– Ты это о бабушке?
Отец подмигнул мне в знак согласия, и мы направились к машине.
– А почему бабушка ко мне не приезжает? Она не любит меня? – спросила тогда я.
– Уверен, любит. Просто у неё много дел…
– А почему я не могу приехать к ней в Париж?
– Потому что у неё много дел. Всё, прекрати допрос, Розали. Подумай над тем, что я тебе сказал. А я пока с кредиторами повоюю. Надо же нам что-то есть. Песнями и танцами на жизнь много не заработаешь.
– Но ведь бабушка…
– Подумай, Рози!
Я стряхнула с себя пыль старых воспоминаний и, улыбнувшись, покатилась к Луи и Камилле, благо в их танце нашлось место и для меня.
Дверь в спальню приоткрылась. И к нам, размахивая чепчиками и шарфами, парадно вошли плюшевые медведи. Гризли на цыпочках, белая медведица, вальсируя, а бурый и панда, подбрасывая вверх свои модные клетчатые гаврошки.
Чтобы укрыться от банды этих дикарей, я попятилась в сторону платяного шкафа. Одной встречи с ними мне хватило по горло. Но вдруг гризли метеором запрыгнул ко мне на колени и манерно поклонился.
– Monsieur Cyrille! Pardonnez-moi, madame[21], – произнес он медовым голосом.
– Что, простите? – переспросила я в ожидании, что злюка сейчас набросится на меня с кулаками.
– Меня зовут Сириль! Я бы хотел извиниться за нашу первую встречу! Просто мы, плюшевые медведи, свободные граждане своей страны и не даемся в руки малознакомым пришельцам. Но раз уже вы, сменив гнев на танцы, наконец-то смеётесь, пожалуй, не всё потеряно и вы можете потискать мою щеку, если вам угодно, – важно сказал Сириль и, зажмурившись, подставил мне пухлую плюшевую мордашку.
– И мою! – закричала белая медведица.
– И почешите мне, пожалуйста, животик, с утра чешется, – виновато улыбнулась панда.
Глядя на меня, сидевшую в окружении обезумевших от нежности медведей, Камилла рассмеялась, да так заразительно, что и я не удержалась. Затем я принялась начесывать отъевшееся пузо ленивой панды, а она деловито разлеглась на мне и только покачивала ножкой. Мне казалось, что это веселье могло длиться бесконечно. Но вдруг я услышала…
«Тум-м-м! – раздалось где-то далеко и в то же время близко. – Тум-м-м». От страха я ахнула и прижала к себе плюшевого медведя. Тяжелый, густой звук вновь эхом разлетелся по улице и предупредительно прыгнул в наше окно.
– Ну что ж, Рози, нам пора, – спокойно сказала Камилла.
– К-ку-куда? – еле произнесла я и шепотом добавила: – Что это за звук?
– Понимаешь, Рози, я слишком слаба, чтобы спустить тебя на улицу. Считай, что это твое личное такси на сегодня, – улыбнулась мадам Штейн.
Медведи быстренько засобирались. И, откланявшись, ускользнули в свою спальню. Луи преподнес мне куртку, кепи и зонт. И, усевшись на мои колени, как в тепленькое гнездо, сказал:
– В потрясное местечко отправимся!
И всё-то он знал, только подумала я, как внезапно на моих глазах оказалась шелковая повязка. Я попыталась снять её, но Камилла, завязывая третий узелок, уверила:
– Рози, для первого раза так надо, поверь. И не кричи. Хорошо?
– Хорошо, Камилла, – произнесла я и на всякий случай сильнее одной рукой вцепилась в коляску, а другой обняла Луи.
«Тум-м-м! Бу-у-ум…» – ещё раз услышала я и почувствовала, как в распахнутое окно влетело нечто сверхскоростное, будто гоночный автомобиль или метеор, но в то же время пыхтящее, как запыхавшийся бульдог.
Вжихь-вжухь! «Нечто» мастерски подхватило меня и покачало в воздухе, одобрительно фыркнув.
Сойки бы так себя не вели! Те работают стаей, а «нечто» схватило меня в одиночку и даже не пискнуло! Но тут зазвучал низкий, хриплый голос. Незнакомое существо полушепотом обратилось к Камилле:
– C'est Rosie? Eh bien, où allez-vous?[22]
– Dans bois de Boulogne[23], – ответила Камилла.
– Pourquoi est-ce que tu lui as bandé ses yeux? C'est terrible[24], – засопело «что-то».
– A toute chose sa saison. Et d'ailleurs… elle peut prendre peur,[25] – не сдерживая смешка, сказала мадам Штейн. – Ne sois pas folle et vole doucement s'il te plaît[26].
«Нечто» громко вздохнуло и, перестав раскачивать коляску, подтянуло меня своими лапами или щупальцами ещё ближе к себе, так что моя макушка уперлась во что-то твердое и холодное. Я, стиснув зубы, стала молиться святой Женевьеве. Но невидимое чудо обратилось ко мне и уже не шепотом:
– Sainte-Geneviève a déjà beaucoup de choses à faire. Tu peux faire tes prières à moi, ma fille![27] – рассмеялось оно, и мы вылетели из окна.
