Но Ян Млынарж упорствовал в своих заблуждениях. Продолжал общаться с клерикалами, воскресенье за воскресеньем играл на органе своей фикции, и неудивительно, что его призвали в ряды стройбата.
Роман Кефалин оказался в растерянности. Он чувствовал, что его собственные заслуги слишком незначительны, чтобы находиться в таком выдающемся коллективе. Ему казалось, что плоскостопие и близорукость на левый глаз не могут сравниться с жизненным опытом остальных присутствующих. К счастью, фельдшер Воганька, перелистывающий»Народную оборону», протяжно взвыл:«Господа, тут этот балбес Ясанек тиснул стишок!»
И все тут же обратились к поэзии.
Душан Ясанек«Раньше и сейчас»Жили плохо бедняки,Даже не было муки,Ели мало, что найдутЧуть картошки наскребут,И бывало, что потомНочевали под мостом.Всем понятно, что беднякБезработным был, вот так.Но сегодня коммунистыВыгнали капиталистовТруженик живёт отлично,Каждый хлеба ест приличноВ общем, всем нам повезлоВсей реакции назло.Уолл–стрит, трясущийся от страха,Грозит военщины размахом,Он ненавидит глас свободы,Боится своего народа,И пусть не думает, что насОн одолеть бы мог хоть раз.Мы, бойцы, собой гордимсяИ врагов мы не боимсяИ с решимостью на лицахМы глядим через границу,Где таится подлый враг,Мы не знаем слова»страх».
Осеннее солнце заглядывало в окна лазарета, и его настырные лучи бессовестно дразнили бездельничающих пациентов.
— Чёрт побери, господа, — произнёс через несколько минут упорного ворочания рядовой Кефалин, — я в постели уже не могу. Пойду хоть глотну свежего воздуха!
— Не дури, — одёрнул его Вальничек, — Таперича вездесущ и единственное наше спасенье — забраться под одеяло!
Но Кефалин был настроен решительно. Он слез с постели, надел тапочки, и осторожно выскользнул из лазарета и вышел на небольшую лужайку. С одной стороны из небольшого лесочка тянуло осенними грибами, с другой стороны ветшала бывшая конюшня, а наверху на горе возвышался замок, его купол блестел в лучах полуденного солнца. В общем, открывался отличный вид. Новоиспечённый рядовой оперся о ствол дерева и замечтался. Долго, однако, мечтать не пришлось.
— Эй! — раздалось неожиданно у него за спиной, — Вы что тут делаете? Вы что, симулянт?
Кефалин подскочил, повернулся и оказался лицом к лицу с самим майором Галушкой. Таперича зловеще улыбался.
— Ну, в чём дело? — напирал он на Кефалина.
И в этот момент помощника режиссёра посетила идея. У него в голове всплыли истории о предубеждении майора против памятников, и он решил попытать счастья.
— Товарищ майор, — сказал он, — я рассматривал замок, так как хочу предложить вам кое‑что изменить.
— Что изменить? — удивился Таперича.
— Вот эта башня портит весь вид здания, — затараторил Кефалин, — и особенно вон тот купол, из‑за него все здание не похоже на казарму. Вот если бы купол снять…
Галушка посмотрел на него с интересом, даже можно сказать, с восхищением.
— Гулю снять? — задумался он, — Говорите, гулю снять?..
Он оставил Кефалина стоять перед лазаретом, и, не удостоив его даже взглядом, длинными шагами направился наверх к замку. Словно во сне он несколько минут прохаживался по двору, никому не отвечая на приветствия, ни на кого не обращая внимания. Он размышлял.
— Нет, нет, — гудел он себе под нос, — дерева попилили, фонтану снесли, таперича гулю снять — и так уж полно мороки с краеведческим обчеством!
Давно у него не видели таких грустных глаз.
Наконец, в лазарет доставили и рядового Чилпана. Слабоумный сын капиталиста выглядел так жалко, что Воганька над ним чуть не разрыдался.
— Ты случайно не пел в хоре у Бакуле[7]? — спросил он сочувственно, но Чилпан и не думал отвечать.
Когда вернулся доктор Горжец, было ясно, что до хорошего настроения ему далеко.
— Уж я чего только не видел, — кипел он, — но то, что прислали на этот год, это уже чересчур! Как минимум треть личного состава через полгода пойдёт на гражданку, это я вам гарантирую.
— Вот ещё один, — Воганька указал на Чилпана.
Доктор Горжец рассмотрел сына капиталиста, как неведомую зверушку.
— Этого не может быть, — загудел он, — это мне просто снится!
Но потом протёр глаза и обратился к Воганьке:
— Завтра возьмёшь двух помощников и повезёте самые тяжелые случаи в Пльзень! Будет шесть или семь человек. И если их сразу не комиссуют по здоровью, то… — он не договорил, только махнул рукой.
