В лице не было ни кровинки.
Она всегда была красивой — и осталась такой. Только теперь в ее красоте появился налет нереальности, иллюзорности, как у сна.
Лесса знала, зачем ей понадобилась академия «Апокалипсис». Нет, она не верила, что ее снова смогут сделать живой — это было невозможно. Да она и не хотела. Нынешнее состояние нравилось ей куда больше. Избавляло от множества проблем.
Ей хотелось покинуть свой дом. Родителей, которые стали ее бояться. Парня, который все-таки исполнил свою мечту, лишив ее невинности, после возвращения Оттуда. И бросил, сказав, что не нуждается в трупе. Сказал, что она стала какая-то холодная, отстраненная и равнодушная. И начал в отрытую ухаживать за другими, живыми девушками. Которые не разучились кокетничать, стрелять глазками и хихикать над его шутками.
Лесса знала, что Брайан тоже начал ее опасаться. Потому что все боятся смерти. И страшатся ее, потому что она вернулась оттуда. И пусть ничего не помнит — они в это не верят.
В Академии же, по слухам, учились и не такие кошмарные существа. Она знала, что многие не доживают до выпуска, но Лесса не боялась смерти. Она ее уже пережила.
* * *
Выглядывая в окно — в купе она сидела одна — девушка с длинными, абсолютно белыми волосами с серебристым оттенком, неожиданно заметила юную эльфийку, бодро шагавшую по холму, недалеко от колеи.
Она даже сначала приняла ее за мальчика: слишком худая, но изящная, с притягивающей взгляд обворожительной попкой. Почему-то вдруг ей показалось, что девушку вскоре ждет сильная боль, настигнет беда, сокрушит судьба.
Белокурая эльфийка повернулась, уставившись на поезд, будто ощутила ее взгляд. Конечно же, остроухая незнакомка не видела ее, даже при остром эльфийском зрении никто еще не может разглядеть что-либо в узкую щелочку шторы.
Разве что мертвые?
Но она рассмотрела нежное лицо с такой белой кожей, что та казалась полупрозрачной, как лепестки белых лилий. И чудесные изумрудные глаза, и длинные золотистые, почти золотые волосы, стекающие по хрупким плечам.
Щемящее чувство резануло сердце — ей грозила беда, а она ничем не могла помочь! Она всегда это чувствовала: легкие шаги страдания, тяжелую поступь муки. Но, как всегда, ничего не могла сделать. Даже предупредить. Словно это была ее кара за Возвращение.
* * *
Дарл рассматривал до боли надоевший потолок. Белый. Его тело было абсолютно неподвижным, почти как тело трупа. Глаза, наверное, со стороны казались стеклянными, как у дорогой фарфоровой куклы.
На окнах — решетки. В таком положении — распластанный на кровати, не в силах пошевелиться — парень не видел их, но чувствовал, что они там. Они давили на него, как и толстые стены со звукоизоляцией.
Он находился в психушке. Хотя, впрочем, несмотря на полную безнадежность и тоскливое уныние его нынешнего положения, юноша считал, что ему еще повезло. Ведь он мог бы в данный момент находиться в гробу.
Он сам выбрал свой путь. Путь, закончившийся тупиком. Но тупик — не смерть. Из него еще можно выбраться.
«Интересно как, когда твое тело заковано обездвиживающим заклятием, и ты можешь сходить в туалет, только когда санитарка принесет тебе судно и снимет чары неподвижности с соответствующих органов? И вся твоя дрянь выплеснется туда, куда надо, и ты не запачкаешь идеально чистых белых простынь?»
Боль — за попытку улыбнуться. Губы не слушаются, как и все остальное тело. Даже глаза.
Дарл с удовольствием вспоминал о кормлении — тогда его сажали. И хорошенькие ручки молоденькой медсестры много раз подносили к его рту ложку. И кружку с напитком. Да, и зелья. Его лечили — почему бы нет? Хотя его болезнь была безнадежной. Он действительно был психом. Маньяк. Сексуальный.
Дарл мечтал о прелестной медсестре, представляя себе ее «девочку» и очаровательную небольшую грудь, скрытую белым халатом. Но у него не мог даже встать, потому что член был скован проклятым заклятьем!
