Подданные русского царя появились здесь в середине XVII века. Цели у них были всякие: найти для государя новые земли, собрать с местного населения ясак (тогда так называли нечто среднее между данью и натуральным налогом), составить карты и торговать.
Именно «бартер» положил начало влиянию Запада на местные народы. Заезжие купцы предлагали табак, чай, сахар, водку, железные и медные бытовые приборы. А предкам читателей «Вокруг света» доставались пушнина, шкуры, моржовый клык и оленина.
С тех пор попытки освоения Чукотки с переменным успехом продолжаются по сей день. В своей основе и сегодня они имеют экономические цели: добыча полезных ископаемых — золота, серебра, платины, нефти.
Число некоренных жителей — около 36 000 человек (по данным на июнь 2005 года) — давно уже превысило число коренных, из которых чукчей около 12 000, эскимосов — меньше 1 500, а остальные — эвены, коряки, юкагиры, чуванцы и другие. Цивилизация, видимо, из-за крайней удаленности Чукотки даже по сравнению с Якутией или краем хантов, здесь плохо приживается и не прорастает сквозь толщу традиций. Главными занятиями остаются по-прежнему оленеводство и морская охота — на моржей и китов. Местным аборигенам она официально разрешена. Так же, как в прошлом, оленеводы кочуют, а в прибрежных селах зверобои живут оседло. Первые ставят посреди тундры яранги, или переносные палатки из шкур, вторые «орудуют» гарпунами. Безусловно, некоторые изменения в образе жизни местного населения произошли: зимой дети кочевников в принудительном порядке, на вертолетах, развозятся по интернатам для обучения, женщинам запрещено рожать в тундре; охотники помимо гарпунов пользуются карабинами и ходят в море, в основном на моторных вельботах, а не на байдарах из моржовых шкур.
Почему же все-таки так многое сохранилось из старого? Мне на ум приходят две причины. С одной стороны, быт, выработанный населением в древности, настолько хорошо сочетается с суровыми северными условиями, что его незачем менять на «экспортный». С другой стороны, во все века приезжие смотрели на Чукотку только с утилитарной точки зрения и занимались освоением территории для своих собственных нужд: изучать, добывать, торговать, защищать границу государства.
Коренные жители Чукотки русским в их деятельности, в общем, совсем не препятствовали. И русские мало вмешивались в их жизнь. И те, и другие на Чукотке мирно сосуществуют и сегодня. Иногда помогают друг другу. Национального вопроса здесь нет...
Утилизация по-чукотски — В яранге — Перестройка в краю кочевников — Одна история про северных зверей — Оленеводческий пи-боттл, Или как важно знать закон о сообщающихся сосудах — Политические уроки в тундре
Середина февраля, на улице минус 50. Полярная ночь подходит к концу, глухая навязчивая темень уступает место застенчивому солнцу: оно держится на небосводе всего несколько часов.
Оленеводы выходят на мороз «проинспектировать» стадо, наколоть дров, починить полозья старых деревянных нарт, съездить на речку за плавником (очень хорошо, кстати, что в тундре построили новую линию электропередач, теперь можно собирать для костра поваленные деревянные столбы старой). Женщины остаются в палатках у очагов.
На печке, которая помещается в середине жилища, стоит древняя черная кастрюля. В ней почти уже сварились огромные куски оленьего мяса прямо на ребрах. Готова и горячая заварка, можно ставить чайник — трудно представить себе, опять же, сколько ему лет или веков.
В жилище тепло, хоть дрова и принято экономить. Можно снять тяжелую верхнюю одежду и спокойно сидеть на оленьей шкуре в блузке, поджав ноги. Света совсем мало. «Кукольного» размера форточка, вырезанная высоко в «стене», около дымового отверстия, почти не пропускает света (его, кстати, мало и снаружи). На низком самодельном столике горит, правда, еще свечной огарок, и можно разглядеть чашки самого разного происхождения, словно в каком-нибудь музее посуды: керамические, глиняные, а также граненые стаканы — и все с отколотыми краями или ручками. Банка из-под тушенки используется как сахарница.