— Этот тоже поедет? — указал Воганька на Чилпана.
— Если до утра не помрёт, — ответил доктор, — то поедет.
На следующий Воганька с двумя помощниками и семью пациентами отправился в пльзенскую больницу. Это было первая партия, за которой должны были последовать другие.
Когда вечером они возвратились, Горжец нетерпеливо бросился к ним:
— Ну что? — рявкнул он.
— Всё прошло гладко, — доложил Воганька, — за исключением того, что рядовой Чилпан в Бловицах выпал из поезда. К счастью, дело было на станции, так что он был в состоянии продолжать путь.
Горжец кивнул.
— А дальше?
— Из семи бойцов шесть идут на гражданку, — продолжал Воганька, — и едва не комиссовали всех семерых.
— Кто не идёт? — спросил доктор.
— Вампера, — ответил Воганька, — но этот болван сам виноват! Он настолько глухой, что на него ругаться — чистое удовольствие!
И он начал рассказывать случай, который привёл к тому, что глухой инженер служил в армии полных двадцать шесть месяцев.
Вампера в больнице попал в отделение отоларингологии, где осмотр проводил подполковник Слинтак. Он встал в десяти метрах от Вамперы и произнёс:«Ландыш». Инженер, ясное дело, ничего не слышал.
— Повторяйте, что я говорю! — закричал полковник и тихо добавил:«Тетрадь в линеечку».
Вампера и глазом не моргнул. Подполковник подозрительно на него посмотрел и прошептал:«Политическая грамота».
Опять ничего. Подполковник медицинской службы Слинтак помрачнел, и его подозрения усилились. Он сделал шаг к Вампере и произнёс:«Бляди!». Сестра, которая стояла возле подполковника, прыснула от смеха, и Вампера тоже улыбнулся — бедняга думал, что девушка с ним кокетничает.
«Бордель!» — сказал подполковник, и ситуация повторилась. Вампера улыбался медсестре, которая извивалась от смеха.
«Ебля!» — произнёс подполковник, и когда и в этот раз инженер заулыбался, то обратился к медсестре и приказал:«Сестра, пишите! Пациент мне представляется совершенно глухим. Слышит только слова»бляди»,«бордель»и»ебля»!
После чего вытолкал ничего не понимающего и всё еще улыбающегося инженера Вамперу за двери, и довольно вздохнул, поскольку ему удалось выявить ещё одного симулянта, который намеревался хитроумно избежать исполнения своего гражданского долга.
Глава четвёртая. КОНЕЦ ПРИЗЫВА
Боевая подготовка продолжалась, и новоиспечённые стройбатовцы уже знали кое‑что о службе. Они уяснили, что надо быть бдительным и зорким, поскольку неприятель, который повсюду, более всего жаждет разведать их военные тайны.
— Если бы вы, к примеру, пошли в увольнение, — объяснял ефрейтор Галик, — то не так, чтобы вы в молочной лавке рассказывали, как зовут вашего командира отделения! Неприятель мог бы этим воспользоваться. В чём дело, Ясанек?
— Я просто хотел отметить, — сказал Ясанек, — что классовый неприятель очень хитёр, и мы не можем его недооценивать!
Кулак Вата неприязненно заворчал, но по сути вопроса не высказался. Также и остальные не проявили острого желания дискутировать.
— Смирно! — вдруг взвизгнул ефрейтор, и выпятил колесом свою худосочную грудь. Причина была очевидна, поскольку приближался сам командир части Таперича.
— Товарищ майор, — выступил вперёд Галик, — взвод изучает военную тайну.
— Так, так, — одобрил майор, и отечески поглядел на трепещущих новичков. — Военная тайна это исключительно очень важная вещь. Товарищи! Как складывается международная ситуация во всём мире? Это, так сказать, имеет большое значение, как я уже говорил, во всём мире. Много товарищей убежит за границу, но такой товарищ он нам уже никакой не товарищ! Этот вот капитализм, товарищи, у него много недостатков. Не всё, что блестит! Можете продолжать, товарищ ефрейтор!
Майор Галушка повернулся и степенно отошёл, чтобы своей мудростью бескорыстно одарить и остальные отделения.
— Влочка! — обратился ефрейтор к седовласому художнику, — Повторите, что только что сказал товарищ майор!
— У меня так не получится, — сказал Влочка, и мысли не имея о провокации.
Но Галик подпрыгнул, и начал орать о саботаже среди образованных слоёв, которые превращают политическую учёбу в бордель.
Майор Галушка, между тем, шагал к следующему отделению, которой как раз решало важную проблему на краю заиндевелой полянки. Майора чуть не напугал рядовой Фридль, который шагал мимо него к близлежащим кустам, не выполнив воинского приветствия.
