— А, вот и вы, — сказал вошедший, снимая с правой руки бронзовый кастет. — Извиняюсь за часового, господа, но он не хотел меня пропускать, хотя я назвал пароль. Вы здесь главные?
— А ты кто такой? — спросил майор, грозно поднимаясь из-за стола.
Незваного гостя это ничуть не смутило.
— Карцер. Сержант Карцер, — представился он.
— Сержант? В таком случае тебе лучше…
— С Цепной улицы, — добавил Карцер.
Майор задумался. Оба армейских офицера знали, кто такие «непоминаемые», хотя, если бы их спросили, они вряд ли смогли бы внятно объяснить, что именно им известно. «Непоминаемые» работают тайно, так сказать, за сценой. Они больше чем стражники. Отчитываются только перед самим патрицием, обладают большим влиянием. С ними лучше не связываться. И противоречить им не стоит. Не важно, что этот человек всего лишь сержант. Он — «непоминаемый».
И что самое гадкое, это существо знало, о чем сейчас думает майор. Знало и наслаждалось произведенным впечатлением.
— Да, — кивнул Карцер. — Все правильно. И тебе повезло, что я здесь оказался, мой маленький солдат.
«Мой маленький солдат… — повторил про себя майор. — Подчиненные обязательно услышат это и запомнят. Маленький солдат».
— В чем же мое везение? — спросил он.
— Пока ты и твои надраенные до блеска парни гарцевали и гонялись за прачками, — сказал Карцер, придвигая к себе единственный свободный стул в палатке и опускаясь на него, — на улице Паточной Шахты случилась настоящая беда. Тебе об этом известно?
— О чем ты говоришь? У нас нет ни одного рапорта о беспорядках на этой улице!
— Правильно, нет. А тебе это не показалось странным?
Майор медлил с ответом. Улица Паточной Шахты… Он что-то слышал о ней недавно, но вспомнить никак не удавалось. Капитан хмыкнул и передал ему через стол лист бумаги. Маунтджой-Дубс взглянул на документ и сразу все вспомнил.
— Один из моих капитанов был там сегодня и доложил, что все под контролем.
— Правда? Под чьим же? — спросил Карцер.
Он откинулся на спинку стула и забросил ноги на стол.
Майор гневно уставился на его грязные башмаки, но те ничуть не смутились.
— Убери ноги с моего стола, — велел Маунтджой-Дубс.
Глаза Карцера сузились.
— Это кто говорит? — спросил он.
— Мое оружие, если угодно…
Майор посмотрел Карцеру в глаза и пожалел об этом. Ему приходилось видеть такие глаза на поле боя.
Очень медленно и с подчеркнутой осторожностью Карцер убрал ноги со стола. Потом достал заскорузлый от неведомых телесных жидкостей платок, театрально плюнул на стол и принялся усердно его вытирать.
— Прошу извинить меня, препокорнейше прошу, — сказал он. — Но пока вы, господа, печетесь тут о чистоте своего стола, язва, как говорится, разъедает самое сердце города. Кто-нибудь говорил вам, что участок на Цепной улице сожжен дотла? При пожаре, как мы предполагаем, погиб бедный капитан Загорло и по меньшей мере один из наших… технических специалистов.
— Загорло?! Не может быть… — покачал головой капитан Препиракль.
— Вот прямо так я тогда и сказал. На улице Паточной Шахты собрались все подонки, которых вы, парни, вышвырнули из Сестер Долли и прочих змеиных гнезд.
Майор посмотрел на рапорт.
— Но наш патруль сообщает, что никаких беспорядков нет, присутствие Стражи заметно на улицах, люди размахивают флагами и распевают национальный гимн.
— И до вас по-прежнему не доходит? — ухмыльнулся Карцер. — Майор, ты когда-нибудь распевал на улице национальный гимн?
— Ну, нет…
— Кого туда назначил его сиятельство? — спросил Препиракль.
Майор Клайв Маунтджой-Дубс перебрал лежащие на столе бумаги. Обнаружив нужную запись, он даже побледнел.
— Ржава, — ответил он.
— Ну и ну, какой удар.
— Думаю, он уже мертв, — сказал Карцер, и майор с трудом сдержался, чтобы ничем не выдать свою радость. — Человек, взявший на себя командование, называет себя Джоном Килем. Но он самозванец. Настоящий Киль лежит в покойницкой.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил майор.
— Мы в Особом отделе умеем добывать сведения, — хмыкнул Карцер.
— Да уж, я слышал, — пробормотал капитан.
— В городе военное положение, господа, а значит, военные должны оказывать содействие гражданской власти, — продолжал Карцер. — То есть мне. И вы окажете его мне немедленно. Конечно, вы можете послать на бал пару гонцов, но вряд ли это будет мудро с точки зрения карьеры. Поэтому я прошу, чтобы ваши люди помогли нам осуществить… небольшое хирургическое вмешательство.
