– Феликс, идем со мной. Я выполняла все твои просьбы. Так не откажи мне хотя бы в одной. Я должна там быть.
– Брось, Мэгги,– сказала Франческа.– Куда ты пойдешь на ночь глядя? Я вся изведусь, если вы уйдете.
– Давай и ты с нами. Можем взять «ровер». Если мы будем все вместе, ничего не случится. С вами мне точно ничего не грозит. Сэм, скажи им!
Когда Сэм подошел к ней, она приложила его ладонь к животу, шепча:
– Он хочет, чтобы я поехала. Я это чувствую!
Сэм прокашлялся.
– Ну не знаю, Мэгги.
– Будь другом, Сэм! Очень надо!
Он огляделся.
– Слово медика, конечно, за Феликсом; с другой стороны, вместе нам будет нетрудно ее охранять. Да и кто нас заметит – ночью, в толпе?
– Если Феликс не возражает, можно и мне поучаствовать? – спросил Кел.– У меня своя машина.
Мэгги улыбнулась ему. Кел, как и она, не верил, что у нее что-то серьезное.
Бартоло, стоявший ближе всех к двери, радостно осклабился.
– А падре возьмете?
Все засмеялись, за исключением Феликса.
– Мэгги, я запрещаю!
Она, словно не слыша его, подошла к отцу Бартоло и протянула руку:
– Здравствуйте, я Мэгги Джонсон. Должно быть, вы здесь из-за меня. Приятно познакомиться. Мне бы очень хотелось, чтобы вы поехали с нами.
– Piacere! Lieto di conoscerla,[25]– ответил Бартоло.– Весьма рад знакомству, синьора Джонсон.– И он благословил ее после рукопожатия.
Мэгги оглянулась на Сэма.
– Иду,– только и сказал он.
– Тогда я тоже,– добавила Франческа.
Кел выключил телевизор и направился к машине. Один Феликс не двигался с места, пока Сэм не обратился к нему:
– Феликс, уступи ей хотя бы на этот раз. Она не пропадет.
– Подождите,– насупился он.– Дайте аптечку взять. Мэгги заглянула в чулан и захватила шахтуш Аделины.
Ей самой было невдомек, зачем они едут куда-то в ночь. Потрясение, вызванное глядящим со всех плакатов словом и пугающим видом толпы, придало ей неведомый импульс – стремление, исходящее изнутри, от ребенка.
Отец Бартоло вызвался сесть рядом с ней. Франческа поехала с Келом. Подъезжая к городу, Мэгги почти кожей чувствовала взгляд святого отца, устремленный на нее в темноте. Однако говорил он только с Феликсом, а с ней и словом не перемолвился. Она постаралась призвать все свое терпение, что было не так-то просто: Сэм уклонялся от любых вопросов о Брауне, Феликс утаивал истинное положение дел, священник, приехавший ради ее ребенка, молчал.
– Мэгги,– проговорил вдруг отец Бартоло,– можно мне будет крестить ребенка, когда придет время?
Так вот о чем они с Феликсом договаривались! Она сверлила глазами затылок Росси.
– Я должна подумать, отец. Я выросла среди баптистов. А так мне придется воспитывать ребенка в вере, с которой я почти незнакома.
Отец Бартоло погрустнел.
– Да-да, разумеется. Конечно, вам надо подумать. А вы… не пришлете ли вы мне его фотографию?
Теперь только Мэгги поняла старого священника. Не важно, как он узнал о них, как разыскал. Падре приехал, чтобы увидеть Иисуса, убедиться, что Он – не легенда.
– Пришлю непременно. Да вы сможете и сами его увидеть, если захотите.
Он с трудом оторвал от нее взгляд.
– Спасибо. Значит, буду вместо волхва.
– Хотите потрогать ребенка? – спросила она шепотом.
– Я жду, когда Бог мне поведает про него,– прошептал он в ответ.
– А как Он с вами говорит?
Бартоло наклонился к ней.
– Я слышу Его в своем сердце.
– Я тоже,– сказала Мэгги.
– Помолимся? – предложил священник.
Она кивнула.
– О Иисус милосердный; Искупитель человеческого рода, милостиво воззри на нас, к престолу Твоему с глубоким смирением припадающих. Мы – Твои, и хотим быть Твоими. Желая, однако, еще теснее соединиться с Тобою, каждый из нас сегодня посвящает себя добровольно Святейшему Сердцу Твоему. Будь Царем, Господи, не только верных, никогда не оставлявших Тебя, но и блудных сынов, ушедших от Тебя. Приведи их скоро в Отчий дом, да не погибнут от духовной нищеты и голода. Будь Царем и тех, кого ложные толки ввели в заблуждение или разногласие увлекло в раскол. Приведи их обратно в пристанище истины и к единству в вере, да будет скоро едино стадо и един Пастырь. Также и всех, Тебя еще не знающих, приведи в семью верующих. Даруй, Господи, Церкви Твоей полный расцвет и свободу, даруй всем народам мирное благоустройство, чтобы со всех концов вселенной звучало единогласно: слава Божественному Сердцу, через Которое нам дано спасение, слава и честь Ему во веки веков! Аминь.