Но сидя он мог вдоволь рассматривать и ее, и голые белые стены, и решетки в окнах. И видеть осколки солнечного света. Яркого — весной и летом, почти прозрачного — зимой и отдающего кровью — осенью. Пять лет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они показались ему сотней.
Дарл снова погрузился в прошлое. В воспоминания. Это развлекало. Было единственным развлечением, кроме еды, мытья и лечения. И его депрессий, боли, вспышек страстного, жгучего желания, умиравшего внутри, так как его тело… сделали почти неживым.
Его папа привел домой мачеху с сыном. Отец, барон, был богат. Любая молоденькая красавица с радостью пошла бы за него, не говоря уже про женщин из принадлежавшей им деревни, их вассалок.
И маленький Дарл сразу же понял, что новая мама — ведьма. Черная и мерзкая, как угорь. Красивая змея с подкрашенными губами и глазами цвета голубого неба. Ее сынок был ледяным гаденышем с мерзкой ухмылкой. Почему-то он сразу подумал, что отец этого ублюдка — нежить.
Мерзкая женщина вскоре уничтожила его отца — просто убила. Жители деревни панически боялись силы ведьмы, королю, в общем-то, было плевать на личные дела и личные же смерти мелких подданных.
Дарл понял, что настала его очередь.
Он с ужасом вспомнил, как сразу же после похорон, его отвратительный братец Кайн залез к нему в постель и попытался овладеть. Но он как-то сумел отбиться — недаром его давно умершая мать тоже была волшебницей, хотя и светлой. И сбежать. Понимая, что они настигнут его и убьют, чтобы без помех унаследовать все.
И Дарл помчался в единственное тщательно защищенное место — психушку.
И направил на себя мамину палочку, которой почти никогда и не пользовался, так как отец был категорически против обучения сына магии, прошептав заклинание, в спешке вычитанное из маминой книжки, заброшенной отцом на чердак после ее смерти. Потому что он был обычным человеком и ненавидел все эти «фокусы». Боялся.
А потом и сам напоролся на ведьму, а необученный сын не смог противостоять умелой ведьме и ее не менее сильному выродку. С темной кровью в венах. Богиня Ночи обожала рожать мерзкие создания, а те обожали спариваться с ведьмами, которые сами же призывали их заклинаниями.
Он ощущал силу мачехи с сыном, и понимал, что ничего не сможет сделать. И защититься — не сможет. Нанять квалифицированного мага-охранника у него бы не хватило денег: все средства прибрала к себе мачеха. Королевский двор отпадал сразу — там он никому не был нужен. Разве что, если в обмен на защиту продать свое тело в один из многочисленных гаремов вельмож или даже самих принцев. Дарл знал, что достаточно красив. Мальчик ловил похотливые взоры не только одного лишь Кайна. Но ему было так противно!
Когда брызжущая ядом мачеха со злым сыночком кинулись к воротам психушки, им вежливо пояснили, что Дарл — на самом деле сумасшедший. И подлежит принудительному лечению в интересах Империи и его Величества короля. И даже несмотря на то обстоятельство, что он сам разрушил свое сознание — заклятие было необратимым и приравнивалось к настоящему психозу.
В комнату наконец вошла медсестра. Он узнал запах ее духов и длинные светлые волосы. Кукольное личико — крохотная часть эльфийской крови, худенькое, но такое сексуальное тельце!
Она не была злой и иногда снимала заклятие с его лица. Наверное, ей самой было жутко глядеть в остекленевшие глаза и скованный гримасой неподвижности рот.
«Наверное, на нее нападали ламии, раз она так реагирует», — решил про себя Дарл. Последние недели он жадно впитывал любые мелочи. Медсестра — Алисия — он прочел ее имя на бейджике, приколотом на белоснежном халате в районе груди — месяц назад молча развернула перед его глазами пергамент — местную газету, и черные буквы поведали, что его мачеха с сыночком были убиты более сильной ведьмой, с которой что-то не поделили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Парень понимал, что он нравится девушке. Что она ему сочувствует. Хотя она никогда с ним не разговаривала — это было запрещено правилами и контролировалось чарами.