Майор молча смотрел на него. Карцер вызывал у него беспредельное отвращение. Но Маунтджой-Дубс совсем недавно стал майором и, как все только что произведенные в чин офицеры, надеялся оставаться в своем нынешнем положении достаточно долго для того, чтобы нашивки потускнели.
Он заставил себя улыбнуться.
— У тебя и твоих людей был трудный день, сержант, — промолвил он. — Почему бы тебе не пройти в палатку офицерской столовой, пока я переговорю с другими офицерами?
Карцер встал так резко, что майор даже вздрогнул. Потом наклонился, опершись костяшками пальцев на стол.
— Да, сынок, ты уж с ними переговори… — сказал он.
И, одарив майора ухмылкой столь же малоприятной, как зубья ржавой пилы, развернулся и вышел из палатки.
Тишину нарушил Препиракль.
— Он есть в списке офицеров, который Загорло прислал нам вчера, и, боюсь, формально он прав.
— Хочешь сказать, мы должны выполнять его приказы?
— Нет. Но он имеет права попросить у тебя помощи.
— А я имею право ему отказать?
— Да, конечно, но…
— …мне придется объяснить его светлости, почему я это сделал?
— Вот именно.
— Но этот человек — злобная тварь! Ты не раз видел таких, как он. Мародеров, подонков, убийц. Таких, как он, мы вешаем, чтоб другим неповадно было.
— Гм…
— Что еще?
— Он прав в одном. Я просмотрел рапорты, и это действительно странно. Слишком спокойно на этой улице Паточной Шахты.
— А разве это плохо?
— Это невозможно, Клайв. Учитывая все факты. Сам посмотри, вот тут написано, что на тамошний участок Стражи никто даже не нападал. Э… Кстати, твой капитан Бернс, который видел этого Киля или того, кто называется себя Килем, говорит, что если этот человек — сержант Стражи, то он, Бернс, — дядя обезьяны. По его словам, этот человек привык командовать всерьез. И сказать по чести, мне даже показалось, что тот тип глянулся твоему Бернсу.
— О боги, Том, помоги мне выкрутиться! — взмолился майор.
— Немедленно пошли туда несколько человек. Как бы в неофициальный патруль. Попытайся добыть достоверную информацию. Полчаса мы можем себе позволить.
— Правильно! Правильно! Отличная идея! — воскликнул майор, сияя от облегчения. — Займешься этим?
Торопливо отдав необходимые приказы, он откинулся на спинку стула и снова уставился на карту. По крайней мере, в общей картине наблюдалась некая закономерность. Все баррикады строились от центра. Люди как будто отгораживались от дворца и центра города. Нападения извне никто не опасался. Если бы возникла необходимость захватить окраины города, это можно было бы сделать, просто войдя через городские ворота. Скорее всего, они не охранялись совсем.
— Том?
— Да, Клайв?
— Ты когда-нибудь пел национальный гимн?
— О, много раз.
— Я имею в виду, неофициально.
— Из патриотизма? Хвала богам, нет. Все бы решили, что я сбрендил, — усмехнулся капитан.
— А как насчет флага?
— Я каждый день отдаю ему честь.
— Но ты им не размахиваешь, верно? — не сдавался майор.
— В детстве размахивал бумажным, причем частенько. В дни рождения патриция, кажется. Стояли на улицах, он проезжал мимо, и мы кричали «Ура!».
— А с тех пор?
— Ни разу, Клайв, — несколько смущенно признался капитан. — И вообще я бы заподозрил неладное, увидев человека, размахивающего флагом и распевающего национальный гимн. Так обычно поступают только какие-нибудь иноземцы.
— Правда? Почему?
— Ну, нам ведь нет нужды доказывать свой патриотизм. Это же Анк-Морпорк. Зачем нам кричать о том, что мы лучшие? Это и ежу понятно.
* * *
Эта соблазнительная теория легко могла возникнуть в голове Букли или Дрынна и даже в не особо тренированном мозгу Фреда Колона. И насколько понимал Ваймс, заключалась теория примерно в следующем:
1. Предположим, за баррикадами оказалась большая область, чем перед баррикадами. Так?
2. Типа за ними куда больше людей и самого города, чем перед ними. Понимаешь, о чем я?
3. Тогда поправь меня, сержант, если я ошибаюсь, но выходит, что мы как бы стоим перед баррикадами, ну типа напротив них, верно?
4. Тогда нас уже нельзя назвать бунтовщиками, правильно? Потому что нас больше, а большинство не может бунтовать, это же логично.