Мое желание сорвать с глаз повязку переливалось через хрупкие границы моего же терпения. Страх и любопытство боролись в моей голове на равных. Мы летели молча. И я уже никому не молилась. Интересно, что подумают люди, если увидят над своими головами летящую в коляске девочку? Хотя однажды маман сказала, что в Париже всё возможно. Правда, тогда она имела в виду свою возможную победу в конкурсе кулинаров. Впрочем, стать лучшей в этом деле ей не удалось.
– А вот и чудное местечко, – нараспев пропищал Луи.
– Mais Camilla où?[28] – почувствовав, что мы приземляемся, спросила я у каменной незнакомки (судя по голосу, это всё-таки была дама).
– Elle sera portée par un pélican[29], – ответила она.
– Mais serait-il capable de la soulever?[30] – поняла я, что задала глупый вопрос, хотя смотря о каком пеликане в действительности шла речь.
– Que tu es bête! Une pierre pèse plus que ta grand-mère![31] – громко захохотала незнакомка и так оглушила меня, что я даже не заметила, как мы опустились на землю. – On se reverra à côté de Notre-Dame de Paris[32], – бросила она мне напоследок и снова взметнулась ввысь. Птеродактиль, ей-богу!
Я сорвала повязку с глаз и взглянула в небо, но увидела лишь ускользающую крылатую тень, что прежде снесла и разметала над моей головой пахучие листья и цветки белокудрой акации.
5. Лучи пятой стороны света
Пч-и-их! Чихнула я от серебристой пыльцы, что продолжала сыпаться на нас с Луи с возмущенных акаций. И пока мы так чихали, рядом, как пушинка, приземлилась и Камилла.
– Merci, mon ami! Préviens tout le monde que nous sommes au spectacle. Ça va prendre du temps[33], – сказала она, по всей вероятности, тому самому пеликану. Его я тоже не увидела. Слишком быстро летун Камиллы ускользнул в небо.
Я не знала, что и думать. В последние дни слово «думать» вообще утратило смысл! Всё, что происходило вокруг моей скромной персоны, не укладывалось ни в рамки логики, да… ни в какие рамки! Успокаивало одно – Луи и Камилла относились ко всем странностям нормально.
– Камилла, объясни наконец, где мы и зачем ты завязала мне глаза? – увидев приближающуюся ко мне бабулю, спросила я.
– Ну, не всё же сразу. Боюсь, если бы ты увидела своего «тайного летуна», то выпрыгнула бы из коляски раньше, чем мы сюда добрались. Ах, да! Мы в Булонском лесу! В одном из самых чудесных мест города.
– Но я думала, мы отправляемся на Елисейские Поля или, в крайнем случае, к Эйфелевой башне.
– Скучнейший туристический маршрут, – всплеснула руками Камилла. – Башня от нас точно никуда не убежит, а вот в театр мы можем опоздать! Луи, ты ведь не забыл билеты? – обратилась Камилла к моему чижику.
– О, что ты, Камилла! Вот они, три штуки, – отрапортовал Луи и деловито протянул ей три дубовых орешка.
Не успела она взять их, как мы услышали:
– Так-так-так! Кто-кто-кто у нас здесь?
Сказать, что я не поверила своим глазам? Но нет, не скажу! Уже… поверила. Из-за цветочных кустов, браво чеканя шаг, расправив радужным веером свой королевский хвост, к нам приближался огромный павлин. На голове он важно нес жандармскую фуражку цвета предгрозового неба, а в клюве сжимал длинный березовый прут.
Вид у павлина был угрожающим. Ещё чуть-чуть, и он бы набросился на нас и поколотил! Но, увидев Камиллу, этот суровый сторож мигом выплюнул прут. Птах был смущен – к его щекам подкрался румянец. Он приставил крыло к сбившейся набок фуражке и галантно обратился к моей бабуле:
– Прошу прощения, мадам Штейн! О, как я мог не узнать вас?! Думал, какие-то чужие люди расхаживают здесь в запретное для них время! Ещё раз глубочайший пав-пардон! Пав-пардон!
– Ничего, месье Паф-паф, – протянув ему руку для приветственного джентльменского поцелуя, сказала Камилла. – У вас такая тяжелая работа. А я так давно не заходила, немудрено, что вы позабыли меня.
– Ну что вы! Как забыть! – кокетливо захлопал крыльями местный страж порядка и легонько приклюнул изящную кисть её лебединой руки.
– Я правильно поняла: для людей лес уже закрыт? – шепотом уточнила Камилла.
– Да, да! Всё, как и прежде! Как и в те добрые времена, когда вы, непревзойденная мадам, давали нам свои концерты… – вздохнул Паф-паф и затараторил с нарастающей радостью: – Каждый день, когда две сумеречные восьмерки сходятся…
– Лесные ветры: Нордин, Сюдин, Еудин и Эстин – пускаются в пляс, намекая всем гостям рода человеческого и каждому из них лично, что пора покинуть лес Булонский, дабы освободить место чудесам мира звериного, – продолжила Камилла. – О, да, месье Паф-паф! Значит, мы вовремя. Ни одной человеческой души. Как же я по вам соскучилась.