Мост проехали без приключений. Мэгги даже не взглянула на реку – шепталась с отцом Бартоло о том, как Господь вел их по жизни. Потом впереди возник Центральный парк, и ее страхи вернулись.
Люди были повсюду: парочки с младенцами в рюкзаках -«кенгуру», отцы, несущие на плечах отпрысков, стайки старушек, церковные певчие, бритоголовые юнцы с кольцами в носу. Белые, черные, азиаты, латиноамериканцы… Людской поток заполонил улицы, машины встали.
Мэгги опустила стекло и отрегулировала сиденье так, чтобы видеть толпу. И хотя сентябрьский воздух был тепл, а люди вполне дружелюбны – не грозили кулаками, не обзывались, не плевали (с лужайки даже лилась песня «Прекрасен Господь»),– ее била дрожь.
– Мэгги, ты уверена, что хочешь туда выйти? – засомневался Сэм.
– Поехали отсюда,– сказал Феликс.
– Стойте, прошу вас! Вон другая беременная – видите? Ходит, и ничего.
– Я твой врач и не могу тебе позволить!..
Мэгги рванула дверную ручку, отчаянно надеясь, что Феликс забыл заблокировать задние замки. Дверь распахнулась, и она вылезла на мостовую прямо посреди затора. Феликс и Сэм чуть не надорвались, окликая ее, но куда там! Мэгги, закутавшись в шаль, лавировала между машин, пробираясь к обочине и парку. Сэм ринулся вслед за ней, не переставая кричать: «Мэгги, Мэгги!»
Остановились они у Восемьдесят первой улицы, прямо возле Музея естественной истории. Чуть поодаль маячила конная статуя Теодора Рузвельта. По левую руку от президента вышагивал индеец, по правую – черный. Именно эту статую Мэгги увидела первой после бегства из Мэйкона, и для нее она явилась олицетворением расовой иерархии, из-за которой ее семья лишилась всего: белые наверху, меньшинства внизу. Мэгги всем сердцем возненавидела этот кусок бронзы. Сейчас он и вовсе наводил на нее панику. Но вот появился Сэм.
– Мэгги Джонсон, не смей больше так делать! – выпалил он, поравнявшись с ней.
– Подумаешь, я же цела,– храбрилась она.
Сэм отвел ее к стене, окружающей Центральный парк.
– Подождем остальных,– сказал он и обнял ее за плечи.– Не делай так больше. Обещай, что не будешь.
– Обещаю, Сэм.
Толпа текла мимо. Мэгги знала, что с Сэмом она в безопасности, и все-таки, вглядываясь в статую, невольно высматривала в толпе лица белых. Что с ними будет, когда они узнают? Как поведут себя, выяснив, кто она?
Глава 46
Вечер вторника. Центральный парк
– Вот и наши.– Сэм встал на скамью, где они с Мэгги сидели, и помахал друзьям. Не прошло и минуты, как те их нагнали.
Феликс подбежал к Мэгги.
– Мэгги, никогда больше так не…
– Да-да, я уже ей сказал. Пойдемте, быстренько оглядимся – и назад.– Сэм помог Мэгги встать со скамьи.
Феликс подставил ей руку.
– Держись, Мэгги. Сэм, возьми ее за другую руку. Вот. Не выпустишь? – Он заглянул Мэгги в лицо.– Мы пойдем вторым рядом.
В обычный день она рассмеялась бы, но сегодня взяла их обоих под руки и пошла как ни в чем не бывало. Однако даже с «охраной» Мэгги не чувствовала себя в безопасности, когда людской поток понес их через парковые ворота, которые Феликс назвал Охотничьими. За все эти годы она ни разу не отважилась сходить сюда на концерт или спектакль, даже бесплатные. Не то чтобы ей не хотелось – наоборот, но проходил год за годом, а она пропускала все мало-мальски интересное, чуть только оно привлекало толпу.
Джеймс Браун выступал как-то в Летнем театре – она не пришла. В театре Делакорте ставили Шекспира – она не пришла. Не то чтобы Мэгги сходила с ума по Шекспиру, но разок посмотреть не мешало бы. И снова ее остановил страх.
– Значит, сейчас я увижу ваш знаменитый парк,– сказал отец Бартоло, который шел перед ними рядом с Келом.
– Да, отец,– отозвался Феликс.
Пока он рассказывал Бартоло о достопримечательностях, Мэгги витала в своем собственном мире. Она не знала, какой тропинкой углубились они в парк, видела только, что свернули с ярко освещенной главной аллеи и спустились под горку. Фонари вдоль извилистых дорожек сияли в ночи, как упавшие звезды. Испускаемые ими конусы света сделали тьму рельефнее. Силуэты деревьев, остатки каменной гряды, многочисленные мостики – то, что днем навевало романтику, сейчас мрачно, даже зловеще обступало Мэгги. Она не на шутку струхнула. Впереди, вокруг – всюду люди то выступали на свет, то скрывались в тени, отчего Мэгги поминутно вздрагивала.
