А этот «выхухоль» прыгал по мне, как ни в чем не бывало, и что-то говорил-говорил. И вот чертовщина. Мне вдруг показалось, что лепечет-то он на человеческом языке, только так быстро, что всё это походит на скороговорку.
– Не понимаю, – призналась я.
– Bonjour, la belle!!![16] – тогда вполне членораздельно прокричал он.
– Здравствуй-здравствуй! – рассмеялась я. Видимо, Луи решил, что тараторством со мной не объясниться, и сказал первое, что мне было бы приятно услышать. Вот подлиза!
Он продолжал носиться по кровати, размахивая крыльями. От него пахло не то лесом, не то орехами. Точно я не могла уловить. И тут я решила покормить блудного болтуна. Одичал-то он явно с голодухи.
Вылезать из нагретой за ночь кровати совсем не хотелось, но, набравшись мужества, я скинула пуховое одеяло и попросила Луи подтолкнуть мою коляску. Та послушно тронулась и со свистом причалила.
Забравшись в свою «колесницу», потирая заспанные глаза, я принялась искать птичьи зернышки. Куда же маман их положила? Ага, вот они – в дальнем кармане рюкзачка. Пока я ковырялась, Луи важно расхаживал по подоконнику, бросая на меня неодобрительные взгляды и качая головой.
– Что не так? – спросила я.
– Пчив-пчив-птак, – ответил он и уселся, свесив лапки из окна.
– На-ка поклюй, – протянула я ему лакомство.
– Пчив… сама клюй, – вдруг бросил Луи. Или мне показалось? Не мог он такого сказать.
– Ешь! – повторила я.
– Пчи-и-и… Я не голоден!
Или Луи так издевался, или я сходила с ума! Не мог же он всего за одну ночь нахвататься новых слов. Он и старые-то неважно выговаривал. И к тому же раньше он никогда не отвечал на мои вопросы.
– Луи, – прошептала я. – Ты меня понимаешь?
– Вообще-то не очень… странная ты! – вызывающим тоном отчетливо и громко ответил он.
Мои глаза чуть было не лопнули от удивления, а уши вытянулись, подобно кроличьим, в струнку. Я высыпала горстку зерен на стол и, насупившись, смотрела то на Луи, то на зерна, то на живую картину на потолке, где и пчелы и рыбы – все словно смеялись надо мной.
– Может, хватит сидеть взаперти? – снова заговорил Луи. Прыгнул на стол и стал выкладывать зернышки в схематичный рисунок.
– Луи, ты что, правда разговариваешь? – не унималась я, продолжая следить за его старательными движениями.
– Ага! Заговоришь тут. Вот, смотри, – наконец он закончил своё зернотворение.
Талантливо, золотистым пшеном Луи выложил карту Парижа, а стрелочками указал дорогу до пышнокронного парка, обозначенного на его зерносхеме деревьями и водопадами. Прямо джунгли какие-то посреди города.
– Чудное местечко! Сегодня ты туда попадешь, – заявил Луи и подул на крупинки так, что все они хаотично разлетелись по столу.
– Я правда схожу с ума! Одно дело – это то, что ты говоришь. Допустим, тебя всю ночь дрессировала Камилла. Но как я куда-то попаду, если я сижу в своём кресле на четвертом этаже этого гадкого дома? И мне отсюда никуда не выйти.
– Но ведь ты хочешь посмотреть Париж?
– Луи, перестань. Это все твои выдумки. Никуда мы не пойдем. Чтобы спустить меня на улицу, вам с Камиллой придется украсть силу у самого Геракла, – сказала я и вдруг почувствовала, как мои глаза наполняются слезами.
– Да, плохо дело. Тебе не ноги, а голову лечить нужно! – крикнул Луи и вылетел в окно.
– Эй, постой! – разволновалась я. – Луи! Камилла! Помоги, Камилла! – внезапно вспомнила я о бабуле.
Но она не отвечала. В зале – никого. В прихожей – никого. Только эхо и горький восточный аромат дообеденного кофе, ломаного шоколада и жареных яиц. Наверняка Камилла всё утро старалась.
Я потянулась на запах. Кухню ласкали золотые ладони солнца. Но Камиллы там не оказалось. Зато моя крикливая пропажа, Луи деловито сидел на медной турке и следил за непредсказуемой кофейной шапочкой.
– Снимаю, снимаю, снимаю. А то дашь деру! – беседовал он с кофе.
Ставни кухонного окна были приоткрыты. Понятно теперь, как сюда влетел Луи. Но с каких пор он хозяйничает на кухне? Вот сейчас я ему устрою!
В надежде поймать чижа, чтобы за непослушание посадить его в клетку, я схватила бумажное полотенце и покатилась к плите. Но Луи вспорхнул, припевая:
В клетке жить я впредь не стану,Пчи-пчи-пчи, улю-лю,Пей, дружок, напиток пряныйИ меняй судьбу свою!
