Или еще смешнее: авторский рассказ бригадира о «чукотском пи-боттл». Спровоцировала его я сама, объяснив Андрею, к слову, что такое актуальное изобретение, как pee-bottle, позволяет путешественникам справлять малую нужду, не покидая палатки. Тот встрепенулся: «О! Я о нем знаю. Один шмидтовский чукча из второй бригады, Саша зовут, тоже соорудил пи-боттл. Холодно было, за пятьдесят. Как выходить? А надо. Берет воронку, присоединяет к шлангу, а другой конец шланга — на улицу. Доволен. Думает: какой я умный, теперь можно «сделать маленькое дело», не выходя из чоттагина. Но однажды другой человек проходит мимо палатки и видит, что из шланга вытекает вода. Что и откуда — непонятно. Поднял шланг. Все кончилось тем, что вся жидкость вернулась обратно в Сашины меховые штаны». Для тех, кто несведущ в физике, напомню про закон о сообщающихся сосудах. Рассказчик с радостью присоединился к общему хохоту, вызванному его историей. Лицо у него морщинистое, а зубы — белоснежные: интересно, сколько все же ему лет? По-моему, никак не больше пятидесяти. Впрочем, вы наверняка замечали, как трудно определить возраст людей другой расы. Вероятно, поэтому и сама я из года в год слышу на Чукотке два неизменных вопроса: бывает ли в Италии снег и сколько мне лет…
Шесть часов вечера — время новостей. Бригадир включает коротковолновое радио и устанавливает тем самым единственную информационную связь с большим миром. Все, шумно глотая горячий чай, внимательно слушают, а потом, к моему удивлению, вступают в оживленную дискуссию о международных проблемах — от войны в Ираке и палестино-израильского конфликта до ошибочных действий Путина и даже, представьте, Германа Грефа. Откуда, скажите мне, известны все эти подробности людям, раз в год посещающим соседний поселок и полчаса в день слушающим радио? Как они все это запоминают? Думаю, дело обстоит так. Мы, мучаясь от избытка информации, научились фильтровать ее, пропускать мимо ушей, автоматически забывать все это, чтобы разгрузить мозг. Чукчи же, напротив, инстинктивно желают насытить его. Слушают все подряд, последовательно разбирают услышанное, тщательно взвешивают и запоминают на долгое время, которое, в свою очередь, мерится пространством. Особенно это ощущаешь здесь, в тундре. Вот и писатель Олег Куваев примерно о том же: «Кьяе думал о времени. Когда он думал о веренице прожитых лет, о том времени, когда не было еще самого Кьяе… но был народ Кьяе, он всегда представлял себе вереницу холмов в тундре. Холмы в аналогии Кьяе были событиями, которые, в сущности, составляют Время. Без событий нет Времени — это Кьяе знал твердо… Холмы составляют тундру. Тундру можно сравнить с жизнью, с безбрежным ее пространством. Такова была схема жизни, пространства и времени, выработанная пастухом Кьяе, и она вполне устраивала его. Одни холмы затеняют другие, из-за ближних не видно дальних холмов, точно так же обстоит дело с событиями. И между холмами существуют закрытые отовсюду низины, а вовсе дальние холмы исчезают в воздухе, как теряется, слабеет и тонет дальняя память!»
…Печка уже почти не горит, и хозяйка, судя по всему, больше не будет подбрасывать дров. В чоттагине заметно и быстро холодает, хозяевам пора всей семьей укрываться за внутренним пологом. А гостям, увы, благодарить за чай, угощение и возвращаться в свою неотапливаемую палатку. Отряхиваюсь от последних оленьих волосков, которые имеют свойство прилипать повсюду, словно шерсть колли после линьки, укутываюсь в толстенный пуховик. Непросто, между прочим, если нет привычки, вылезти из оленеводческой палатки. Кажется: поднял полог-дверь из грубо выделанных шкур, слегка нагнулся и вот — на «свободе». Для чукчей это, конечно, так и есть, но для меня — целая эпопея: падаю под тяжестью собственной одежды и неподъемного полога.
Пока мы общались, совсем похолодало, хотя термометр, привязанный к деревянному столбику, показывает минус 33°C — он явно сломан. После недельного пребывания в зимней тундре можно легко определить температуру с точностью до градуса по скорости замерзания кончика носа: сейчас определенно ниже пятидесяти. Тундра гудит в своей тишине. Бесконечный ряд сопок под снегом, утрамбованным ветрами, блестит в лунном свете.
От зимы до незимы — Охота пуще неволи — Преступление и ненаказание — Немного сентиментальности — Люди, как киты
Весна, лето и осень, вместе взятые, занимают на Чукотке всего 4 месяца (чуть дольше в южных районах округа, где арктический пейзаж переходит в лесотундру и в лиственную тайгу). Межсезонье — самое живописное время. Первые растения нового года прорезаются сквозь тающий лед, или, наоборот, увядающая флора «желтеет», а воздух отсвечивает красной краской поздних ягод. Плоды тундры: голубика, морошка, шикша, брусника, кедровый стланик, багульник и множество разных лечебных трав — после сбора поступают в рацион всех обитателей полуострова: и кочевых, и приморских, и приезжих. Но все это, разумеется, «пищевые добавки». Кочевники едят в основном оленье мясо, а для береговых жителей первым блюдом рациона является мясо морских животных.
От Певека на восток лежат одно за другим прибрежные села: Нешкан, Энурмино, Инчоун и у самого предела российского государства, возле мыса Дежнева, Уэлен. Последний гордится своей косторезной мастерской, потомственные художники которой прославились по обе стороны Берингова пролива.
В прибрежных поселках все охотятся: зимой и весной селяне бьют нерпу на припайном льду или в полыньях, летом и осенью — моржей и гигантских китов в открытом море. Бывает, по старой традиции, охотники выставляют свою добычу на берег, и она отдается всему поселку. Любой житель может взять столько мяса, сколько нужно, чтобы накормить семью.
К сожалению, непомерные промышленные запросы еще в советское время нарушили естественный баланс возможностей и потребностей, и чтобы избежать полного уничтожения целых видов морских животных, была введена система квот: каждому поселку в зависимости от численности населения разрешено бить лишь определенное количество зверя.
Но случается и так, что установленные ограничения не соблюдаются даже тамошними органами надзора. Мне лично пришлось присутствовать при незаконной охоте на моржа, подготовленной с помощью местной рыбоохраны для двух богатых москвичей — искателей острых ощущений и трофеев-клыков.
Из поселка Эгвекинот (на берегу залива Креста в Беринговом море) наша группа на моторной лодке «выдвинулась» к косе Меечкын, где расположено крупное лежбище морских гигантов. Попасть туда легальным образом — непросто. Это заповедная, строго охраняемая территория, для посещения которой требуется специальное разрешение. Еще задолго до отъезда из Москвы мы запросили его и прошли всю цепочку инстанций: Петропавловск-Камчатский — Анадырь — Эгвекинот.
