мне, если думаешь, что я позволю тебе победить без боя.
Он тихо посмеивается.
— Вообще-то в этом нет никакого смысла. Я никогда не позволю тебе победить, — его челюсть напрягается. — Что тогда, что сейчас. Поцелуй своего жениха, и, возможно, я прощу твои прошлые прегрешения.
Он двигается вперёд.
Я отступаю к двери, рукой нащупываю ручку. Я прижимаю ладонь к холодному металлу и рывком открываю дверь. Спотыкаясь, я возвращаюсь в гостиную.
Мой труп лежит посреди комнаты, окруженный лужей крови, просачивающейся в половицы. Тело Лона привалилось к дальней стене, его мозги разлетелись по обоям.
— Ты не можешь избежать этого, — говорит Лон, появляясь рядом со мной.
Смотрит свысока на учинённую им бойню.
Что-то тёплое и влажное распускается на моей ночной рубашке, ткань прилипает к груди. Я смотрю вниз на густую красную жидкость, вытекающую из моей грудной клетки.
Знакомый голос эхом разносится по комнате.
— Ты закончишь так же, как и все мы, дорогая.
Она стоит напротив меня, хотя выглядит совсем не так, как при жизни. Она — труп, давно зарытый в землю, её одежда в лохмотьях, волосы сухие и колючие, как солома. Рядом с ней отец и Бенни, их гниющая плоть свисает с костей, а похоронные костюмы похожи на потёртые занавески.
— Мама?
— Смерти не избежать, — говорит мать Аурелии — моя мать.
В углу комнаты мелькает фигура. Высокая блондинка, одетая в тот же свитер и юбку-карандаш, в которых она садилась в самолёт четыре года назад. Она улыбается мне, но затем её изображение мерцает, как при плохом телевизионном приёме, и внезапно её улыбка становится слишком широкой, обнажая раздробленную челюсть.
— Мама!
Я пытаюсь двигаться вперёд, но мои ноги приросли к полу. Моя собственная кровь медленно стекает по груди, рукавам, талии. Лон делает шаг ближе ко мне, накрывает руками