– Я вот всегда мечтал быть поваром, – вдруг выпалил он и, выхватив из моих рук бумажное полотенце, повязал его вместо фартука.
Вот тебе на! Говорящий чиж-повар, живые потолки, вечно бодрствующая бабуля и переливающийся в лунном свете острый клык неизвестного зверя, странные сны и завораживающая музыка, будто рожденная морскими сиренами, затягивают меня в водоворот городских загадок.
Что же ещё случится со мной? Знали бы папа и маман обо всех этих «впечатлениях», вмиг бы отвели меня к «чудо-психологису» или дали очередное успокоительное. А может, отсутствие витаминчиков, что Камилла выбросила в окно, так сказывается на мне?
Трудно рассудить, что именно происходит и почему именно здесь, в чужой квартире! Но если принять всё происходящее? Если ослушаться отца и позволить себе немного сумасшествия? И ни о чем не рассказывать родителям?! Может быть, я найду у себя ещё несколько признаков шизофрении. Но, признаться, всё, что случилось со мной за последние сутки, мне чертовски нравилось.
И я могла предположить: либо я сойду с ума, или ум сойдет с меня. Так или иначе, скучно не будет. Я принимаю правила игры.
– Только человек может так долго думать, бить или не бить, пить или не пить, а кофе почти остыл, – недовольно заявил Луи, сунув клюв в турку.
– Мне бы три кусочка сахара и щепотку корицы, – попросила я.
– S'il vous plaît! Un moment[17].
– Какой аромат! Луи, твой кофейный дебют удался, – сменила я гнев на милость.
– И это только начало, – заважничал он, сбросив псевдофартук и, подбоченившись, чиж стал расхаживать по спинке стула. – Когда я научусь печь торты, настоящие французские торты, Париж сойдет с ума. Аромат моих вкусненьких «наполеончиков» и глазированных «жозефинят» разлетится от столицы до Прованса, и тогда все заговорят о Луи!
– Не знала, что ты жаждешь славы.
– Не славы, а самовыражения. Может, у меня призвание, а я скрывал его всю свою птичью жизнь. Вот ты о чем мечтаешь?
– Даже не знаю. – Вопрос смутил меня. Пожалуй, моя мечта лишь курам на смех.
– Правильно, ты хочешь танцевать! – вдруг сказал Луи. – А иначе бы не смотрела часами балет и не читала журналы о всяких балеринах.
– Всё-то ты замечаешь, – хмыкнула я. – Только есть одно «но».
– Вот это проблема всего человечества. Вы на любую гениальную идею найдете тысячу бездарных «но» и ни одного «вопреки». А это всё-таки жизнь, а не конюшня. Заканчивай «нокать».
– Отец считает мою мечту безумной. И мне нужно её перемечтать, – вздохнула я, допивая чудесный кофе и обнаружив, что вновь не до конца размешала сахар. За это родители меня часто ругали, а мне нравилось смотреть на его нерастворившуюся горку. Она мерцала, и кофейная кружка напоминала мне колодец с бриллиантами.
– Если мечта «разумная», значит, и не мечта это вовсе, а так, обмозгованное решение, присущее большинству человекообразных прагматиков. А мечту… её ещё обфантазировать надо! Понимаешь? Она потому и мечта, что идет впереди всякого разума.
– Так ты повар или философ, Луи? – нахмурилась я.
– А ты балерина или так только, журнальчики полистать?
– Да что с тобой произошло прошлой ночью? – От возмущения я, кажется, превращалась в красный шарик, что вот-вот лопнет. – Почему ты мне грубишь? Что эта ведьма с тобой сделала?
И вот тут Луи разогнался и со всей своей птичье-поварской дури огрел меня по лбу чайной ложкой.
– Она не ведьма! – крикнул он. – Камилла Штейн – она больше чем человек! Она мне надежду дала. И голос вот даже прорезался. Тебе этого не понять. Но знай, у вас с Камиллой слишком мало времени! А твоей гордыни, страхов и отговорок хватит на целый век человеческого безделья. И если ты не перестанешь её ненавидеть, то так и останешься плаксой в коляске! – На этом Луи закончил свой бранный монолог и, как ни в чем не бывало, полетел к подоконнику, прохладному от западного ветра. Распластавшись на нем, внезапно занялся гимнастикой, по очереди вытягивая то правую лапу, то левое крыло.
Такие движения он видел по телевизору. По утрам вместе с маман они не пропускали ни одной спортивной передачи.
На его тренировке я почувствовала себя лишней. Но прежде чем удалиться, спросила:
– А где сама Камилла?
– Вышла за миндальными круассанами. Эх, их я пока не научился готовить! – ответил Луи, уселся в позу «лотоса» и запел какую-то птичью мантру вроде: «пчом-м-м».
Значит, ушла. Что ж, может, мне пока квартиру осмотреть? Всё равно больше заняться не чем. Да и телевизора я почему-то здесь не вижу. Все нормальные бабушки заводят себе сначала телевизор, а потом кота. А у этой ни того, ни другого… даже рыбок аквариумных нет.