Все сидят, едят руками, аккуратно очищая кости от мяса. И молчат, несмотря на величину компании: пять взрослых и двое детей (даже они — не пискнут). То ли слишком вкусная пища, то ли слишком пустые еще желудки. А может быть, все уже давно сказано.
Пришлось начинать самой — с Андрея-бригадира. На мои вопросы он отвечает охотно и красноречиво на ломаном русском языке. Беседа завязывается. Анкетные данные: родился в тундре, окончил в Певеке два класса. С тех пор работает сначала рядовым пастухом, потом бригадиром.
Андрей вспоминает, как много оленеводов разбежалось при перестройке, спасаясь от голода. Кто-то стал рыбачить в прибрежных поселках, а кто-то остался в тундре и от безысходности продавал, съедал или пропивал целые стада. Сейчас приходится выправлять все это и работать больше, чем раньше. Андрей уверен в своей философии: «Я всем говорю, особенно молодым, держитесь! На рыбе долго не проживете. Все равно какой-нибудь хороший руководитель придет во власть, и тогда все будет хорошо. Самое главное — сохранять стада, чтобы было, что потом кушать».
Естественно, рост стада зависит не только от умелого попечения пастухов. Летом бедствие — овод, зимой — волки. А еще — откол: дикие олени «зовут» домашних на вольную жизнь — и многие убегают. К тому же летом олени ищут грибы, которые для них — лучшее лакомство.
Ампул с вакциной от овода в последние годы завозят на вертолетах в достаточном количестве. Волков кочевники бьют с «буранов». Но объявилась новая беда: «Одичавших собак много стало. Русские их оставляли в брошенных поселках, на приисках… Они объединились в стаи и научились выживать, питаясь зайцами и «наезжая» на оленьи стада. Эти дикие собаки совсем бесстрашные, человека знают и не боятся...» — жаловались оленеводы.
Оставляем «проблемные» разговоры... Все в палатке смеются, слушая рассказ Андрея о драке между волками и росомахой: «Эти зверюги — как цыгане, воруют все и везде. И они сильнее волка! Однажды я видел, как три волка загнали оленя и убили его. Вслед за ними выскакивает росомаха. Она — одна! — кидается навстречу волкам, выгибая спину, как японский джудоист. У нее мышцы, как у Шварценеггера. И эти три волка, напуганные, убежали. Потом сидели и смотрели издалека, как росомаха ела их добычу».
Или еще смешнее: авторский рассказ бригадира о «чукотском пи-боттл». Спровоцировала его я сама, объяснив Андрею, к слову, что такое актуальное изобретение, как pee-bottle, позволяет путешественникам справлять малую нужду, не покидая палатки. Тот встрепенулся: «О! Я о нем знаю. Один шмидтовский чукча из второй бригады, Саша зовут, тоже соорудил пи-боттл. Холодно было, за пятьдесят. Как выходить? А надо. Берет воронку, присоединяет к шлангу, а другой конец шланга — на улицу. Доволен. Думает: какой я умный, теперь можно «сделать маленькое дело», не выходя из чоттагина. Но однажды другой человек проходит мимо палатки и видит, что из шланга вытекает вода. Что и откуда — непонятно. Поднял шланг. Все кончилось тем, что вся жидкость вернулась обратно в Сашины меховые штаны». Для тех, кто несведущ в физике, напомню про закон о сообщающихся сосудах. Рассказчик с радостью присоединился к общему хохоту, вызванному его историей. Лицо у него морщинистое, а зубы — белоснежные: интересно, сколько все же ему лет? По-моему, никак не больше пятидесяти. Впрочем, вы наверняка замечали, как трудно определить возраст людей другой расы. Вероятно, поэтому и сама я из года в год слышу на Чукотке два неизменных вопроса: бывает ли в Италии снег и сколько мне лет…
